И тут Крис чувствует какой-то толчок в грудь, будто невидимой руки необычайной силы. Он отбрасывает его в сторону, и велосипед его теряет устойчивость на какое-то мгновение. Потом он выравнивается, но Аликс уже умчалась далеко вперед.
Крис кричит ей вслед, но ветер возвращает ему его слова. Втянув голову в плечи, он разгоняет велосипед, чтобы догнать ее, крутя педали с такой силой, что ноги начинают болеть. Чем сильнее они болят, тем отчаяннее он крутит педали. Но чем быстрее он мчится, тем дальше Аликс, уменьшившаяся уже почти в точку на горизонте.
Но он не сдается, тем не менее, а только удваивает свои усилия. И, наконец, он подкатывает к ней и видит, что она вместе со своим великом лежит на обочине дороги, пригвожденная гигантским веером к земле, влажной и темной от ее крови.
Он проснулся, вздрогнув, когда самолет коснулся посадочной полосы. Заморгал, облизал сухие губы, вспоминая сон, их гонку на велосипедах. Неприятно кольнула мысль, что Аликс лежит в больнице в Нью-Йорке, совершенно беспомощная, а он оставил ее.
За стеклом иллюминатора была Ницца, обрамленная синими горами, подернутыми дымкой, как на полотне импрессиониста. В здании аэропорта обнаружилось, что авиакомпания потеряла его багаж. Пришлось заполнять соответствующие требования, что он сделал, скрепя сердце: ничего ценного в его чемодане не было. Только время теряется зря.
Сутан он увидел на площадке для встречающих. Она всматривалась в лица пассажиров, сходящих с борта самолета. Так вот она какая: подружка Терри. Что-то это никак не укладывалось в его голове, как он ни старался.
Она была еще более красивой, чем тот образ, что хранился в его памяти. Время подчеркнуло экзотику ее черт, частично кхмерских, частично французских. Увидав его, она сняла темные очки.
На ней была блузка темно-зеленых, лазоревых и розовато-лиловых тонов, черные облегающие брючки, коротенькие сапожки того же цвета. Ее длинные, невероятно красивые ноги по-прежнему казались позаимствованными у какой-нибудь un petit rat, юной балерины из Парижской Оперы.
Крис заглянул в ее карие глаза, в которых плавали зелененькие точки, и произнес ее имя внезапно дрогнувшим голосом.
— Сутан!
— Привет, Крис!
Как все это прозаично! Совсем не так, как он представлял себе эту встречу в воображении. А теперь-то что делать? Просто улыбнуться друг другу? Обняться? Все так чертовски неудобно!
Она расцеловала его в обе щеки. Когда они шли к ее машине, она обернулась к нему.
— Это путешествие, конечно, не может быть для тебя приятным, но я попытаюсь сделать его для тебя хоть чуточку менее мучительным.
У Криса вертелось на языке спросить, как она собирается сделать это, но он промолчал. За время перелета он ничего не ел, потом этот сон урывками. Проснулся совершенно не отдохнувшим. Ощущение прескверное.
— Сейчас, — сказал он, — щурясь от яркого солнца, — я бы не прочь принять душ.
— Это нетрудно организовать, — сказала Сутан. Потом показала жестом на машину. — Береги коленки, когда садиться будешь. В этих спортивных машинах всегда некуда ноги девать.
Это была «Альфа Спайдер» медвяного цвета с белыми кожаными сидениями. Брезентовый верх был опущен, и ветер, даже когда она разогнала машину с приличной скоростью, был нежен, как шепот.
Ницца, вся белая и оранжевая, взбиралась с грацией танцора вверх по склонам холмов, спускавшихся к лазурному Средиземному морю. Сюда, мрачно подумал Крис, приезжать на медовый месяц или с любовницей, а не для того, чтобы забрать тело убитого брата.
Сейчас доберемся до дома, там душ и примешь, — сказала Сутан.
— До дома? Не до моего отеля?
