Он надеялся встретить сида по имени Тагда, Лесной Старец. Говорили, что, если приблизиться к нему и коснуться плаща из мха, он позволит загадать три желания. Говорили также, что если Тагде не нравится человек, он распахивает свой плащ, и оттуда исходит туман, съедающий плоть, оставляющий только высохшие кости.
Мальчик остановился на опушке леса. Рот его пересох, руки слегка дрожали. Глупости, сказал он себе. Конн еще раз посмотрел на запретные деревья. Они казались зловещими, и ему живо представлялись ожидающие его ужасы. Ярость вспыхнула в нем подобно огню, подавляя страх.
«Я не отец, – подумал мальчик. – Я не трус».
Глубоко вздохнув, он вошел в лес.
Через разрывы в листве падали лучи луны, столпами серебряного света озарявшие землю. Собирался туман. Коннавар вытер потные ладони о штаны и поборол желание вытащить нож. «Ты пришел просить об одолжении, – строго сказал он себе. – Как отнесется к тебе Тагда, если ты подойдешь к нему с оружием в руках?»
Туман обвивал колени, легкий ветерок шуршал листьями.
– Я Коннавар, – вдруг крикнул мальчик, – хочу поговорить с Тагдой.
Голос был тоненький и испуганный, и это снова разозлило его.
«Я не боюсь, – сказал он себе. – Я воин риганте».
Он ждал, но на его зов не пришло ответа. Конн углубился в лес, вскарабкался на крутой склон. Впереди было небольшое озерцо в камне, озаренное светом луны. Он снова крикнул, и его слова подхватило эхо. Ничто не шевельнулось – ни летучая мышь, ни лиса, ни барсук. Царила тишина.
– Ты здесь, Тагда? Тагда… Тагда… Тагда…
Эхо затихло. Коннавар начал мерзнуть и почти смирился с мыслью о неудаче. Это просто ночной лес, решил он. Здесь нет волшебства.
Затем раздался звук. Сначала он принял его за человеческий голос, но почти сразу понял, что это животное кричит от боли. Обернувшись, Конн увидел заросли терновника. В них бился олененок, пытаясь встать на ноги. Колючки обвили его задние ноги, и пятнышки крови виднелись на светлых боках.
– Подожди, малютка, – мягко сказал ему Коннавар. – Подожди, и я помогу тебе.
Он начал пробираться сквозь терновник. Колючки рвали одежду и царапали тело. Вынув нож, он отрезал одну ветвь. Другая немедленно хлестнула его по лицу. Терновник становился все гуще, и длинные шипы продолжали колоть и царапать. Напуганный его приближением, олененок забился сильнее. Конн мягко заговорил с ним, стараясь успокоить. Когда он добрался до него, олененок совсем выбился из сил и дрожал от страха. Мальчик осторожно срезал ветки вокруг него, спрятал нож и поднял спасенного на руки, прижал его к себе и начал выбираться. С каждым шагом становилось все больнее, штаны совсем порвались.
Выбравшись из кустов, мальчик поставил олененка на землю и провел рукой по его спине. Царапины были не слишком глубокие, скоро заживут. Почему олененок остался один, где же мать? Опустившись на землю, Конн погладил его стройную шею.
– В следующий раз будешь избегать терновника, – сказал он. – А теперь беги, ищи свою маму.
Зверек изящно отпрыгнул, остановился и посмотрел на мальчика.
– Ну беги, беги, – произнес тот.
Олененок сделал несколько шагов, а потом побежал и скрылся за деревьями. Конн посмотрел на порванную одежду. Мирия будет недовольна. Штаны были совсем новые. Заставив себя встать, он добрался до выхода из леса и отправился домой.
Мальчик проснулся вскоре после рассвета. Браэфар уже встал и натягивал короткие сапоги. Конн зевнул и потянулся.
– Долго ты спал сегодня, – сказал ему брат.
– Ночью я уходил.
Сев в постели, он рассказал Крылу о своих приключениях и об олененке. Браэфар вежливо слушал.
– Тебе приснилось, – сказал он наконец.
– Нет!
– Тогда где же царапины, о которых ты говоришь?
Конн бросил взгляд на свои руки, отбросил одеяло и посмотрел на ноги. Кожа была цела. Встав, он взял с пола штаны. Они были совершенно целые.
Брат улыбнулся ему.
– Вставай, видящий сны! Не то завтрак съедят без тебя. Оставшись один, удивленный Конн натянул штаны и взял тунику. Когда он поднял ее, на пол упал клинок. Но это был не тот бронзовый нож с деревянной ручкой, который он взял в лес. Первые лучи рассвета упали на серебряное лезвие и резную рукоять из оленьего рога. Гарда блестела золотом, а навершие украшал круглый черный камень с серебряной руной. Такого красивого кинжала мальчик еще не видел. Пальцы его невольно обхватили рукоять, она подходила к ним идеально. Завернув сокровище в тряпицу, Конн вышел из дома и бросился к Бануину. Тот еще спал, и мальчик разбудил его. Купец зевнул и откинул одеяло.
