.. – Беник боялся сглазить.
Бакалейщик влил еще пол-ложки. Жидкость вновь исчезла.
– Еще! Еще немного, месье Феликс! Смотрите, она проходит…
Появилась слабая надежда. Синий человек все лил и лил в рот мальчугану содержимое фляжки.
Внезапно бледность ребенка сменилась пурпуром. Кровь ударила в лицо. Глаза широко открылись, и грудь приподнялась. Раненого бил кашель.
– Жив!.. – подскочил боцман, будто его ударили по пяткам.
– Он кашляет! Крови нет… Значит, не шибко задело.
Ивон застонал, сделал глубокий вздох, увидел полные нежности и любви глаза Феликса, узнал его и, не замечая ни Беника, ни Жана-Мари, жалобно спросил:
– Что с дядей?.. А с Жаном-Мари?..
– Все в порядке, дружок! Все целы и невредимы. Ну и напугал ты нас!
– Почему? Что случилось? Я ничего не помню… Ах да! Бой… Орехи… Погодите, а как я спустился сверху?
Новый, еще более сильный приступ кашля прервал его на полуслове.
– Чем вы меня напоили, месье Феликс?
– Водой… По крайней мере, я так думаю… Сержант! В вашей фляге была вода?
– Простите, месье, но там была водка, и притом отличная водка.
– Водка! Какой ужас! Что я наделал! Ведь ему нужна вода.
– Извините меня, – Жан-Мари говорил тоном доктора, который понимает толк в лекарствах, – но добрый глоток водки никогда еще не вредил раненому, а уж тем более матросу. Для моряков это эликсирnote 216 жизни. Судите сами: наш командир только что лежал здесь бездыханный. А выпил – и тут же очнулся, открыл глаза.
– Это правда… меня ранило, – с трудом проговорил Ивон, – я помню…
– Почему же ты ничего не сказал нам! – Беник уже вновь готов был прочитать племяннику мораль.
– Боялся все испортить, отвлечь вас. Мне нужно было во что бы то ни стало оставаться на посту и умереть, если придется.
– Еще чего! Ладно! Мы тут все не слишком-то сильны в медицине, а рану все же необходимо осмотреть.
– Не беспокойтесь, мне не больно. Я даже могу встать. Смотрите!
Бедняга явно переоценил свои силы. Едва он приподнялся, как опять тяжело запрокинулся назад и побледнел как полотно.
– Это, пожалуй, серьезнее, чем мы думали.
– Делать нечего, месье Феликс, надо осмотреть.
Синий человек, – а все решили что у него самая легкая рука, – осторожно вытер кровь, струившуюся из ранки на плече, и увидел голубоватый шрам на нежной детской коже.
Больше всего опасались, не задета ли кость.
– Ивон, можешь ли ты пошевелить левой рукой?
– Думаю, да. Вот смотрите!
– Прекрасно, мой мальчик! Рука действует, значит, ничего страшного. Однако кровь все идет. Как бы он совсем не ослаб.
– Мне кажется, – вмешался Жан-Мари, – ребенку нужно наложить водочный компресс. Видите ли, месье Феликс, это и для внутреннего употребления годится, и снаружи идет.
– Лучшая водка, – подтвердил владелец фляги.
Тут из-за спин на Ивона радостно бросилась собака.
– Уаруку! Песик мой дорогой!
– Генипа! Где тебя черт носит?
– Я искал смолу сассафрасаnote 217 – самое сильное средство при ранениях. А огненную воду лучше пить.
– Молодец! Ты не слишком разговорчив, но дело свое знаешь!
– Завтра Знаток кураре даст Ивону укууба, лекарство индейцев, и он выздоровеет.
Тем временем Уаруку все облизывал Ивона, а тот трепал его по голове.
– Хватит, Уаруку! Оставь Ивона! Сторожи!
Генипа, который успел набрать полтыквы душистой смолы, разорвал рубашку Беника, сделал компресс, пропитав ткань смолой, и наложил на рану.
