Теперь это не смели отрицать даже самые оптимистично настроенные или закоренелые скептики. Город насторожился и притих, выжидая. Город молчал, глядя на окружающий мир темными окнами, за которыми таился страх и тревога. Он готовился к чему-то…
Внешне – все, как всегда. По сути – совсем иначе.
Обычно перед Праздником Город заполняли скоморохи, цыгане, фокусники и прочий подобный люд. Сейчас их тоже хватало, но недоставало оживления и веселья, которым сопровождалось их появление на улицах. Горожане косились на них в лучшем случае с недоумением и досадой. В худшем с угрюмым раздражением или злостью. Даже дети старались обходить чужаков подальше, не дожидаясь материнского окрика. Куда-то исчезли, словно провалились, карманные воришки из пронырливого мелкого народца, настоящий бич большого города. Видимо судьба их наспех утопленных в бочках с дождевой водой собратьев подействовала лучше любых пустых угроз сил правопорядка. Причем, в проточную воду окунали неудачливых воришек и раньше, да только не до смерти…
Появилось оружие. Не бестолковое, парадное, коим любили бряцать в праздничные времена ветераны очисток северных лесов и гор от разной нечисти, а незаметное, скромно притороченное к поясам, но оттого лишь более эффективное – ножи, трости с шипами или спрятанными лезвиями, Я заметил даже один самострел. Много оружия привезли в Город прибывающие на Праздник люди, вынужденные по дороге необычайно часто защищать себя от расплодившейся за зиму нежити. Собственно, для того и горожане вооружились – нечисть осмелела, поговаривали, что отдельных представителей ночной армии вылавливали даже в центре. Врали, скорее всего, но…
Впрочем, к Празднику Город тоже успевал готовиться. Улицы расчищали и украшали. Заново подкрашивали дома. Оборудовали ночлеги для ежедневно прибывающих гостей. Все же требовалось нечто большее, чтобы разрушить вековую традицию отмечать день Растаявшего Снега. Считается, что именно в этот день был подписан договор о союзе между людьми и драконами. Название, конечно, символическое, обозначающее скорее окончание холодных времен, чем смену погоды, но издавна начало Праздника старались назначить на день, когда снег и впрямь везде исчезал.
Только отчего-то в этом году и начало Праздника смазывалось, хотя давно уже зазеленели деревья, и трава поднялась во весь рост. Магистрат, не надеясь на природу, утвердил дату начала торжества, приготовление шли полным ходом, приезжие начали стекаться, но в лощине, возле реки, в тени старых деревьев все еще лежал грязный, ноздреватый, серый и упорный снег. И все ждали, пока он, наконец, истечет мутными ручейками. Особо нетерпеливые предлагали даже вручную разгрести его и вынести на солнце… Но это противоречило традиции, и пока все честно наблюдали.
– Прелестная барышня, позвольте подарить вам этот цветок, увы, слишком невзрачный и не достойный вашего восхитительного взора… – Высокий, сутулый человек с небесно-голубыми, серьезными глазами, протянул улыбнувшейся Джеанне поздний белоснежный превозвесник, отвесил светский поклон и пошел дальше, опустив голову и рассматривая мостовую у себя под ногами.
– А ты знаешь, что превозвесник гибнет в ту же секунду, как его сорвали, если его сорвать с корыстной целью? – задумчиво спросила Джеанна, поглаживая пальцем свежие, узкие лепестки. – Цветок еще называют Слезой Хранящего и по преданию, наш мир разрушится в тот миг, когда умрет последний цветок…
– Я слышал, что превозвесник служит основным компонентом в составе одного из самых сильнодействующих дурманящих сборов, и что человек, попробовавший экстракт из этого растения, лишается собственной воли, – сообщил я рассеянно, строя самую мрачную из возможных гримасу и строго глядя на раскрывшего рот паренька с молочным бидоном, который в свою очередь таращился на мою спутницу. – Говорят, до Войны его пытались разводить, но безуспешно. Превозвесник невозможно вырастить искусственно… К счастью, наверное.
Джеанна недоверчиво хмыкнула и вплела цветок в прядку волос. Зеленые глаза сверкали отраженными солнечными искрами, на губах девушка таяла мечтательная и оттого вдвойне притягательная улыбка, завораживающая не хуже иного дурмана. Даже мелкий рогатый пушистик, устроившийся на наружном подоконнике ближайшего дома, присвистнул, приподнялся на задних лапках и едва не кувыркнулся вниз.