– Я не фермер и обычно не встаю так рано.
– Это важно, – объяснил Конн, протягивая торговцу чашу с водой.
Тот сел в постели и отпил глоток.
– Рассказывай.
Мальчик поведал ему о своем приключении в лесу, об освобождении олененка и возвращении домой, потом о том, как нашел кинжал. Бануин слушал молча с уставшим видом. Выражение его лица изменилось, когда Конн развернул тряпицу. Торговец благоговейно взял кинжал в руки, затем вылез из кровати и подошел к окну, чтобы рассмотреть сокровище на свету.
– Потрясающе, – прошептал он, – металл мне неизвестен… Не серебро, не железо… А камень в рукояти…
– Это оружие сидов, – сказал Конн. – Их дар мне.
– Я бы мог продать это за сотню… нет, пять сотен серебряных монет.
– Я не хочу его продавать.
– Тогда зачем ты принес его мне?
– Я не могу никому рассказать, что ходил в Зачарованный лес. Это запрещено, а маме лгать не могу. Я думал, ты мне дашь совет.
– Рукоять подходит к моей ладони, – проговорил Бануин. – Как будто его сделали для меня.
– Мне тоже.
– Не может быть, парень. Моя рука куда больше твоей. – Он протянул кинжал Конну.
– Смотри! – Мальчик поднял оружие.
Рука его полностью закрывала рукоять, золотая гарда приходилась под большой палец, а навершие касалось ребра ладони.
Бануин медленно взял клинок. Рукоять, казалось, выросла в его руке.
– Это волшебное оружие, – потрясение сказал он. – Никогда такого не видел.
– Что мне делать?
– Ты мне веришь? – ответил вопросом на вопрос Иноземец.
– Конечно. Ты мой друг.
– Тогда отдай кинжал мне.
– Отдать… Я не понимаю. Он мой!
– Ты попросил меня о помощи, Конн, – сказал Бануин. – Если веришь мне, сделай, как я прошу.
Мальчик помолчал, а потом произнес:
– Ладно. Я даю тебе нож.
– Теперь он мой?
– Да. Твой. Но я все еще не понимаю.
Бануин, не выпуская клинка из рук, жестом поманил Конна за собой, и они пришли в комнату с очагом. Торговец поворошил вчерашние угли длинной палкой, раздул их и добавил растопки. Когда огонь разгорелся, он повесил над ним медный котелок.
– Люблю начинать день с травного отвара. Что-нибудь теплое и сладкое. Лично я предпочитаю цветки бузины с медом. Хочешь?
– Да, спасибо, – ответил Конн.
Мальчик не мог отвести взгляд от кинжала. Бануин был его другом, но, кроме того, купцом, знающим счет деньгам. Когда вода закипела, торговец наполнил отваром две чашки и принес их на стол. Положив нож на полированное дерево, Иноземец отпил напиток.
– Ты сделал для меня немало, Коннавар, – серьезно сказал он. – В обычае моего народа награждать тех, кто нам помогает. Поэтому я хочу сделать тебе подарок. Я подарю тебе этот нож. Он очень хорош, и многие спросят, откуда ты его взял. Ты ответишь – и это будет правдой, – что его подарил тебе Бануин Иноземец. Это решает твою проблему?
– Да, конечно. Спасибо, Бануин, – широко улыбнулся Конн.
– Нет, тебе спасибо – за доверие. Только позволь предупредить тебя: никогда не доверяй людям настолько. У каждого человека есть своя цена, и клянусь душой, я был очень близок, чтобы узнать себе цену.
Бануин Иноземец провел караван из шестнадцати лошадей по узкой тропе к парому. Неглубокая рана на плече все еще сочилась кровью, даже через пропитанную вином и медом повязку, и все же у него было хорошее настроение. На горизонте виднелись острые пики Друагских гор, стоящих на страже земель риганте. Почти дома. Он улыбнулся. Его первой родиной был Каменный город, раскинувшийся на пяти холмах в Тургони, за восемнадцать сотен миль отсюда. Почти всю свою жизнь он считал, что там живет его сердце. Теперь все изменилось. Душа его навек привязалась к Друагским горам. Он любил их так сильно, что даже сам удивлялся. Бануин провел шестнадцать лет среди племен кельтонов: риганте, норвинов, гатов, остров, паннонов и кердинов. И многих других. Он восхищался ими и простотой их жизни. Стоило ему задуматься о своем народе, как мороз пробегал по коже. Бануин знал: однажды они придут сюда со своими армиями и каменными дорогами, победят этих людей и навсегда изменят их жизнь. Так же как они поступили с племенами, живущими за морем.
