Девицы так или иначе разочаровывали его: в конце концов он начинал чувствовать себя глупо, потратив на них столько драгоценного времени. Постоянно у него было ощущение, что ему все надоедают и действуют на нервы.
Тем не менее, он не страдал, как то могло показаться, от одиночества. Больше, чем от коллектива, Терри зависел от своих мыслей — то есть, самого мыслительного процесса. Так город зависит от электроэнергии для своего функционирования. Он получал колоссальное удовольствие, изучая это уникальное природное образование — свой внутренний мир, хотя Фрэнсис Бэкон и предупреждал, что те, кто любят одиночество, либо дикие звери, либо боги.
Мальчиком он не был склонен к беспочвенным мечтам и игре воображения. Насколько он мог себя помнить, он всегда знал — или ему казалось, что знал — что он хотел от жизни. Наблюдая за тем, как работал отец, он с потрясающей быстротой и наивной откровенностью, свойственной юности, сделал вывод, что единственной ценностью, не подверженной девальвации, является власть над другими людьми. Власть — универсальная ценность, понимаемая людьми, говорящими на всех языках, независимо от их возраста и религии. Это Золотое Руно, это Святой Грааль.
Он вспомнил одно Рождественское утро, когда отец снял с елки, украшенной настоящими леденцами, два длинных, перевязанных цветными лентами, пакета. «Счастливого Рождества!» — сказал он, подавая их детям.
Терри было тринадцать, Крису — двенадцать. Они оба пришли в кабинет отца, где, по традиции, на Рождественские праздники ставили елку. Терри притащил свой подарок на гигантский кожаный диван, что стоял напротив отцовского письменного стола с массивными, как римские колонны, ножками под огромным окном в эркере, длинном, как борт корабля. За окном виднелась березовая аллея, посеребренная инеем. В большом камине XVIII века, украшенном мраморными херувимчиками, пылал яркий огонь.
Малькольм Хэй, высокий, усатый, прекрасно одетый мужчина, стоял перед своим столом и смотрел, как его дети открывают подарки. Терри до сих пор помнит свое ощущение, когда он увидел охотничье ружье «Ремингтон 30-30». Холодок прошел у него по спине, и сердце замерло в груди от счастья.
А потом Малькольм Хэй облачился в твидовый охотничий костюм и отправился с сыновьями на природу. Там установил на ветках дерева консервные банки и разрешил им палить по ним. Бах! Бах! Бах! — довольный смешок, когда банка подскакивала в студеном воздухе, пробитая в самом центре меткой пулей Терри.
Но не для того, чтобы дырявить консервные банки, купил им отец ружья. Он думал об олене. Его собственный отец брал его с собой охотиться в Уэллсе, когда ему было только десять лет. «Я был ниже ростом, чем старое ружье, которое он мне дал, — рассказывал Малькольм Хэй, — но я с ним управлялся. Я управлялся со всем, что мне давал отец».
В этих словах звучал и упрек, и предупреждение. Терри давно понял, что отец никогда и ничего не рассказывает без причины. В его рассказах всегда крылся намек. Жизнь, часто говорил он детям, это серия уроков, которые следует усвоить. Чем лучше их усвоишь, тем дальше пойдешь. Малькольм Хэй очень ценил успех, и именно поэтому он так любил Америку, где успех в жизни — это то, что для страны королевская семья: король, королева и наследный принц.
В лесу кое-где в ложбинках сохранился старый снег, обледеневший, покрытый коркой.
— Ищите его следы, — наставлял их отец. — Ищите их там, где кора у дерева содрана их рогами. В лесу полно следов их присутствия, вы сами увидите. Только не забывайте, что ветер должен вам всегда дуть в лицо: тогда олень вас не учует. — Он тогда казался Терри похожим на Шерлока Холмса: высокий, сильный, имеющий в кармане ключ ко всем загадочным явлениям, для которого в мире не было тайн. С каким обожанием смотрел на него Терри!
И вот тогда Крис сказал:
— Я не хочу ничего искать. И убивать я никого не хочу.
Малькольм Хэй остановился и посмотрел на него. Терри заметил, что в глазах его зажегся недобрый огонек.
— Ты будешь делать то, что я тебе говорю, Кристофер, — сказал он.
— По банкам я буду стрелять, сколько хочешь, — возразил Крис, — но в животное — не буду.
— В жизни надо усвоить много уроков — важных уроков, — сказал Малькольм Хэй, — и не тебе выбирать, какие учить, а какие — нет. — Он взял Криса за непослушную холку и подтолкнул его вперед. Указав рукой вглубь леса, бросил Терри: — Проследи, чтобы он делал, как я велю.