Паренек уронил бидон, густо побагровел и, косолапя, помчался догонять гремящий сосуд, прытко покатившийся по слегка наклонной мостовой.
… На площади Воронов мы с любопытством задержались возле уличного лектора, кои наводнили город с началом весны. Говорят, по распоряжению самого городского Главы, Для общего просвещения масс и снятия напряженности.
Гнездо оторопело промолчало в ответ на такую неожиданную инициативу. И, похоже, напрасно…
Вокруг щуплого, невысокого человека в лекторской мантии и остроконечной шапке скопилось человек пятнадцать. В основном домохозяйки и приезжие. Лениво слушали, позевывая и сплевывая шелуху от семечек. Пытались простодушно угостить семечками лектора. Тот сбивался и виновато тер лоб с залысинами, видно пытаясь наскрести нужную мысль.
Паузой воспользовался некто любопытный.
– Скажите, пожалуйста, господин лектор, а это правда, что все владельца драконов должны быть… э-э, чисты перед ними? Ну, то есть все плотские контакты им запрещены? – начинавшая расползаться аудитория внезапно встрепенулась, услышав вопрос.
– О, это одна из самых распространенных иллюзий о драконах, – оживился в свою очередь владелец важной, хотя и слегка побитой молью мантии. – Она имеет под собой некоторые реальные обоснования, но, боюсь, совсем не те, что привыкли вкладывать в них обыватели…
– Говорят, что драконы ревнивы? – звонко спросила какая-то нарядная девушка, выжидающе покосившись на своего кавалера.
– Именно! – обрадовался невесть чему лектор. – Но опять-таки совсем не в общепринятом смысле! Поясню поподробнее… Людская молва давно твердит, что драконы требуют от своих всадником девственности, самоотверженности, одиночества. Всадник служит дракону, дракон служит всаднику. Это истинная правда, но только понятие девственности, самоотверженности, одиночества следует брать широко. Не в прямом смысле. Иначе у владельцев драконов никогда бы не появлялись дети… – Лектор умолк на пару секунд, надеясь вызвать смех зала, но наткнувшись на внимательные и серьезные взгляды, скомкал нарождающуюся улыбку и поспешил продолжить. – Девственность в данном случае следует рассматривать не в плотском, а в духовном смысле. Совершенно не имеет значения, какую жизнь ведет творец, если это не мешает его творчеству. Но зачастую та энергия, что уходит у человека на, например, любовь является по сути той же самой энергией, что нужна творцу для работы. Вот как раз это и не приемлют драконы. Как говорится, у художника каждый ребенок – это ненаписанная картина. То же касается самоотверженности. Как много соблазнов для людей в этом мире… От каких удовольствий зачастую отказываются владельцы драконов, чтобы творить? А одиночество? Вы замечали, что даже в толпе мы иногда безошибочно способны увидеть того, кто отмечен драконом? У него даже взгляд иной… Ведь не зря же дар драконов иногда зовут проклятьем. Творчество поглощает тебя целиком, забирая все силы, внимание, энергию, заставляет отдаваться всей своей сутью, забывая обо всем ином. Как любовь. Как ненависть…
– Это он чего говорит? – тихонько шепнула женщина с корзинкой полной зелени своей подруге. – Что-то я не пойму…
– Это он про то, что они дите променяют на картину! – авторитетно ответила ей подруга.
– То есть вы хотите сказать, что владельцы драконов не способны полюбить никого, кроме своих драконов? – спросил торговец с лотком карамели на шее, остановившийся, чтобы передохнуть.
– Не совсем так. Просто тому, кто хочет жить с владельцем дракона, придется мириться с тем, что и делить любимого всегда придется с драконом.
– Но зачем отказываться от всего ради… Ради чего?
– Те в ком течет кровь дракона, могут управлять великой силой. Практически божественной. Они способны творить. Способны познать «полет», наслаждение им. Могут создать нечто Иное, что не существовало до них. Разве это не прерогатива всевышних? Но богам, как известно, не подходит бывшее в употреблении, а посему они требуют от человека всю его суть навсегда в единоличное владение…
– Я ж говорю – нелюди… – пробормотал кто-то удовлетворенно.
На кон нам это самое «иное». Пусть чего полезного создадут…
– Значит, сказки верно говорят. Для драконов люди – рабы?
Лектор растерялся.