Сделав это, индеец добавил:
– Не разговаривай… Не шевелись… Спи!
Вся описанная выше сцена длилась недолго. Однако этого времени было достаточно, чтобы солдаты забеспокоились о судьбе посланного ими парламентария. И в ту самую минуту, когда вождь урити обрабатывал рану, Феликс, Беник и Жан-Мари вдруг вспомнили, что они на войне. Подняв головы, друзья увидели, что баррикада окружена вооруженными людьми. Однако мирная обстановка на поляне убедила их в том, что опасаться нечего. К тому же во избежание неприятных последствий сержант Педро и парламентер поспешили все объяснить.
– Могут ли наши друзья подойти сюда? – спросил сержант Педро, который не без удовольствия исполнял роль посредника.
– Конечно! – ответил Феликс. Он принял на себя командование.
Генипа бросил несколько слов паталосам, и те опустили луки. Чернокожие солдаты тоже сложили оружие. Воюющие стороны сломали баррикаду и воссоединились.
Так как управляющий был выведен из строя, а лейтенанта убило, командование подразделением должен был принять старший из оставшихся. Самым старшим по званию оказался Педро. Его престиж за последнее время значительно вырос. Приятели наперебой рассказывали ему о том, что происходило в лагере в его отсутствие.
Управляющему, как известно, досталось первому. Он был жесток, мстителен и ненавидел своих подчиненных. Этот деспотnote 218 относился к людям хуже, чем к животным. Ранение его оказалось серьезным, он хрипел. Солдаты жалели, что жестокосердного командира не убило сразу. Каждый успел нахлебаться горя под его началом.
Нет ничего проще, чем подчинить себе чернокожих. Для них слушаться – значит любить. Они, словно дети, чутки к доброму слову. Главное – справедливость. Никто не сравнится с чернокожим солдатом в стойкости, выносливости, преданности и смелости. Если командир разделяет с ним походную жизнь, если заботится о нем и относится к нему по-человечески, негр способен на чудеса.
Тот, кто хочет достичь послушания силой и не считает негра человеком, ничего не смыслит в африканцах.
Быть может, трудности жизни, которые негры постоянно испытывают из-за цвета своей кожи, сделали их очень чувствительными к неправде, научили быстро распознать каждого человека. Они хорошо знают цену людям и вещам. Если среди читателей найдется кто-то, кто ставит себя выше «черного брата своего», автор этих строк посоветует ему отправиться в Африку и увидеть все своими глазами. Возможно, тогда он по достоинству оценит африканцев.
В Бразилии, как и в некоторых других странах, существуют еще, к несчастью, чудовищные расовые предрассудки. Белые неизвестно почему, кичатся тем, что они белые. Им и в голову не приходит, что на экваторе, например живут исключительно негры, и там своей белизной европейцы, к примеру, выделялись бы и удивляли местных жителей.
Бог рассудил: белым – холодные земли, их организм адаптировался к холоду; неграм – жаркие страны.
С точки зрения анатомии, никакое человеческое существо не может быть выше другого. И если подобные предрассудки укоренились в обществе, значит, оно больно.
Возьмем молодую республику Гаитиnote 219. Французские путешественники знают о ней мало. Англичане клевещут на ее народ. Однако именно Гаити наглядно демонстрирует, как восприимчивы негры к цивилизации.
Почему среди нас так много тех, кому застят глаза нелепые слухи?
Что такое в понимании иных негр? Дикий человек, абсолютно темный и невежественный. Он живет не так, как мы, его земли не похожи на наши. Его даже и сравнивать невозможно с представителем развитой цивилизации.
Но разве все это доказывает превосходство белых?
А что, если попробовать сравнить жителя Гаити и нашего французского крестьянина?