Иноземец думал о Коннаваре одновременно с любовью и печалью. С тех пор как мальчик прибежал к нему с кинжалом сидов, прошло пять лет. Конн становился мужчиной, уверенным в том, что он – часть народа, который пребудет вечно. Сколько же ему, пятнадцать, шестнадцать?
За морем Бануин видел завершение великого сражения, когда тысячи тел молодых кельтонов – таких, как Коннавар и Руатайн, – сбрасывали в огромные ямы. Многие были захвачены в плен и проданы в рабство, а их вождей прибили за руки и за ноги к жертвенным столбам, чтобы они медленно умирали у обочин дороги, глядя, как их народ уходит в небытие.
Бануина спросили, не хочет ли он принять участие в организации торговли рабами, и он отказался, хотя на этом мог хорошо заработать.
«Как долго они еще не придут сюда, – думал он, – лет пять, десять? Не больше».
Спустившись с холма, Бануин подвел лошадей к переправе и спешился. На столбе висел старый медный щит, а возле него лежал деревянный молоток. Бануин дважды ударил в щит, и звук поплыл над водой. Из хижины на другом берегу вышли два человека, и первый из них приветствовал торговца. Бануин помахал в ответ.
Паром медленно переплыл реку. Причалив, старый Каласайн открыл воротца, перекинув их как трап на причал, затем, проворно спрыгнув на берег, одарил приезжего беззубой улыбкой.
– Все еще жив, Иноземец? Должно быть, ты родился под счастливой звездой.
– Боги милосердны к праведникам, – ответил Бануин, тоже улыбаясь.
Сын Каласайна, Сенекаль, низкий, коренастый человек, также сошел на берег, подошел к лошадям и развязал веревку. Паром был невелик, за раз он мог перевезти только восемь лошадок. Бануин завел на паром первую партию животных, закрыл за собой дверцу и помог Каласайну тянуть веревку. Он не оборачивался, поскольку знал, что Сенекаль обязательно стащит что-нибудь из тюков. Потом Каласайн найдет это и как всегда при следующей встрече возвратит хозяину с извинениями.
Когда они причалили к северному берегу, жена Каласайна, Санепта, принесла чашу с травяным отваром с медом. Бануин поблагодарил ее. В молодости она, наверное, была красивой женщиной, но годы и тяжелая жизнь лишили ее былой привлекательности.
Через час, когда все лошади были на северном берегу, Бануин с Каласайном сели на причале, прихлебывая отвар и любуясь сверкающими на воде лучами солнца.
– Неприятности в дороге? – спросил паромщик, указывая на рану.
– Не без того, зато это скрасило монотонность пути. Что произошло за последние восемь месяцев? Были набеги?
Старик пожал плечами.
– Набеги бывают всегда. Молодежи надо проверять свою силу. Умер только один человек. Он схватился с Руатайном. Глупец… А что ты везешь?
– Крашеные ткани, яркие бусы, серебряные и золотые нити. Ткань мгновенно разойдется. Она обработана особой пурпурной краской, которая не линяет. А еще специи и слитки – железные, серебряные и два золотых для Риамфады. Все должно легко продаться.
Каласайн вздохнул и слегка покраснел.
– Я извиняюсь за моего сына. Непременно верну все, что он украл.
– Знаю. Ты не отвечаешь за него, Каласайн. Некоторые просто не могут не воровать.
– Мне постоянно приходится позориться из-за него. – Они посидели несколько минут в согласном молчании. Затем паромщик снова заговорил: – Как дела на юге?
– Среди норвинов на побережье вспыхнула болезнь. Лихорадка и обесцвечивание кожи. Умер каждый шестой.
– Мы слышали. Ты был за морем на этот раз?
– Да. Я ездил на родину.
– Они все еще сражаются?
– Не дома. Их армии двинулись на запад. Они покорили многих соседей.
– Зачем? – удивился Каласайн.
– Создают империю.
– Зачем? – снова спросил паромщик.
– Наверное, чтобы всеми править. Разбогатеть за счет других. Не знаю. Может быть, им просто нравится воевать.
– Тогда они глупцы.
– Руатайн не воссоединился с Мирней? – спросил Бануин, желая сменить тему.
– Нет. С другой стороны, прошло шесть лет, а он так и не отрекся от нее. Странный человек. Совсем стал невеселый, редко улыбается и никогда не смеется. Люди обходят его стороной. Он поспорил с Наннкумалом-кузнецом и ударил его так сильно, что тот проломил загородку спиной. Почему они с женой разошлись? Она что, была ему неверна?
– Не знаю, – пожал плечами Бануин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53