– Нет, нет! Это не рабство! Это… другое. – Он беспомощно и смятенно вглядывался в аудиторию, машинально оглаживая залысины. Как объяснить то, что необъяснимо? И к тому же… А вдруг они правы?
Джеанна потащила меня прочь. На ее лице стремительно таяло странное выражение. Кажется, она давилась смехом.
Раньше я такого не замечал, но сейчас люди в городе норовили сбиться в стайки, стекались другу к другу, образуя небольшие или весьма обширные толкучки, как масло в чашке с водой. Здесь обменивались новостями; там о чем-то кричали, размахивая руками и обдавая друг друга хлесткими ругательствами, как нечистотами и каждый даже случайный прохожий шел дальше, будто испачкавшись; вот тут вроде бы мирно веселились, катая детей на деревянных лошадках, а уже за следующим поворотом угрюмо митинговали… Обходя очередную такую ощетиненную и ощеренную амебу посреди проспекта, мы вынужденно взобрались по пологим ступеням Большой Городской Библиотеки.
– Наконец-то! – на нас налетела какая-то взбудораженная женщина. – Вас Дано послал? Списки в шестой комнате…
– Какие списки?
– Вы же в оцепление?
– Нет, мы просто случайно…
– А, – разочарованная женщина отступилась. – Простите, я подумала, что вы оцепление…
– Какое еще оцепление?
Три дня назад какие-то мерзавцы пытались разорить и поджечь Библиотеку, – неохотно сообщила женщина, уже высматривая кого-то в крикливой толпе неподалеку. – Об этом еще в газетах писали, не читали? Так со всего города к нам добровольцы приходят, чтобы стеречь библиотеку по ночам.
– А чем им библиотека-то не угодила?
– Ну как же, – удивилась женщина. – Первейший рассадник заразы.
– В Гнезде знают?
– При чем тут Гнездо? – неожиданно угрюмо осведомился какой-то парень, поднимавшийся по ступенькам к библиотеке и ухвативший конец разговора. – Мы тут и сами разберемся. Или по-вашему в городе нет нормальных людей, которые не позволят всяким уродам жечь книги?
… Городские улицы пустеют только под утро, да и то не окончательно, а сегодня днем, за несколько дней до Праздника здесь было не протолкнуться. Это только Джеанна могла не замечать толпы, легко лавируя между людьми, как юркая лодочка в стремнине горной реки. В самом худшем случае она небрежно отодвигала нерасторопного в сторону, и тот, в ярости обернувшись, тут же смолкал, жадно рассматривая ее и плотоядно облизываясь. Естественно, я бы этот фокус вряд ли сумел бы воспроизвести. Лучше не пытаться. Поэтому, когда мне вконец надоело извиняться или обмениваться с наглецами гневными взорами, я выдернул Джеанну из столпотворения и вытащил ее в проулок.
– Куда нам? К центру? Пойдем в обход…
На набережной, увидев скопление людей, молчаливо рассматривающих что-то, я испытал непреодолимое и неприятное ощущение повторяющегося сна. Сначала цветы, потом набережная, потом… Новый труп?
Дурные предчувствия оправдались. На берегу лежало тело. Не совсем там, где в прошлый раз. Точнее совсем не там. Да и тело на этот раз было хоть и обезображено, но узнаваемо – женщина, довольно молодая. Ее вытащили из воды, поэтому крови совсем не было, несмотря на страшные разверстые раны. Похоже, нашли ее только что, и угрюмые стражники с баграми продолжали бродить вдоль забранной в камень кромки берега, пытаясь обнаружить еще что-нибудь в взбаламученной воде. Один из стражей беседовал в сторонке с рыдающей пожилой женщиной, прижимающей к себе беловолосого мальчишку, который норовил вывернуться из захвата и поглазеть на лежащее тело.
– …жила она тут неподалеку, – говорил скорбный старушечий голос. – Травница известная. Умелица редкая, да нрава склочного. Говорили же ей не ходить одной, а она только усмехалась. Даже палку с собой никогда не брала. Твердила, что травы не любят, мол, мертвого…
– Будь с ней хоть самострел, а от такого чудища не убережешься, – возразили старухе.
– А что за чудище? – заинтересовался кто-то из опоздавших. – Неужто видали кого?
– Вон Ринна и видала, – крепкий рыжий, как огонь, мужчина кивнул в сторону рыдающей женщины. – Да и не она одна.