Негр неграмотен. Но ведь и его белый собрат едва умеет написать свое имя. Негр суеверен. Но ведь и его белый собрат до сих пор верит в чародеев, оборотней, домовых и прочих злых духов. Негров упрекают в праздности. Но разве наш крестьянин не отлынивает от работы, когда только возможно? Почему подневольный негр должен проявлять больше усердия в работе, чем наш батрак или рабочий?
Считается, что негры легкомысленны. Но к чему копить деньги? Скаредность точит сердца наших крестьян. А у чернокожего всегда солнце над головой, маниока на обед… Что еще нужно человеку?
Встречали ли вы когда-нибудь среди наших земледельцев ту трогательную поддержку и взаимовыручку, какая объединяет африканцев?
В стране золотых апельсинов, сладких бананов, тучных полей никому не ведомы ложь и злоба. Там не знают, что такое твое и мое.
Гаити прошла сквозь страшные испытания и кровавые революции. Было много жестокости.
А что же наши революции? Разве не так же лилась кровь?
И еще одно. Англичане уверяют, что среди негров не может быть великих людей. Их интеллектуальный уровень, мол, слишком низок.
Однако вернемся еще раз на Гаити и вспомним генерала Дюмаnote 220, командующего армией в Альпахnote 221, его сына Александраnote 222, знаменитого писателя. Вспомним и о Туссене!note 223 Этот человек один может ответить за всю свою расу.
Можно еще долго рассуждать на эту тему. Но вернемся к управляющему и его солдатам. Им нечем было защититься от тяжелых ядер противника и, лишь только вояки увидели, что командир выбыл из строя, тотчас ослабили натиск, прекратили стрельбу. Многие получили контузии, несколько человек, увы, остались лежать на поле боя. Тем не менее у солдат не было злобы против беглецов. Они понимали, что те не могли поступить иначе, и не ставили им это в вину. Одни наступают, другие защищаются. Таков закон войны. Но когда заключен мир, – противники подают друг другу руки, выпивают мировую и забывают старое.
Поначалу вояки вообще решили, что подверглись нападению стаи обезьян. Эти проказницы знамениты тем, что обожают закидывать орехами или фруктами вторгшихся на их территорию путешественников.
Не подозревая о хитрости юного изобретателя, солдаты начали было палить по кронам стоявших тут же деревьев, полагая, что обезьяны скрываются именно там. Но, видя, что обстрел не утихает, решили послать парламентера.
Вот тут-то Феликс Обертен получил возможность воочию познакомиться с чернокожими и понял, какими далекими от истины оказались рассказы его друга, капитана «Дорады».
В Диаманте Жан-Мари был по службе связан с местной полицией, непосредственно подчиняясь ее начальнику. Как и всякий матрос, порой резкий, но по натуре добрый, он держался наравне с солдатами-неграми и даже сдружился с ними. Жан-Мари не опускался до оскорблений или насмешек в адрес чернокожих и никогда не притеснял их. Те ценили его доброе отношение. Как-то один негр опоздал на службу и попал в тюрьму. Сержант всячески старался облегчить его участь, каждый день приносил стаканчик и сигарету. Однако, если кто-то совершал серьезный проступок, Жан-Мари был с ним строг. Нарушитель понимал его и не таил зла.
Одним словом, матроса все любили и уважали. Тем больше было их удивление, когда они увидели Жана-Мари среди беглецов. Солдаты сгрудились вокруг, каждый хотел пожать ему руку, поздороваться и рассказать, как они горевали, получив приказ идти в атаку.
По кругу пустили котелок с водкой, чокались, произносили тосты. Никто не оставался в стороне: ни индейцы, которые невыразимо обрадовались неожиданной возможности выпить, ни Феликс, который питал отвращение к алкоголю и морщился при каждом глотке.
Радость была бы полной, если б не раненый Ивон. Все надеялись, что рана мальчика не слишком серьезна, и без конца поднимали тосты за скорейшее его выздоровление.
