– Секретарь английской дипломатической миссииnote 258 и чиновник канцелярии.
– Благодарю вас, сестра! Я сам поговорю с ними. К больному никого не пускать! Все посещения только в моем присутствии. Я предупрежу директора.
К счастью, Феликс не слышал этого разговора.
В приемной два надменных, безукоризненно одетых господина при появлении Роже поднялись с кресел. Тот, что помоложе, обратился к доктору:
– Мы явились с тем, чтобы допросить вашего пациента – Синего человека.
– Сейчас это невозможно, господа, – последовал сухой ответ. – Больной очень утомлен, и любые волнения ему решительно противопоказаны. Кроме того, он не является английским подданным, и потому я не вижу необходимости в его встрече с вами. Это дело французских властей.
– Месье, – прервал его англичанин, едва заметно повысив тон, – этот человек – подданный Ее Величества, его имя Джеймс Бейкер.
– Господа, – тоже повысил тон доктор, – этот человек – француз, его зовут Феликс Обертен.
– Месье, вы чересчур легковерны!..
– Не более, чем вы, месье. Здесь командую я.
– Вы стали жертвой интриганаnote 259.
– Это мое дело.
– Вы оказываете сопротивление правосудию.
– Я врач, а он больной… Правосудие подождет.
– Это ваше последнее слово?
– Решительно.
– Мы составим об этом официальный документ.
– Ваше право!
Врач и два посетителя попрощались так же холодно, как встретились. Англичане окинули доктора высокомерными взглядами и удалились.
– Поразительно! Эти люди везде чувствуют себя хозяевами. По-моему, одного повешения этому малому вполне достаточно!
ГЛАВА 2

Кораблекрушение, тюрьма, виселица, цианоз, разорение. Что дальше? – Обморок. – Визитеры. – И снова Джеймс Бейкер. – Беник и Жан-Мари решают по-своему. – Потасовка. – Дипломат вылетает в окно. – На крыше кафе. – Патруль. – Именем закона. – Исчезновение юнги. – Как устроился Ивон. – С видом на молnote 260. – Ивон объявляет войну Англии.
Вернемся на несколько дней назад.
После получения двух телеграмм из Парижа на Феликса Обертена нашло полное оцепенение. Он находился в обмороке минут пятнадцать.
Беник заметил, что Обертен стал абсолютно черным и, – что еще хуже, – потерял сознание. Матрос тут же начал звонить по всем службам гостиницы. Жан-Мари вылил на лицо и шею Феликса целый графин воды и приказал растерявшемуся Ивону принести бутылку коньяка. Самое лучшее и сильнодействующее средство.
Наконец Феликс открыл глаза, узнал друзей, склонившихся над его изголовьем, и улыбнулся мальчику, который украдкой вытирал слезы.
– Жан-Мари, перо и бумагу! Напишу несколько слов банкиру Кальдерону с просьбой принять двадцать тысяч франков, присланные отцом. Прошу вас, друг мой, отправьте письмо немедленно. Возьмите извозчикаnote 261. Потом пригласите врача.
– Сначала врача, месье.
– Нет! Дела прежде всего. Это долг чести!
Жан-Мари ушел, а Синий человек, немного успокоившись, перечитал телеграммы и, усмехнувшись, стал рассуждать вслух.
– Не слишком ли много за смерть одного сатанитаnote 262? Кораблекрушение… тюрьма… виселица… синюшная болезнь! А теперь еще и разорение! Смешно, ей-богу. Правда, долги удалось оплатить, это уже кое-что. Представляю, какое выражение лица было у мадам Обертен, урожденной Аглаи Ламберт, когда она узнала неприятную новость. Как в басне: «…прощайте, коровки, бычки, свинки, наседки…» Да! Прощайте, амбицииnote 263, прощай, вечер у префектаnote 264! Прощай, маркизат для Марты! Бедная девочка, она никогда не будет маркизой и никогда не будет счастлива. По крайней мере, надеюсь, что состояние моих родителей уцелело. Видимо, это так, ведь отец смог прислать двадцать тысяч. Двадцать тысяч! Черт побери! С этими деньгами можно было бы начать все сначала. Правда, силы уже не те. Мне бы выздороветь! Ради этого я готов на все.
– Выздоравливайте, месье, отдыхайте! А мы откопаем золото, – прервал его Беник.
– Доктор! – объявил, открыв дверь, гарсонnote 265.
В комнату вошел симпатичный молодой человек, загорелый, изысканно одетый.
Едва он успел приблизиться к больному, как в дверь протиснулись два человека. Рыжие усы, крупные, выступающие вперед зубы, неприятные лица. Не нужно было быть тонким физиономистом, чтобы определить: англичане!
– Что вам угодно? – спросил Синий человек.