– Что? Что видала? – в толпе заметно оживились.
– «Что, что», – огрызнулся он недовольно, явно не желая развивать тему самостоятельно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Внешне – все, как всегда. По сути – совсем иначе.
Обычно перед Праздником Город заполняли скоморохи, цыгане, фокусники и прочий подобный люд. Сейчас их тоже хватало, но недоставало оживления и веселья, которым сопровождалось их появление на улицах. Горожане косились на них в лучшем случае с недоумением и досадой. В худшем с угрюмым раздражением или злостью. Даже дети старались обходить чужаков подальше, не дожидаясь материнского окрика. Куда-то исчезли, словно провалились, карманные воришки из пронырливого мелкого народца, настоящий бич большого города. Видимо судьба их наспех утопленных в бочках с дождевой водой собратьев подействовала лучше любых пустых угроз сил правопорядка. Причем, в проточную воду окунали неудачливых воришек и раньше, да только не до смерти…
Появилось оружие. Не бестолковое, парадное, коим любили бряцать в праздничные времена ветераны очисток северных лесов и гор от разной нечисти, а незаметное, скромно притороченное к поясам, но оттого лишь более эффективное – ножи, трости с шипами или спрятанными лезвиями, Я заметил даже один самострел. Много оружия привезли в Город прибывающие на Праздник люди, вынужденные по дороге необычайно часто защищать себя от расплодившейся за зиму нежити. Собственно, для того и горожане вооружились – нечисть осмелела, поговаривали, что отдельных представителей ночной армии вылавливали даже в центре. Врали, скорее всего, но…
Впрочем, к Празднику Город тоже успевал готовиться. Улицы расчищали и украшали. Заново подкрашивали дома. Оборудовали ночлеги для ежедневно прибывающих гостей. Все же требовалось нечто большее, чтобы разрушить вековую традицию отмечать день Растаявшего Снега. Считается, что именно в этот день был подписан договор о союзе между людьми и драконами. Название, конечно, символическое, обозначающее скорее окончание холодных времен, чем смену погоды, но издавна начало Праздника старались назначить на день, когда снег и впрямь везде исчезал.
Только отчего-то в этом году и начало Праздника смазывалось, хотя давно уже зазеленели деревья, и трава поднялась во весь рост. Магистрат, не надеясь на природу, утвердил дату начала торжества, приготовление шли полным ходом, приезжие начали стекаться, но в лощине, возле реки, в тени старых деревьев все еще лежал грязный, ноздреватый, серый и упорный снег. И все ждали, пока он, наконец, истечет мутными ручейками. Особо нетерпеливые предлагали даже вручную разгрести его и вынести на солнце… Но это противоречило традиции, и пока все честно наблюдали.
– Прелестная барышня, позвольте подарить вам этот цветок, увы, слишком невзрачный и не достойный вашего восхитительного взора… – Высокий, сутулый человек с небесно-голубыми, серьезными глазами, протянул улыбнувшейся Джеанне поздний белоснежный превозвесник, отвесил светский поклон и пошел дальше, опустив голову и рассматривая мостовую у себя под ногами.
– А ты знаешь, что превозвесник гибнет в ту же секунду, как его сорвали, если его сорвать с корыстной целью? – задумчиво спросила Джеанна, поглаживая пальцем свежие, узкие лепестки. – Цветок еще называют Слезой Хранящего и по преданию, наш мир разрушится в тот миг, когда умрет последний цветок…
– Я слышал, что превозвесник служит основным компонентом в составе одного из самых сильнодействующих дурманящих сборов, и что человек, попробовавший экстракт из этого растения, лишается собственной воли, – сообщил я рассеянно, строя самую мрачную из возможных гримасу и строго глядя на раскрывшего рот паренька с молочным бидоном, который в свою очередь таращился на мою спутницу. – Говорят, до Войны его пытались разводить, но безуспешно. Превозвесник невозможно вырастить искусственно… К счастью, наверное.
Джеанна недоверчиво хмыкнула и вплела цветок в прядку волос. Зеленые глаза сверкали отраженными солнечными искрами, на губах девушка таяла мечтательная и оттого вдвойне притягательная улыбка, завораживающая не хуже иного дурмана. Даже мелкий рогатый пушистик, устроившийся на наружном подоконнике ближайшего дома, присвистнул, приподнялся на задних лапках и едва не кувыркнулся вниз.