Обертен ловил себя на мысли: перед ним сейчас совсем не те люди, о ком с пренебрежением говорил когда-то Поль Анрийон. По словам капитана, это скоты, быдло. Потому, мол, англичане и не признают за ними человеческих прав.
Нет! Теперь уж парижанин нашел бы, что ответить приятелю.
Между тем неподалеку от пирующей компании под тенью деревьев лежал тяжело раненый управляющий шахтами. Стороживший его солдат сообщил, что тот дышит и, похоже, приходит в себя. По словам сержанта Мигеля, рана была тяжелейшая, и даже если он выживет, то вряд ли сможет видеть и говорить. Следовало что-то предпринять. Законы милосердия предписывали солдатам, забыв обо всем, ухаживать за командиром. Ведь он прежде всего человек.
Были и другие раненые. Им, да и Ивону, не годилось оставаться под открытом небом. Днем здесь палит солнце, а ночью выпадает холодная роса.
Необходимость объединиться стала очевидной. Собрали совет.
Генипа объявил, что завтра приготовит укууба – лучшее средство для заживления ран. Тогда Ивона можно будет переносить на носилках или в гамаке. На том и порешили.
Что касается солдат, то они приняли решение остаться на месте, разбить здесь лагерь и ждать выздоровления или смерти командира.
Лучше – не придумать.
Беглецы получали возможность оторваться от преследователей, так что никто уже не догнал бы их, если б даже и захотел.
Прежде чем расстаться навсегда, сержант Педро решил оказать друзьям последнюю услугу – вооружить их. Мало ли что могло случиться! И тогда Синий человек, Беник и Жан-Мари смогут защитить себя и Ивона.
Правда, Генипа, которому, кажется, удалось наконец собрать все составляющие кураре, выступил против ружей:
– Ружье не годится для охоты или войны в здешних местах. От него много шума. Стрела – вот лучшее оружие!
Тем не менее ружья с благодарностью приняли. Пороху осталось немного, но беглецы были рады и этой малости.
И вот последний глоток горячительного, последние пожелания, последние рукопожатия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Бакалейщик влил еще пол-ложки. Жидкость вновь исчезла.
– Еще! Еще немного, месье Феликс! Смотрите, она проходит…
Появилась слабая надежда. Синий человек все лил и лил в рот мальчугану содержимое фляжки.
Внезапно бледность ребенка сменилась пурпуром. Кровь ударила в лицо. Глаза широко открылись, и грудь приподнялась. Раненого бил кашель.
– Жив!.. – подскочил боцман, будто его ударили по пяткам.
– Он кашляет! Крови нет… Значит, не шибко задело.
Ивон застонал, сделал глубокий вздох, увидел полные нежности и любви глаза Феликса, узнал его и, не замечая ни Беника, ни Жана-Мари, жалобно спросил:
– Что с дядей?.. А с Жаном-Мари?..
– Все в порядке, дружок! Все целы и невредимы. Ну и напугал ты нас!
– Почему? Что случилось? Я ничего не помню… Ах да! Бой… Орехи… Погодите, а как я спустился сверху?
Новый, еще более сильный приступ кашля прервал его на полуслове.
– Чем вы меня напоили, месье Феликс?
– Водой… По крайней мере, я так думаю… Сержант! В вашей фляге была вода?
– Простите, месье, но там была водка, и притом отличная водка.
– Водка! Какой ужас! Что я наделал! Ведь ему нужна вода.
– Извините меня, – Жан-Мари говорил тоном доктора, который понимает толк в лекарствах, – но добрый глоток водки никогда еще не вредил раненому, а уж тем более матросу. Для моряков это эликсирnote 216 жизни. Судите сами: наш командир только что лежал здесь бездыханный. А выпил – и тут же очнулся, открыл глаза.
– Это правда… меня ранило, – с трудом проговорил Ивон, – я помню…
– Почему же ты ничего не сказал нам! – Беник уже вновь готов был прочитать племяннику мораль.