– Это он, он! – закричал один из вошедших. – Джеймс Бейкер, поднимайтесь и следуйте за нами!
– Опять! – Бакалейщик был вне себя от гнева. – Я болен и, вообще, не желаю следовать за вами! По какому праву?
– Я из английской миссии! Вы мой пленник!
– Ваша английская миссия… Если вы сейчас же не уберетесь отсюда, я размозжу вам голову!
С этими словами Феликс выхватил из-под подушки револьвер, но англичанин не двинулся с места.
– Я француз, слышите? И если кто имеет право требовать от меня отчета, так это только французские власти.
От волнения с Обертеном случился новый приступ. Глаза помутнели, дыхание участилось, он выронил оружие и упал без чувств.
Тут вмешался доктор.
– Господа, во имя человечности, умоляю оставить беднягу в покое. Может случиться кризnote 266. Он этого не перенесет. Я не знаю, чем он провинился перед вашими властями, но, уверяю вас, сейчас этот человек нуждается в уходе и лечении. Его необходимо срочно отправить в больницу.
– Вы врач? – Англичанин окинул молодого человека высокомерным взглядом.
– Да, я врач. Меня позвали к больному, я его не знаю и прежде никогда не видел. Когда вы вошли, я как раз собирался начать осмотр. Он тяжело болен, это видно с первого взгляда. Еще раз убедительно прошу оставить его в покое, иначе это плохо кончится.
– Черт возьми! – заорал вдруг Беник, до сих пор не проронивший ни слова. – Слышите, вы?! Убирайтесь! Месье – француз, настоящий француз из Франции! У него нет никаких дел с вами.
В этот момент вернулся Жан-Мари. Услыхав громкий голос своего друга, отставной сержант молнией пронесся по коридору и влетел в комнату. В одном из трех незнакомцев он узнал врача, которого недавно сам пригласил. Остальные были неизвестны.
– Что происходит, Беник?
– Эти два чудака-англичанина хотят арестовать месье Феликса! У него сделался приступ, и, если они не уберутся, он может умереть. Врач подтвердит!
Жан-Мари побледнел как полотно и процедил сквозь зубы:
– Вы должны уйти!
– Берегитесь! – возразили англичане. – Мы – неприкосновенны.
– Это как посмотреть…
– Мы принадлежим к дипломатическому корпусу. Мы под защитой закона.
– Раз!.. Два!..
– Вы поплатитесь за это! Вы силой препятствуете выполнению закона!
– Беник, тебе – тот, что молчит! Мне – этот, что без конца брешет.
Матросы встали перед англичанами и приготовились боксировать.
Дойди дело до схватки, английский дипломатический корпус понес бы серьезные потери, но англичане предпочли ретироватьсяnote 267.
– Долой англичан, и да здравствует Франция! – вскричал боцман.
– Но они не спешат уйти через дверь, – прохрипел разъяренный Жан-Мари. – Ивон, открой-ка окно!
Юнга, судя по всему, не имел ничего против и с готовностью распахнул окно.
– Однако, – поспешил вмешаться врач, – здесь высоко, вы их убьете!
– Простите, доктор! Эти негодяи причинили столько зла нашему другу, месье Феликсу, лучшему из людей! Теперь он еле дышит и не узнает нас. Разве их жизни стоят этого! Пусть меня после этого расстреляют, но я им покажу. Мы отомстим.
Сказав это, Кервен схватил англичанина одной рукой за галстук, а другой за пояс, поднял, как ребенка, и зычно рявкнул:
– Катись вниз!
Англичанин скрылся за окном.
– Один готов! Беник, давай-ка твоего!
Беник повторил маневр Жана-Мари, поднял несчастного и, крикнув:
– Катись, – вышвырнул его в окно.
Вполне удовлетворенные содеянным, оба, даже не выглянув на улицу, вернулись к постели Феликса, который все еще был в обмороке.
– Ивон, сынок, – обратился Жан-Мари к юнге, – закрой окно. А вы, доктор, займитесь, пожалуйста, нашим другом.
Ставший свидетелем невероятной сцены, врач не мог произнести ни слова. Ему и в голову не пришло протестовать. Напротив! Англичане везде чувствуют себя как дома. Их высокомерный тон, пренебрежительное отношение к людям вызывают у всех неприязнь, если не ненависть. Аргентинский эскулап не без удовольствия наблюдал за происшедшим. Урок, преподанный слугам Ее Величества, явно доставил ему удовольствие. Однако, вспомнив о своих профессиональных обязанностях, доктор приступил к обследованию.
Больной не видел и не слышал того, что стряслось, и, естественно, не мог знать, какие последствия возымеет поступок друзей.