— Я взяла на себя смелость ликвидировать твою бронь, — сообщила Сутан. — Решила, что тебе будет удобнее у меня.
Крис на это ничего не возразил, и она приняла его молчание за согласие.
— Я подумала, что тебе захочется побыть с... вещами Терри.
— С чем, с чем?
— Ну, с тем, что осталось после него: фотографии, письма...
— Мы никогда не писали друг другу, — сказал Крис, сам удивляясь, как он до сих пор может злиться на Терри за это.
Она повернулась и посмотрела на него.
— Да, ты мне говорил. Но разве тебе не любопытно взглянуть на разные памятные вещицы, что он хранил, вероятно, потому, что они были для него важными?
Крис откинулся на подголовник сидения. Что мне действительно любопытно, подумал он, так это то, какие у тебя чувства по поводу того, что ты спала с двумя братьями.
— Честно говоря, не знаю. Я даже не представляю пока, каким образом смерть Терри изменит мою жизнь. Я даже не знаю, изменит ли вообще.
— Тогда я могу сообщить тебе приятную новость, — сказала Сутан, прибавляя скорости после того, как они вышли из-за поворота. — Она уже изменила. Ты ведь здесь, не так ли?
Крис повернулся к ней. Ее высокие скулы были слегка подрумянены, иссиня-черные волосы заплетены в замысловатую косу.
— Скажи мне, — спросил он, — сколько у тебя уходит времени на то, чтобы так уложить волосы? Сутан засмеялась. — Больше часа.
— Результат стоит трудов.
Она кивнула, улыбаясь.
— Спасибо.
Крис помнил Сутан как человека доброго, веселого, открытого. Ничего в ней не было враждебного, как, например, в Терри. Терри всегда воплощал для него враждебную силу.
И дом Терри оказался совсем не таким, каким он ожидал его увидеть; светлая квартира с высокими потолками, выходящая окнами на бульвар Виктора Гюго, с его сочной зеленью платанов и яркими цветами на клумбах. Мебель была мягкая, менее мужественная, не такая, на которой, по его мнению, Терри должен был чувствовать себя комфортно. Тем не менее, Терри здесь был, по-видимому, счастлив.
— Ты любила моего брата? — спросил Крис, принимая из рук Сутан большой бокал минеральной воды.
— Ты хочешь принять свой душ?
— А нужно ли? — Она посмотрела на него молча, и ему стало стыдно. — Извини, — пробормотал он, ставя на стол запотевший бокал. — Ты права. От меня, наверно, изрядно попахивает.
Он пошел в ванную, стянул с себя одежду. Теперь, у него в руках, она выглядела и пахла, как одежда, продающаяся кучей на барахолке. Он отнес ее в комнату, которая будет здесь служить ему спальней, бросил на кровать. Комната пробудила в нем целый рой мыслей и вопросов. Он огляделся вокруг. Как эта комната использовалась, когда Терри был жив. Когда Терри был жив.
Он вернулся в ванную, включил душ, встал под сильную струю воды. Медэксперты, полиция, наводнившие его квартиру, вопросы, вспышки осветительных ламп, будто Аликс была кинозвездой или какой-то иной знаменитостью. Крису хотелось только одного: ехать с ней в больницу, а ему приходилось вновь и вновь повторять свои показания, потому что в них были детали, вызвавшие сомнение у полиции: что он имеет в виду, говоря, что на нее напал человек с веером? Ну и прочие недоуменные вопросы, исходящие от людей, не желающих слушать о том, что не может вместить приземленная философия.
Намыливая тело, он обратил внимание на то, какой сухой и рыхлой кажется его кожа. Будто кто-то пытался освежевать его живьем. Показания записали, потом еще вопросы. Эксперты-криминалисты ползали по окровавленному ковру, как будто пародировали агентов ЦРУ, как их изображают в фильмах. Детектив — высокий негр со шрамом на подбородке — записал адрес и номер телефона отеля «Негреско» в Ницце, где Крис собирался остановиться. Записал и номер рейса, и всякую прочую полезную информацию. Так сколько вы планируете находиться вне страны?