– Боялся все испортить, отвлечь вас. Мне нужно было во что бы то ни стало оставаться на посту и умереть, если придется.
– Еще чего! Ладно! Мы тут все не слишком-то сильны в медицине, а рану все же необходимо осмотреть.
– Не беспокойтесь, мне не больно. Я даже могу встать. Смотрите!
Бедняга явно переоценил свои силы. Едва он приподнялся, как опять тяжело запрокинулся назад и побледнел как полотно.
– Это, пожалуй, серьезнее, чем мы думали.
– Делать нечего, месье Феликс, надо осмотреть.
Синий человек, – а все решили что у него самая легкая рука, – осторожно вытер кровь, струившуюся из ранки на плече, и увидел голубоватый шрам на нежной детской коже.
Больше всего опасались, не задета ли кость.
– Ивон, можешь ли ты пошевелить левой рукой?
– Думаю, да. Вот смотрите!
– Прекрасно, мой мальчик! Рука действует, значит, ничего страшного. Однако кровь все идет. Как бы он совсем не ослаб.
– Мне кажется, – вмешался Жан-Мари, – ребенку нужно наложить водочный компресс. Видите ли, месье Феликс, это и для внутреннего употребления годится, и снаружи идет.
– Лучшая водка, – подтвердил владелец фляги.
Тут из-за спин на Ивона радостно бросилась собака.
– Уаруку! Песик мой дорогой!
– Генипа! Где тебя черт носит?
– Я искал смолу сассафрасаnote 217 – самое сильное средство при ранениях. А огненную воду лучше пить.
– Молодец! Ты не слишком разговорчив, но дело свое знаешь!
– Завтра Знаток кураре даст Ивону укууба, лекарство индейцев, и он выздоровеет.
Тем временем Уаруку все облизывал Ивона, а тот трепал его по голове.
– Хватит, Уаруку! Оставь Ивона! Сторожи!
Генипа, который успел набрать полтыквы душистой смолы, разорвал рубашку Беника, сделал компресс, пропитав ткань смолой, и наложил на рану.
Сделав это, индеец добавил:
– Не разговаривай… Не шевелись… Спи!
Вся описанная выше сцена длилась недолго. Однако этого времени было достаточно, чтобы солдаты забеспокоились о судьбе посланного ими парламентария. И в ту самую минуту, когда вождь урити обрабатывал рану, Феликс, Беник и Жан-Мари вдруг вспомнили, что они на войне. Подняв головы, друзья увидели, что баррикада окружена вооруженными людьми. Однако мирная обстановка на поляне убедила их в том, что опасаться нечего. К тому же во избежание неприятных последствий сержант Педро и парламентер поспешили все объяснить.
– Могут ли наши друзья подойти сюда? – спросил сержант Педро, который не без удовольствия исполнял роль посредника.
– Конечно! – ответил Феликс. Он принял на себя командование.
Генипа бросил несколько слов паталосам, и те опустили луки. Чернокожие солдаты тоже сложили оружие. Воюющие стороны сломали баррикаду и воссоединились.
Так как управляющий был выведен из строя, а лейтенанта убило, командование подразделением должен был принять старший из оставшихся. Самым старшим по званию оказался Педро. Его престиж за последнее время значительно вырос. Приятели наперебой рассказывали ему о том, что происходило в лагере в его отсутствие.
Управляющему, как известно, досталось первому. Он был жесток, мстителен и ненавидел своих подчиненных. Этот деспотnote 218 относился к людям хуже, чем к животным. Ранение его оказалось серьезным, он хрипел. Солдаты жалели, что жестокосердного командира не убило сразу. Каждый успел нахлебаться горя под его началом.
Нет ничего проще, чем подчинить себе чернокожих. Для них слушаться – значит любить. Они, словно дети, чутки к доброму слову. Главное – справедливость. Никто не сравнится с чернокожим солдатом в стойкости, выносливости, преданности и смелости. Если командир разделяет с ним походную жизнь, если заботится о нем и относится к нему по-человечески, негр способен на чудеса.