Терри, благодарный отцу за оказанное доверие, набросился на Криса.
— Ты что, — ворчал он, — не хочешь учиться охотиться? — Крис бросил на него враждебный взгляд, но тот не отставал: — Что с тобой такое, в самом деле?
— Оставь меня в покое, понял?
— Нет, не понял, и не дергайся так! Кто, кроме меня, может защитить тебя перед отцом? И что ты вечно нарываешься? Если бы не Рождество, он тебе точно сейчас по шее врезал. Но если ты не уймешься и будешь продолжать в том же духе, то Рождество или не Рождество, но ты получишь свои девять горячих. — Малькольм Хэй, который сам вырос на березовой каше, свято верил, что телесное наказание воспитывает характер.
— Он драл меня и прежде, — сказал Крис. — Выдерет и еще, дорого не запросит.
— И почему ты вечно надираешься? Как будто нарочно!
— Ты его сын, — сказал Крис. — А я, наверно, чей-то еще.
— Ты что, спятил? Как это такое может быть? Прямо не знаю, что я всегда заступаюсь за тебя.
— Так уж и заступаешься! Ты и сейчас пытаешься заставить меня верить в то, во что веришь сам. Ты весь в отца, вот он и любит тебя так.
— Он любит нас обоих, — возразил Терри. — А попадает тебе больше потому, что ты вечно пытаешься доказать, что ты не такой, как он.
— Я не знаю, любит ли он меня или нет, — сказал Крис, — но что он ко мне плохо относится, — это точно. Я не таков, каким он хотел бы меня видеть. Может, это и плохо, но я не нуждаюсь в его одобрении.
— Ты не прав, паря, — сказал Терри, когда Крис двинулся вглубь леса. — Только ты слишком упрям, чтобы признать это.
Конечно, оленя нашел Крис. Это был рослый, матерый самец. Они находились с подветренной стороны, в куртинке густых сосен — прекрасное укрытие. Терри был вне себя от волнения. Свалить такого красавца — это же просто мечта!
— Стреляй, — зашипел он брату. — Давай, стреляй скорее!
Крис не пошевелился, только стоял и смотрел на оленя. Он что-то пробормотал про себя, но Терри не расслышал. Что-то насчет того, какой он красивый.
— Ну, если ты не будешь, тогда я, — сказал Терри, прицеливаясь.
— Нет, здесь тебе не игра в Лабиринт, и здесь тебе не выиграть! — Крис так ударил ногой по ружью, что оно ударилось стволом о дерево, сбив прицел.
— Ах ты, сволочь! — шипел Терри. — Посмотри, что ты наделал. Скажу отцу, он тебя убьет!
И тут Терри увидел отца, который тоже заметил оленя и осторожно приближался к нему сквозь лес. Заметил ли он и сыновей тоже?
Терри отбросил в сторону свое ружье и схватился левой рукой за ствол ружья Криса.
— Нет! — запротестовал тот. — Я тебе не позволю...
Но Терри знал, что делает, и он был сильнее. Он стал двигать ствол ружья Криса, преодолевая сопротивление, пока не наставил его на бок оленя, который, ничего не подозревая, пасся себе спокойно в десяти шагах от братьев. Потом Терри протянул и правую руку и, продев указательный палец туда, где был курок, надавил на него. Палец его при этом лежал поверх пальца Криса.
Выстрел прогремел, как гром среди ясного неба. С сосен посыпался иней. Олень шарахнулся в сторону, словно поскользнувшись на обледенелом снегу, а потом опустился на землю: ноги будто подломились под ним. Весь бок его был в крови, и он вертел головой во все стороны, возможно, пытаясь определить источник боли. А потом завалился на бок.
Малькольм Хэй подбежал к ним. Он увидал, что Крис стоит, держа в руках ружье, в то время как ружье Терри валяется на земле.
— Ну ты молодец! — закричал он, громко хлопнув Криса по плечу. — Вот так подарок к Рождеству!
Посмотрев на брата, Терри недоумевал, почему он не радуется вместе со всеми? И затем почувствовал злость. Я тебя спас, неблагодарная свинья, а ты вместо благодарности смотришь на меня, как на злейшего врага, да еще и ревешь, как девчонка!
Но не тогда Терри замкнул свое сердце от Криса. Это произошло несколько недель спустя, когда тот бросил ему в лицо его подарок. И тогда Терри поклялся себе, что зарекается навеки чувствовать, что у него есть долг по отношению к кому-либо. Привязанность — проявление слабости, а Терри не хотел быть слабаком.
«Действуй всегда с позиции силы, — услышал он вновь слова отца, — и мир будет твоим».