Паренек уронил бидон, густо побагровел и, косолапя, помчался догонять гремящий сосуд, прытко покатившийся по слегка наклонной мостовой.
… На площади Воронов мы с любопытством задержались возле уличного лектора, кои наводнили город с началом весны. Говорят, по распоряжению самого городского Главы, Для общего просвещения масс и снятия напряженности.
Гнездо оторопело промолчало в ответ на такую неожиданную инициативу. И, похоже, напрасно…
Вокруг щуплого, невысокого человека в лекторской мантии и остроконечной шапке скопилось человек пятнадцать. В основном домохозяйки и приезжие. Лениво слушали, позевывая и сплевывая шелуху от семечек. Пытались простодушно угостить семечками лектора. Тот сбивался и виновато тер лоб с залысинами, видно пытаясь наскрести нужную мысль.
Паузой воспользовался некто любопытный.
– Скажите, пожалуйста, господин лектор, а это правда, что все владельца драконов должны быть… э-э, чисты перед ними? Ну, то есть все плотские контакты им запрещены? – начинавшая расползаться аудитория внезапно встрепенулась, услышав вопрос.
– О, это одна из самых распространенных иллюзий о драконах, – оживился в свою очередь владелец важной, хотя и слегка побитой молью мантии. – Она имеет под собой некоторые реальные обоснования, но, боюсь, совсем не те, что привыкли вкладывать в них обыватели…
– Говорят, что драконы ревнивы? – звонко спросила какая-то нарядная девушка, выжидающе покосившись на своего кавалера.
– Именно! – обрадовался невесть чему лектор. – Но опять-таки совсем не в общепринятом смысле! Поясню поподробнее… Людская молва давно твердит, что драконы требуют от своих всадником девственности, самоотверженности, одиночества. Всадник служит дракону, дракон служит всаднику. Это истинная правда, но только понятие девственности, самоотверженности, одиночества следует брать широко. Не в прямом смысле. Иначе у владельцев драконов никогда бы не появлялись дети… – Лектор умолк на пару секунд, надеясь вызвать смех зала, но наткнувшись на внимательные и серьезные взгляды, скомкал нарождающуюся улыбку и поспешил продолжить. – Девственность в данном случае следует рассматривать не в плотском, а в духовном смысле. Совершенно не имеет значения, какую жизнь ведет творец, если это не мешает его творчеству. Но зачастую та энергия, что уходит у человека на, например, любовь является по сути той же самой энергией, что нужна творцу для работы. Вот как раз это и не приемлют драконы. Как говорится, у художника каждый ребенок – это ненаписанная картина. То же касается самоотверженности. Как много соблазнов для людей в этом мире… От каких удовольствий зачастую отказываются владельцы драконов, чтобы творить? А одиночество? Вы замечали, что даже в толпе мы иногда безошибочно способны увидеть того, кто отмечен драконом? У него даже взгляд иной… Ведь не зря же дар драконов иногда зовут проклятьем. Творчество поглощает тебя целиком, забирая все силы, внимание, энергию, заставляет отдаваться всей своей сутью, забывая обо всем ином. Как любовь. Как ненависть…
– Это он чего говорит? – тихонько шепнула женщина с корзинкой полной зелени своей подруге. – Что-то я не пойму…
– Это он про то, что они дите променяют на картину! – авторитетно ответила ей подруга.
– То есть вы хотите сказать, что владельцы драконов не способны полюбить никого, кроме своих драконов? – спросил торговец с лотком карамели на шее, остановившийся, чтобы передохнуть.
– Не совсем так. Просто тому, кто хочет жить с владельцем дракона, придется мириться с тем, что и делить любимого всегда придется с драконом.
– Но зачем отказываться от всего ради… Ради чего?
– Те в ком течет кровь дракона, могут управлять великой силой. Практически божественной. Они способны творить. Способны познать «полет», наслаждение им. Могут создать нечто Иное, что не существовало до них. Разве это не прерогатива всевышних? Но богам, как известно, не подходит бывшее в употреблении, а посему они требуют от человека всю его суть навсегда в единоличное владение…
– Я ж говорю – нелюди… – пробормотал кто-то удовлетворенно.
На кон нам это самое «иное». Пусть чего полезного создадут…
– Значит, сказки верно говорят. Для драконов люди – рабы?
Лектор растерялся.
– Нет, нет! Это не рабство! Это… другое. – Он беспомощно и смятенно вглядывался в аудиторию, машинально оглаживая залысины. Как объяснить то, что необъяснимо? И к тому же… А вдруг они правы?