Тот, кто хочет достичь послушания силой и не считает негра человеком, ничего не смыслит в африканцах.
Быть может, трудности жизни, которые негры постоянно испытывают из-за цвета своей кожи, сделали их очень чувствительными к неправде, научили быстро распознать каждого человека. Они хорошо знают цену людям и вещам. Если среди читателей найдется кто-то, кто ставит себя выше «черного брата своего», автор этих строк посоветует ему отправиться в Африку и увидеть все своими глазами. Возможно, тогда он по достоинству оценит африканцев.
В Бразилии, как и в некоторых других странах, существуют еще, к несчастью, чудовищные расовые предрассудки. Белые неизвестно почему, кичатся тем, что они белые. Им и в голову не приходит, что на экваторе, например живут исключительно негры, и там своей белизной европейцы, к примеру, выделялись бы и удивляли местных жителей.
Бог рассудил: белым – холодные земли, их организм адаптировался к холоду; неграм – жаркие страны.
С точки зрения анатомии, никакое человеческое существо не может быть выше другого. И если подобные предрассудки укоренились в обществе, значит, оно больно.
Возьмем молодую республику Гаитиnote 219. Французские путешественники знают о ней мало. Англичане клевещут на ее народ. Однако именно Гаити наглядно демонстрирует, как восприимчивы негры к цивилизации.
Почему среди нас так много тех, кому застят глаза нелепые слухи?
Что такое в понимании иных негр? Дикий человек, абсолютно темный и невежественный. Он живет не так, как мы, его земли не похожи на наши. Его даже и сравнивать невозможно с представителем развитой цивилизации.
Но разве все это доказывает превосходство белых?
А что, если попробовать сравнить жителя Гаити и нашего французского крестьянина?
Негр неграмотен. Но ведь и его белый собрат едва умеет написать свое имя. Негр суеверен. Но ведь и его белый собрат до сих пор верит в чародеев, оборотней, домовых и прочих злых духов. Негров упрекают в праздности. Но разве наш крестьянин не отлынивает от работы, когда только возможно? Почему подневольный негр должен проявлять больше усердия в работе, чем наш батрак или рабочий?
Считается, что негры легкомысленны. Но к чему копить деньги? Скаредность точит сердца наших крестьян. А у чернокожего всегда солнце над головой, маниока на обед… Что еще нужно человеку?
Встречали ли вы когда-нибудь среди наших земледельцев ту трогательную поддержку и взаимовыручку, какая объединяет африканцев?
В стране золотых апельсинов, сладких бананов, тучных полей никому не ведомы ложь и злоба. Там не знают, что такое твое и мое.
Гаити прошла сквозь страшные испытания и кровавые революции. Было много жестокости.
А что же наши революции? Разве не так же лилась кровь?
И еще одно. Англичане уверяют, что среди негров не может быть великих людей. Их интеллектуальный уровень, мол, слишком низок.
Однако вернемся еще раз на Гаити и вспомним генерала Дюмаnote 220, командующего армией в Альпахnote 221, его сына Александраnote 222, знаменитого писателя. Вспомним и о Туссене!note 223 Этот человек один может ответить за всю свою расу.
Можно еще долго рассуждать на эту тему. Но вернемся к управляющему и его солдатам. Им нечем было защититься от тяжелых ядер противника и, лишь только вояки увидели, что командир выбыл из строя, тотчас ослабили натиск, прекратили стрельбу. Многие получили контузии, несколько человек, увы, остались лежать на поле боя. Тем не менее у солдат не было злобы против беглецов. Они понимали, что те не могли поступить иначе, и не ставили им это в вину. Одни наступают, другие защищаются. Таков закон войны. Но когда заключен мир, – противники подают друг другу руки, выпивают мировую и забывают старое.