Их группу забросили на вертолете в район неподалеку от Ан Лока. Командует группой капитан Клэр, Терри выполняет обязанности его заместителя. Все одеты в мешковатые черные кхмерские штаны и рубахи. Всего в трех милях от них — Камбоджийская граница. Они сидят, согнувшись, в темноте, а вихрь от винтов поднимающегося вверх вертолета бросает им в лицо пыль и грязь.
Двое угрюмолицых кхмеров, которых в отряде окрестили Доннер и Блитцен, ведут их через рисовые поля и мангровые заросли заболоченных джунглей. Нечто, похожее на гром, заставляет их остановиться, задрав головы. В темном небе проплывают красные огоньки, как посланцы неземной цивилизации. Через несколько мгновений земля содрогается и западный горизонт вскидывается вверх сполохами пламени, так, что глазам больно смотреть.
— Что за дьявольщина? — слышится чей-то шепот.
Капитан Клэр ничего не отвечает, а Терри, сообразив, в какой район сброшены бомбы, недоумевает, что эти Б-52, спятили что ли, проводя бомбометания в нейтральной Камбодже?
Потом они снова трогаются в путь и примерно через милю достигают внешней границы лагеря вьетконговцев. Их проводники дают знаки капитану Клэру. Отряд рассредотачивается. Терри, до сих пор еще не получивший клички, и Малыш Гэвилан должны заняться часовыми.
Терри закидывает на спину автомат АК-47, достает кусок проволоки с приделанными к концам ручками, за которые можно крепко держаться.
Ему еще не приходилось убивать человека, и ему до некоторой степени любопытно, какие чувства это вызовет в нем. Находит глазами свою цель, едва различимый силуэт среди густой листвы. Джунгли так и гудят от жужжания насекомых, жара и влажность невыносимы даже после полуночи. Терри примеривается, с какой стороны лучше приблизиться к этой тщедушной спине. Каким маленьким и незначительным кажется этот вьетконговец.
Терри обматывает его шею проволокой и с силой тянет за ручки. Чувствует, как брызнула кровь, когда чарли вскинул вверх руки, пытаясь освободиться.
Терри падает на колени, всем телом налегая на ручки, чтобы ускорить смерть. Он уже чувствует ее жар, ее запах. Вьетконговец выделывает ногами кренделя, как пьяный или как эпилептик.
Терри чувствует, что между ними устанавливается своего рода связь: между победителем и побежденным, между богом и смертным. Он рывком разворачивает к себе вьетконговца, чтобы взглянуть ему в лицо.
Что он ожидает увидеть в этом лице, он и сам не знает. Пожалуй, какой-нибудь отсвет вечности. Но вместо этого он видит уставившиеся на него желтоватые, как мутный поток, глаза, полные такой лютой ненависти, что он невольно отшатывается. Коричневые губы человека раздвигаются и он плюет прямо в лицо Терри.
Застонав от напряжения, наморщив брови, Терри натягивает смертоносную проволоку с такой силой, что белеют костяшки пальцев. Отвратительный, фекальный запах. Человек, наконец, умирает.
Разматывая проволоку с почерневшей шеи, Терри думает, что никогда прежде он не ощущал, что такое власть над другими. Он лишь мечтал об этом ощущении.
Поворачивается и видит, что у Малыша Гэвилана неприятности с его часовым. Выхватив нож, с такой силой вонзает его чарли между лопаток, что тот сразу отпускает его ноги. Мгновение Терри и Малыш Гэвилан смотрят друг на друга. Затем окровавленное лицо Малыша Гэвилана расплывается в улыбке, и он в восхищении подымает вверх большой палец.
Терри перешагивает через труп поверженного врага, приводит в боевое положение свой АК-47, посылает короткие очереди в лагерь врага. Он видит гиганта по прозвищу Топорник, врывающегося в лагерь к чарли, косящего их из автомата. Десять минут спустя отряд возвращается назад в исходную позицию для встречи с вертолетом. Тот появляется без задержки, как говорит капитан Клэр, «на запах жареного».
Они чувствуют себя неуязвимыми, взмывая в небо, — как скандинавские боги, возвращающиеся в Валгаллу. Терри сидит в темноте, положив свое оружие на колени, и думает о той странной бомбардировке, о которой капитан Клэр помалкивает.
Семнадцатилетний Малыш Гэвилан, на шее которого болтается кассетный магнитофон, хлопает Терри по коленке, улыбается.
— Вот это работенка что надо! Я полагаю, с этой минуты ты — Мясник. Да, Мясник! — Он отбивает джазовый ритм на его коленке. — Эй, парни! Возражений нет?
Они проводят операции в джунглях каждую ночь, но ничего не знают о Вьетнаме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92