Крис начал отвечать на вопросы сам, а потом к нему присоединился Макс Стейнер: иногда даже юристам требуется помощь юристов. Он отвечал на вопросы голосом, отупевшим от шока и боли, уставившись на шрам, украшающий подбородок детектива, — немного сероватый, немного розоватый, разжижающий шоколадный цвет кожи до цвета кофе со сливками.
Этот штрих действовал на него странным образом успокаивающе, как небольшой дождик, стучащий по крыше ночью, капающий со стрех: что-то, из чего в одиночестве можно черпать утешение.
В конце концов, они поблагодарили его и откланялись. Все-таки он не мог рассматриваться в качестве подозреваемого. Всего-навсего свидетель, правда, по делу весьма темному и зловещему.
Крис говорил, что надо позаботиться о Дэнни, сынишке Аликс, и детектив — другой, белый с красными, слезящимися глазами, успокоил его, что, мол, не беспокойся, приятель, все здесь заметано. Когда они удалились, Крис вместе с Максом съездили в Вест-Сайд за Дэнни и привезли его в больницу, где в палате скорой помощи находилась Аликс. Их там заверили, что беспокоиться нечего. Господи, да в наши дни не такие чудеса делают — почитайте только газеты. Даст Бог, и все у нее обойдется...
Но Крис не ушел до тех пор, пока сам не поговорил с хирургом, который проводил операцию. Тот сообщил ему, что ее жизнь теперь вне опасности, хотя положение по-прежнему серьезное. Чудо, что она вообще осталась жива, сэр, но у нее характер бойца, она выдюжит. Может, немного погодя придется подправить шею с помощью пластической хирургии. Она необычайно везуча.
Но навестить ее можно будет не раньше, чем дня через три, сказал хирург. Крис препоручил Дэна заботам Макса и, как это ни печально, должен был улетать. Приготовлениям по части транспортировки тела Терри на родину отбой, к сожалению, не дашь.
Мыло и губка, в конце концов, победили грязь и пот путешествия и кошмаров. Уже собираясь выходить, Крис увидел тень за занавеской душа. Он смыл мыльную пену с глаз, раздвинул занавеску.
Там стояла Сутан, держа в руках одежду, которую он бросил на кровать.
— Здесь как в горах, — сказала она, глядя прямо на него. — Твои вопросы, мои ответы полны подголосков горного эхо. — Она уже повернулась, чтобы уходить, потом вновь остановилась. — Отвечая на твой вопрос, должна сказать, что я очень любила Терри. — Она потупилась, потом вновь подняла глаза. — Но сейчас мне кажется, что это не имеет никакого значения. По-видимому, я совсем его не знала.
Вода падала ему на плечи, вода смывала с него грязь и пот и уносила все это в водосток вместе с его прошлой жизнью.
— Я отнесу твое белье в чистку, — сказала Сутан. — Когда ты подсохнешь, мы с тобой немного перекусим. Ты какое вино предпочитаешь: красное или белое?
— Белое, — ответил он. Потому что красное сейчас слишком уж напоминает кровь, добавил он про себя.
Выйдя из ванной, он увидел приготовленное для него свежее белье: рубашку и брюки. Они лежали на его кровати. Облачился в них, не в силах побороть неприятное ощущение, вызванное мыслью, что это была, по-видимому, одежда Терри.
На туалетном столике стояло зеркало. Он нашел щетку, пригладил волосы. Потом заметил нож и положил щетку.
Он взял его в руки, ощутив шероховатость рукоятки, сделанной из рога оленя. И вновь улетел памятью в то далекое утро Рождества Христова, в тот заснеженный лес. Рука Терри, поймавшая его руку, заставляющая нажать на курок его нового ружья. Сухой звук выстрела, от которого, казалось, задрожали голые сучья над их головами. Благородный зверь, падающий на колени, вздрагивая боками. Его хриплое дыхание, вырывающееся из горла, глаза, полные боли, беспомощное выражение в них, когда это грузное тело опрокинулось на землю.