Поначалу вояки вообще решили, что подверглись нападению стаи обезьян. Эти проказницы знамениты тем, что обожают закидывать орехами или фруктами вторгшихся на их территорию путешественников.
Не подозревая о хитрости юного изобретателя, солдаты начали было палить по кронам стоявших тут же деревьев, полагая, что обезьяны скрываются именно там. Но, видя, что обстрел не утихает, решили послать парламентера.
Вот тут-то Феликс Обертен получил возможность воочию познакомиться с чернокожими и понял, какими далекими от истины оказались рассказы его друга, капитана «Дорады».
В Диаманте Жан-Мари был по службе связан с местной полицией, непосредственно подчиняясь ее начальнику. Как и всякий матрос, порой резкий, но по натуре добрый, он держался наравне с солдатами-неграми и даже сдружился с ними. Жан-Мари не опускался до оскорблений или насмешек в адрес чернокожих и никогда не притеснял их. Те ценили его доброе отношение. Как-то один негр опоздал на службу и попал в тюрьму. Сержант всячески старался облегчить его участь, каждый день приносил стаканчик и сигарету. Однако, если кто-то совершал серьезный проступок, Жан-Мари был с ним строг. Нарушитель понимал его и не таил зла.
Одним словом, матроса все любили и уважали. Тем больше было их удивление, когда они увидели Жана-Мари среди беглецов. Солдаты сгрудились вокруг, каждый хотел пожать ему руку, поздороваться и рассказать, как они горевали, получив приказ идти в атаку.
По кругу пустили котелок с водкой, чокались, произносили тосты. Никто не оставался в стороне: ни индейцы, которые невыразимо обрадовались неожиданной возможности выпить, ни Феликс, который питал отвращение к алкоголю и морщился при каждом глотке.
Радость была бы полной, если б не раненый Ивон. Все надеялись, что рана мальчика не слишком серьезна, и без конца поднимали тосты за скорейшее его выздоровление.
Обертен ловил себя на мысли: перед ним сейчас совсем не те люди, о ком с пренебрежением говорил когда-то Поль Анрийон. По словам капитана, это скоты, быдло. Потому, мол, англичане и не признают за ними человеческих прав.
Нет! Теперь уж парижанин нашел бы, что ответить приятелю.
Между тем неподалеку от пирующей компании под тенью деревьев лежал тяжело раненый управляющий шахтами. Стороживший его солдат сообщил, что тот дышит и, похоже, приходит в себя. По словам сержанта Мигеля, рана была тяжелейшая, и даже если он выживет, то вряд ли сможет видеть и говорить. Следовало что-то предпринять. Законы милосердия предписывали солдатам, забыв обо всем, ухаживать за командиром. Ведь он прежде всего человек.
Были и другие раненые. Им, да и Ивону, не годилось оставаться под открытом небом. Днем здесь палит солнце, а ночью выпадает холодная роса.
Необходимость объединиться стала очевидной. Собрали совет.
Генипа объявил, что завтра приготовит укууба – лучшее средство для заживления ран. Тогда Ивона можно будет переносить на носилках или в гамаке. На том и порешили.
Что касается солдат, то они приняли решение остаться на месте, разбить здесь лагерь и ждать выздоровления или смерти командира.
Лучше – не придумать.
Беглецы получали возможность оторваться от преследователей, так что никто уже не догнал бы их, если б даже и захотел.
Прежде чем расстаться навсегда, сержант Педро решил оказать друзьям последнюю услугу – вооружить их. Мало ли что могло случиться! И тогда Синий человек, Беник и Жан-Мари смогут защитить себя и Ивона.
Правда, Генипа, которому, кажется, удалось наконец собрать все составляющие кураре, выступил против ружей:
– Ружье не годится для охоты или войны в здешних местах. От него много шума. Стрела – вот лучшее оружие!
Тем не менее ружья с благодарностью приняли. Пороху осталось немного, но беглецы были рады и этой малости.
И вот последний глоток горячительного, последние пожелания, последние рукопожатия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64