Джеанна потащила меня прочь. На ее лице стремительно таяло странное выражение. Кажется, она давилась смехом.
Раньше я такого не замечал, но сейчас люди в городе норовили сбиться в стайки, стекались другу к другу, образуя небольшие или весьма обширные толкучки, как масло в чашке с водой. Здесь обменивались новостями; там о чем-то кричали, размахивая руками и обдавая друг друга хлесткими ругательствами, как нечистотами и каждый даже случайный прохожий шел дальше, будто испачкавшись; вот тут вроде бы мирно веселились, катая детей на деревянных лошадках, а уже за следующим поворотом угрюмо митинговали… Обходя очередную такую ощетиненную и ощеренную амебу посреди проспекта, мы вынужденно взобрались по пологим ступеням Большой Городской Библиотеки.
– Наконец-то! – на нас налетела какая-то взбудораженная женщина. – Вас Дано послал? Списки в шестой комнате…
– Какие списки?
– Вы же в оцепление?
– Нет, мы просто случайно…
– А, – разочарованная женщина отступилась. – Простите, я подумала, что вы оцепление…
– Какое еще оцепление?
Три дня назад какие-то мерзавцы пытались разорить и поджечь Библиотеку, – неохотно сообщила женщина, уже высматривая кого-то в крикливой толпе неподалеку. – Об этом еще в газетах писали, не читали? Так со всего города к нам добровольцы приходят, чтобы стеречь библиотеку по ночам.
– А чем им библиотека-то не угодила?
– Ну как же, – удивилась женщина. – Первейший рассадник заразы.
– В Гнезде знают?
– При чем тут Гнездо? – неожиданно угрюмо осведомился какой-то парень, поднимавшийся по ступенькам к библиотеке и ухвативший конец разговора. – Мы тут и сами разберемся. Или по-вашему в городе нет нормальных людей, которые не позволят всяким уродам жечь книги?
… Городские улицы пустеют только под утро, да и то не окончательно, а сегодня днем, за несколько дней до Праздника здесь было не протолкнуться. Это только Джеанна могла не замечать толпы, легко лавируя между людьми, как юркая лодочка в стремнине горной реки. В самом худшем случае она небрежно отодвигала нерасторопного в сторону, и тот, в ярости обернувшись, тут же смолкал, жадно рассматривая ее и плотоядно облизываясь. Естественно, я бы этот фокус вряд ли сумел бы воспроизвести. Лучше не пытаться. Поэтому, когда мне вконец надоело извиняться или обмениваться с наглецами гневными взорами, я выдернул Джеанну из столпотворения и вытащил ее в проулок.
– Куда нам? К центру? Пойдем в обход…
На набережной, увидев скопление людей, молчаливо рассматривающих что-то, я испытал непреодолимое и неприятное ощущение повторяющегося сна. Сначала цветы, потом набережная, потом… Новый труп?
Дурные предчувствия оправдались. На берегу лежало тело. Не совсем там, где в прошлый раз. Точнее совсем не там. Да и тело на этот раз было хоть и обезображено, но узнаваемо – женщина, довольно молодая. Ее вытащили из воды, поэтому крови совсем не было, несмотря на страшные разверстые раны. Похоже, нашли ее только что, и угрюмые стражники с баграми продолжали бродить вдоль забранной в камень кромки берега, пытаясь обнаружить еще что-нибудь в взбаламученной воде. Один из стражей беседовал в сторонке с рыдающей пожилой женщиной, прижимающей к себе беловолосого мальчишку, который норовил вывернуться из захвата и поглазеть на лежащее тело.
– …жила она тут неподалеку, – говорил скорбный старушечий голос. – Травница известная. Умелица редкая, да нрава склочного. Говорили же ей не ходить одной, а она только усмехалась. Даже палку с собой никогда не брала. Твердила, что травы не любят, мол, мертвого…
– Будь с ней хоть самострел, а от такого чудища не убережешься, – возразили старухе.
– А что за чудище? – заинтересовался кто-то из опоздавших. – Неужто видали кого?
– Вон Ринна и видала, – крепкий рыжий, как огонь, мужчина кивнул в сторону рыдающей женщины. – Да и не она одна.
– Что? Что видала? – в толпе заметно оживились.
– «Что, что», – огрызнулся он недовольно, явно не желая развивать тему самостоятельно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68