И следующее Рождество. Терри подарил ему тогда этот нож с четырехдюймовым лезвием, рукоятка которого была сделана из рога того оленя. Крис, конечно, швырнул этот подарок прямо в лицо брату, как только понял, что это такое.
И вот теперь Терри уже нет в живых, и Крис в его квартире в Ницце крутит в руке этот нож, как будто это какой-то странный предмет, найденный во время раскопок, к которому у него нет никакого ключа. Он вытер глаза. Что вызвало эти слезы: сам факт существования этого ножа или то, что Терри хранил его все эти годы?
Осознание того, что нож этот кое-что значил для Терри, и не был, очевидно, просто грубой шуткой, за которую принял его тогда Крис, а, напротив, был своего рода умилостивительной жертвой, глубоко его тронуло.
Этот нож сказал ему о брате больше, чем целый том апологий. Сжав нож в руке, он попытался представить себе, что рядом с ним сейчас стоит Терри. Он уставился в зеркало, с невероятной силой ощутив свое одиночество в этой чужой комнате, в этой чужой стране.
Постояв так немного, он опустил нож к себе в карман. Сутан сидела на диванчике. Вино, сыр и свежие фрукты стояли на столике для коктейлей. Она смотрела на фотографию. Когда он опустился рядом с ней, она подала ее ему. Это был снимок, запечатлевший их с Терри в ресторане «Сафари».
— Это его самая последняя фотография, — пояснила Сутан. — Сделана всего неделю назад.
Он совсем не изменился, подумал Крис. Выглядит точь в точь таким, каким был в день окончания колледжа. Но затем, приглядевшись, он заметил в глазах брата что-то темное и, пожалуй, болезненное.
С испугом он понял, что видит Вьетнам или, точнее, то, что Вьетнам сделал с Терри. Подобно тому, как металл, окунаемый в кислоту, становится другим, так и новый, совершенно другой Терри вышел из того жуткого нравственного испытания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Крис кричит ей вслед, но ветер возвращает ему его слова. Втянув голову в плечи, он разгоняет велосипед, чтобы догнать ее, крутя педали с такой силой, что ноги начинают болеть. Чем сильнее они болят, тем отчаяннее он крутит педали. Но чем быстрее он мчится, тем дальше Аликс, уменьшившаяся уже почти в точку на горизонте.
Но он не сдается, тем не менее, а только удваивает свои усилия. И, наконец, он подкатывает к ней и видит, что она вместе со своим великом лежит на обочине дороги, пригвожденная гигантским веером к земле, влажной и темной от ее крови.
Он проснулся, вздрогнув, когда самолет коснулся посадочной полосы. Заморгал, облизал сухие губы, вспоминая сон, их гонку на велосипедах. Неприятно кольнула мысль, что Аликс лежит в больнице в Нью-Йорке, совершенно беспомощная, а он оставил ее.
За стеклом иллюминатора была Ницца, обрамленная синими горами, подернутыми дымкой, как на полотне импрессиониста. В здании аэропорта обнаружилось, что авиакомпания потеряла его багаж. Пришлось заполнять соответствующие требования, что он сделал, скрепя сердце: ничего ценного в его чемодане не было. Только время теряется зря.
Сутан он увидел на площадке для встречающих. Она всматривалась в лица пассажиров, сходящих с борта самолета. Так вот она какая: подружка Терри. Что-то это никак не укладывалось в его голове, как он ни старался.
Она была еще более красивой, чем тот образ, что хранился в его памяти. Время подчеркнуло экзотику ее черт, частично кхмерских, частично французских. Увидав его, она сняла темные очки.
На ней была блузка темно-зеленых, лазоревых и розовато-лиловых тонов, черные облегающие брючки, коротенькие сапожки того же цвета. Ее длинные, невероятно красивые ноги по-прежнему казались позаимствованными у какой-нибудь un petit rat, юной балерины из Парижской Оперы.