Между тем, эти самые последствия не замедлили сказаться. На первом этаже отеля находилось кафе. В жару посетители предпочитали сидеть на террасе, под тентомnote 268, защищавшим от палящего солнца или от дождя. Вот на сделанный на совесть тент и упали оба дипломата. Англичане спаслись чудом. Однако можно себе представить, сколько шума произвело их внезапное падение. Опоры едва не повалились на головы испуганных посетителей. Спасаясь от любопытных взглядов и расспросов, дипломаты бросились к экипажу и погнали лошадей прямо к резиденции посла.
Осмотрев пациента, доктор сообщил друзьям, что Феликс очень тяжело болен и его необходимо срочно отправить в больницу.
Моряка больницей не испугаешь. К тому же Жан-Мари и Беник хорошо знали: если есть денежки, все будет в полном порядке.
Врач принялся писать направление и послал за каретой «скорой помощи».
Так счастливая звезда привела Синего человека под крыло доктора Роже. Однако прибыл он в больницу в прескверном состоянии.
Огорченные разлукой с Феликсом, друзья вернулись в отель, и тут Жан-Мари заметил, что Феликс забыл деньги, приготовленные для Рафаэля Кальдерона. Матрос собрался было бежать в больницу, но в коридоре послышались тяжелые шаги.
В дверь постучали.
– Именем закона!.. Откройте!
– Черт возьми! Это патруль. Попались. Ивон, спрячь кошелек в карман – и бегом! Тебя никто ни в чем не заподозрит, пройдешь незамеченным. Вперед, мой мальчик. Потом постарайся узнать, куда нас отправили.
– Откройте! Именем закона.
Открыв дверь, Беник увидел полдюжины полицейских в сопровождении служащего отеля.
– Что вам угодно? – спросил Жан-Мари.
– Господа, мы вынуждены вас арестовать. Советую не усугублять своего положения, сдаться добровольно.
– Послушай-ка, – тихо сказал Жан-Мари Бенику, – придется задержать их, чтобы мальчишка мог уйти.
– Я готов, – ответил Беник.
Но задерживать не пришлось. Ивон без труда прошмыгнул мимо полицейских, выбежал в коридор и был таков.
Убедившись, что паренек исчез, оба моряка спокойно последовали за полицейскими, которые тут же отправили их в городскую тюрьму.
Выйдя из отеля, Ивон сообразил, что, дабы не привлекать внимания, бежать не следует. Заложив руки в карманы, задрав голову, он с видом праздного гуляки продефилировал мимо полицейских. Ему особенно приятно было слышать, как кто-то из прохожих сказал:
– Кажется, это те самые бравые ребята, что вышвырнули сегодня из окна англичан.
– Жаль, что их двое, а не двенадцать. Разделались бы с полицейскими! И нашлось бы где спрятаться славным молодцам.
«К нам относятся с симпатией! – отметил про себя паренек. – Приятно слышать! Кто знает, быть может, скоро придется прибегнуть к их помощи».
Вскоре полицейские и арестанты подошли к зданию тюрьмы. У входа стояли гвардейцы. Тяжелая дверь отворилась, и в тот самый момент, как конвой уже должен был скрыться за ней, мальчик подбежал к дяде и Жану-Мари. «Будьте спокойны, я здесь!» – как бы говорил его взгляд.
Юнга неплохо ориентировался в чужом городе. Прежде всего он решил отыскать моряцкий квартал. Долго петляя по улицам Буэнос-Айреса, он вышел наконец к причалу, у которого увидел маленькие каботажные суденышкиnote 269. Ни одного значительного судна видно не было.
– Ерундовый флот! – пренебрежительно присвистнул Ивон.
Мальчик не знал, что бухта мелководна, и крупные пароходы вынуждены швартоваться в десяти километрах отсюда, на главном рейдеnote 270.
Впрочем, сейчас это не имело значения. Главное, найти отель поскромнее. Ивон надеялся встретить там моряков. На этих людей можно положиться.
Юнга, хоть и был шустрым малым, все же чувствовал себя в аристократических кварталах не в своей тарелке. Ему свободнее дышалось вдали от центра, от роскошных магазинов и ресторанов. К тому же он успел привыкнуть к запаху гудронаnote 271 и теперь испытывал нечто вроде ностальгииnote 272. Для него не было большего удовольствия, чем наблюдать за матросами, когда те, вернувшись из плавания, не пропускают ни одного погребка в городе. Веселые компании прохаживаются по улицам, их можно узнать за версту по особенной моряцкой походке.
Внезапно Ивон вспомнил, что одет словно плантатор: соломенная шляпа, белая пикейная курткаnote 273, брюки навыпуск и батистовая рубашкаnote 274.
К черту этот маскарад! Матрос он, наконец, или не матрос?
Паренек заглянул в первую попавшуюся лавчонку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64