Крис заглянул в ее карие глаза, в которых плавали зелененькие точки, и произнес ее имя внезапно дрогнувшим голосом.
— Сутан!
— Привет, Крис!
Как все это прозаично! Совсем не так, как он представлял себе эту встречу в воображении. А теперь-то что делать? Просто улыбнуться друг другу? Обняться? Все так чертовски неудобно!
Она расцеловала его в обе щеки. Когда они шли к ее машине, она обернулась к нему.
— Это путешествие, конечно, не может быть для тебя приятным, но я попытаюсь сделать его для тебя хоть чуточку менее мучительным.
У Криса вертелось на языке спросить, как она собирается сделать это, но он промолчал. За время перелета он ничего не ел, потом этот сон урывками. Проснулся совершенно не отдохнувшим. Ощущение прескверное.
— Сейчас, — сказал он, — щурясь от яркого солнца, — я бы не прочь принять душ.
— Это нетрудно организовать, — сказала Сутан. Потом показала жестом на машину. — Береги коленки, когда садиться будешь. В этих спортивных машинах всегда некуда ноги девать.
Это была «Альфа Спайдер» медвяного цвета с белыми кожаными сидениями. Брезентовый верх был опущен, и ветер, даже когда она разогнала машину с приличной скоростью, был нежен, как шепот.
Ницца, вся белая и оранжевая, взбиралась с грацией танцора вверх по склонам холмов, спускавшихся к лазурному Средиземному морю. Сюда, мрачно подумал Крис, приезжать на медовый месяц или с любовницей, а не для того, чтобы забрать тело убитого брата.
Сейчас доберемся до дома, там душ и примешь, — сказала Сутан.
— До дома? Не до моего отеля?
— Я взяла на себя смелость ликвидировать твою бронь, — сообщила Сутан. — Решила, что тебе будет удобнее у меня.
Крис на это ничего не возразил, и она приняла его молчание за согласие.
— Я подумала, что тебе захочется побыть с... вещами Терри.
— С чем, с чем?
— Ну, с тем, что осталось после него: фотографии, письма...
— Мы никогда не писали друг другу, — сказал Крис, сам удивляясь, как он до сих пор может злиться на Терри за это.
Она повернулась и посмотрела на него.
— Да, ты мне говорил. Но разве тебе не любопытно взглянуть на разные памятные вещицы, что он хранил, вероятно, потому, что они были для него важными?
Крис откинулся на подголовник сидения. Что мне действительно любопытно, подумал он, так это то, какие у тебя чувства по поводу того, что ты спала с двумя братьями.
— Честно говоря, не знаю. Я даже не представляю пока, каким образом смерть Терри изменит мою жизнь. Я даже не знаю, изменит ли вообще.
— Тогда я могу сообщить тебе приятную новость, — сказала Сутан, прибавляя скорости после того, как они вышли из-за поворота. — Она уже изменила. Ты ведь здесь, не так ли?
Крис повернулся к ней. Ее высокие скулы были слегка подрумянены, иссиня-черные волосы заплетены в замысловатую косу.
— Скажи мне, — спросил он, — сколько у тебя уходит времени на то, чтобы так уложить волосы? Сутан засмеялась. — Больше часа.
— Результат стоит трудов.
Она кивнула, улыбаясь.
— Спасибо.
Крис помнил Сутан как человека доброго, веселого, открытого. Ничего в ней не было враждебного, как, например, в Терри. Терри всегда воплощал для него враждебную силу.
И дом Терри оказался совсем не таким, каким он ожидал его увидеть; светлая квартира с высокими потолками, выходящая окнами на бульвар Виктора Гюго, с его сочной зеленью платанов и яркими цветами на клумбах. Мебель была мягкая, менее мужественная, не такая, на которой, по его мнению, Терри должен был чувствовать себя комфортно. Тем не менее, Терри здесь был, по-видимому, счастлив.
— Ты любила моего брата? — спросил Крис, принимая из рук Сутан большой бокал минеральной воды.
— Ты хочешь принять свой душ?
— А нужно ли? — Она посмотрела на него молча, и ему стало стыдно. — Извини, — пробормотал он, ставя на стол запотевший бокал. — Ты права. От меня, наверно, изрядно попахивает.
Он пошел в ванную, стянул с себя одежду. Теперь, у него в руках, она выглядела и пахла, как одежда, продающаяся кучей на барахолке. Он отнес ее в комнату, которая будет здесь служить ему спальней, бросил на кровать. Комната пробудила в нем целый рой мыслей и вопросов. Он огляделся вокруг. Как эта комната использовалась, когда Терри был жив. Когда Терри был жив.
Он вернулся в ванную, включил душ, встал под сильную струю воды. Медэксперты, полиция, наводнившие его квартиру, вопросы, вспышки осветительных ламп, будто Аликс была кинозвездой или какой-то иной знаменитостью. Крису хотелось только одного: ехать с ней в больницу, а ему приходилось вновь и вновь повторять свои показания, потому что в них были детали, вызвавшие сомнение у полиции: что он имеет в виду, говоря, что на нее напал человек с веером? Ну и прочие недоуменные вопросы, исходящие от людей, не желающих слушать о том, что не может вместить приземленная философия.
Намыливая тело, он обратил внимание на то, какой сухой и рыхлой кажется его кожа. Будто кто-то пытался освежевать его живьем. Показания записали, потом еще вопросы. Эксперты-криминалисты ползали по окровавленному ковру, как будто пародировали агентов ЦРУ, как их изображают в фильмах. Детектив — высокий негр со шрамом на подбородке — записал адрес и номер телефона отеля «Негреско» в Ницце, где Крис собирался остановиться. Записал и номер рейса, и всякую прочую полезную информацию. Так сколько вы планируете находиться вне страны?
Крис начал отвечать на вопросы сам, а потом к нему присоединился Макс Стейнер: иногда даже юристам требуется помощь юристов. Он отвечал на вопросы голосом, отупевшим от шока и боли, уставившись на шрам, украшающий подбородок детектива, — немного сероватый, немного розоватый, разжижающий шоколадный цвет кожи до цвета кофе со сливками.
Этот штрих действовал на него странным образом успокаивающе, как небольшой дождик, стучащий по крыше ночью, капающий со стрех: что-то, из чего в одиночестве можно черпать утешение.
В конце концов, они поблагодарили его и откланялись. Все-таки он не мог рассматриваться в качестве подозреваемого. Всего-навсего свидетель, правда, по делу весьма темному и зловещему.
Крис говорил, что надо позаботиться о Дэнни, сынишке Аликс, и детектив — другой, белый с красными, слезящимися глазами, успокоил его, что, мол, не беспокойся, приятель, все здесь заметано. Когда они удалились, Крис вместе с Максом съездили в Вест-Сайд за Дэнни и привезли его в больницу, где в палате скорой помощи находилась Аликс. Их там заверили, что беспокоиться нечего. Господи, да в наши дни не такие чудеса делают — почитайте только газеты. Даст Бог, и все у нее обойдется...
Но Крис не ушел до тех пор, пока сам не поговорил с хирургом, который проводил операцию. Тот сообщил ему, что ее жизнь теперь вне опасности, хотя положение по-прежнему серьезное. Чудо, что она вообще осталась жива, сэр, но у нее характер бойца, она выдюжит. Может, немного погодя придется подправить шею с помощью пластической хирургии. Она необычайно везуча.
Но навестить ее можно будет не раньше, чем дня через три, сказал хирург. Крис препоручил Дэна заботам Макса и, как это ни печально, должен был улетать. Приготовлениям по части транспортировки тела Терри на родину отбой, к сожалению, не дашь.
Мыло и губка, в конце концов, победили грязь и пот путешествия и кошмаров. Уже собираясь выходить, Крис увидел тень за занавеской душа. Он смыл мыльную пену с глаз, раздвинул занавеску.
Там стояла Сутан, держа в руках одежду, которую он бросил на кровать.
— Здесь как в горах, — сказала она, глядя прямо на него. — Твои вопросы, мои ответы полны подголосков горного эхо. — Она уже повернулась, чтобы уходить, потом вновь остановилась. — Отвечая на твой вопрос, должна сказать, что я очень любила Терри. — Она потупилась, потом вновь подняла глаза. — Но сейчас мне кажется, что это не имеет никакого значения. По-видимому, я совсем его не знала.
Вода падала ему на плечи, вода смывала с него грязь и пот и уносила все это в водосток вместе с его прошлой жизнью.
— Я отнесу твое белье в чистку, — сказала Сутан. — Когда ты подсохнешь, мы с тобой немного перекусим. Ты какое вино предпочитаешь: красное или белое?
— Белое, — ответил он. Потому что красное сейчас слишком уж напоминает кровь, добавил он про себя.
Выйдя из ванной, он увидел приготовленное для него свежее белье: рубашку и брюки. Они лежали на его кровати. Облачился в них, не в силах побороть неприятное ощущение, вызванное мыслью, что это была, по-видимому, одежда Терри.
На туалетном столике стояло зеркало. Он нашел щетку, пригладил волосы. Потом заметил нож и положил щетку.
Он взял его в руки, ощутив шероховатость рукоятки, сделанной из рога оленя. И вновь улетел памятью в то далекое утро Рождества Христова, в тот заснеженный лес. Рука Терри, поймавшая его руку, заставляющая нажать на курок его нового ружья. Сухой звук выстрела, от которого, казалось, задрожали голые сучья над их головами. Благородный зверь, падающий на колени, вздрагивая боками. Его хриплое дыхание, вырывающееся из горла, глаза, полные боли, беспомощное выражение в них, когда это грузное тело опрокинулось на землю.
И следующее Рождество. Терри подарил ему тогда этот нож с четырехдюймовым лезвием, рукоятка которого была сделана из рога того оленя. Крис, конечно, швырнул этот подарок прямо в лицо брату, как только понял, что это такое.
И вот теперь Терри уже нет в живых, и Крис в его квартире в Ницце крутит в руке этот нож, как будто это какой-то странный предмет, найденный во время раскопок, к которому у него нет никакого ключа. Он вытер глаза. Что вызвало эти слезы: сам факт существования этого ножа или то, что Терри хранил его все эти годы?
Осознание того, что нож этот кое-что значил для Терри, и не был, очевидно, просто грубой шуткой, за которую принял его тогда Крис, а, напротив, был своего рода умилостивительной жертвой, глубоко его тронуло.
Этот нож сказал ему о брате больше, чем целый том апологий. Сжав нож в руке, он попытался представить себе, что рядом с ним сейчас стоит Терри. Он уставился в зеркало, с невероятной силой ощутив свое одиночество в этой чужой комнате, в этой чужой стране.
Постояв так немного, он опустил нож к себе в карман. Сутан сидела на диванчике. Вино, сыр и свежие фрукты стояли на столике для коктейлей. Она смотрела на фотографию. Когда он опустился рядом с ней, она подала ее ему. Это был снимок, запечатлевший их с Терри в ресторане «Сафари».
— Это его самая последняя фотография, — пояснила Сутан. — Сделана всего неделю назад.
Он совсем не изменился, подумал Крис. Выглядит точь в точь таким, каким был в день окончания колледжа. Но затем, приглядевшись, он заметил в глазах брата что-то темное и, пожалуй, болезненное.
С испугом он понял, что видит Вьетнам или, точнее, то, что Вьетнам сделал с Терри. Подобно тому, как металл, окунаемый в кислоту, становится другим, так и новый, совершенно другой Терри вышел из того жуткого нравственного испытания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92