Ну, половину из них я еще успеваю перестрелять, а затем медленно-медленно сползаю… В, последний раз смотрю на небо… Сизое такое, московское небо… Ворона летит, крыльями качает… И понимаю, что не зря прожил жизнь, дьявол ее побери!
Тут во двор влетает спецназ, который раньше боялся шелохнуться, начинается пальба, всех оставшихся террористов мочат. И никто так никогда не узнает, кто же на самом деле спас Москву! Потому что я-то в одежде террориста сейчас, не забывай!
А зачем мне слава? Настоящий поступок славы не требует. Если Бог есть — он и так увидит. А если нету — а по всему видать, что нету, — то и ладно. Не надо огласки. Не надо славы. Я жил всю жизнь тихо (не считая проделок в инете, конечно), сделал свой скромный подвиг и погиб в безвестности.
Хотя это очень и очень досадно… Поэтому по чистой случайности во двор смотрит офисная камера. Ну, установлена она там была когда-то давным-давно. И в глубине здания, на пульте секьюрити — все записывается на пленку. Контора-то серьезная, куда я сисадмином устраивался. Филиал Энергетического банка. Или “ЕМ-софт”? Не важно, я уже мертвый.
Но все, что случилось во дворе, пишется на пленку. Пусть черно-белую, не важно. Эту пленку через пару дней находят журналюги и показывают по телевизору. И там замедленно — как я падаю с крыши и стреляю с обеих рук. И вот тут уже, конечно, под музыку пусть смонтируют! Они это умеют, я знаю. И мне посмертно дают звание героя. И все. Кстати, долго еще идти?
— Шуршик! Долго еще идти?
— Да сам не знаю. Баранов! Долго еще идти? Ба-ра-нов!!! Глухой?!! Ольга! Долго идти? Еще столько же? Еще столько же, слышишь, Алекс!
— Ага, слышу, слышу…
Ну, раз еще столько же, тогда слушай, что дальше было. Короче, похороны. Собираются все наши. И родители, и преподы, и группа. Косач бородой трясет, все жалеет, что меня так гонял по сопромату. Вот всегда так. Запомни, Косач, этот случай на всю свою жизнь! Что имеем — не храним, потеряем — на фиг?
Так что все в сборе. И ректор-дурак, курит табак… И половина Интернета, кто меня знал. Даже D00$ter приехал из своего Новгорода. Но это уже отдельный рассказ. Короче, вся страна собралась на мои похороны, а для тех, кто приехать не смог, — транслируют по всем телеканалам, понятное дело. Аленка плачет, бедняга, надрывается. Жаль, что я этого уже не вижу. Правда, тут есть одна тонкость. И сейчас я о ней расскажу.
Видишь ли, в чем дело: ведь я был переодет в форму террориста, помнишь? Понимаешь уже, к чему я клоню? Нет? Хорошо, тогда рассказываю по порядку. Когда во двор ворвался спецназ, там поднялась такая суматоха, что ничего не поймешь сразу. И вот меня и остальных террористов, кто еще дышал, грузят в неотложки и везут в тюремный госпиталь. Ну, половина из них поумирала, понятное дело, в peaнимации.
Но президент дал негласное распоряжение — крутитесь как хотите, но чтоб в живых осталась хоть пара ублюдков! Чтоб судить их громко, и вообще все как у людей. Поэтому съехались все светила медицины, лучшие хирурги страны. Так ли уж это удивительно, что я выжил с двенадцатью проникающими пулевыми ранениями?
Возникает другой вопрос — а кого ж тогда вместо меня хоронят? А хоронят главаря, который к кнопке тянулся, но не успел. Потому что одет он был не как все террористы, а в штатское. И на меня похож немного. К тому же во дворе пожар начался, он еще в огне обгорел, так что лица не разобрать. Но это не важно.
Важно, что я прихожу в себя в реанимации. Как раз в день похорон. Чего за фигня, говорю? Где я? А медсестра говорит — молчи, подонок! Нормально, да? Вот она, людская благодарность! Вот и спасай им Москву после этого. Но мы эти подробности опускаем.
В общем, после долгой беседы медсестра понимает, что я и по-русски говорю хорошо, не как исламский террорист, и вообще речь интеллигентная. Почти без мата. Совсем без мата, понятно, никак не обойтись в такой ситуации. Но — по минимуму.
Тем не менее эта дура в белом халате с красивыми ногами мне никак не верит! Пытается вызвонить кого-нибудь из начальства — а начальство, ясное дело, на похоронах. И мобильники ихние не отвечают, потому что выключены — церемония идет, понимать надо. Церемония — это отдельная песня. Все по очереди рассказывают, каким замечательным человеком был Алекс Матвеев…
Тогда я медсестре говорю: ладно, подруга, по-твоему, ничем я не могу доказать, что я и есть Алекс Матвеев, но согласись, ведь похож я лицом на фото, которое во всех газетах было и по ТВ показывают каждый день?
Она говорит — а вот ни фига ты не похож! Тот был с длинными волосами, а ты стриженный под ежика. Смотрю — а я и впрямь стриженый. Это потому, что мне одна пуля в голову попала и операцию на голове делали и брили ее. Вот ситуация, да? А я к койке прикован наручниками, и не порвешь их. Я б порвал, конечно, но во всем теле слабость такая после всех этих операций…
А медсестра говорит — ты, говорит, подонок, хотел Москву взорвать! А тебя судить будут, знаем мы эти суды — правозащитники всякие плешивые набегут, гуманисты вступятся, покричат-покричат и дадут тебе лет десять. А там досрочно выпустят за хорошее поведение, ну куда это годится? Пусть я совершу должностное преступление и нарушу клятву Гиппократа, но я тебя убью своими руками!
И она прямо на моих глазах набирает в шприц этот… как его, цианистый калий! И мне в капельницу его льет! Сдуреть! И я гляжу вверх — он там в банке наверху штатива растворяется каплями, такой синий… А я ничего сделать не могу! Только говорю — ладно, вот тебе самое последнее и самое верное доказательство! А яд уже к капалке подобрался и вот-вот в трубку пойдет и мне в вену…
Но она вдруг чувствует, что в голосе у меня такая особая железная правда. Поэтому выдергивает трубку у меня из руки в последний момент! Какое еще доказательство? — говорит. А вот какое, отвечаю, ты же, убийца в белом халате, небось видела, как по телевизору неоднократно показывали домашнюю страничку народного героя Алекса Матвеева в Интернете — признайся, видела?
Конечно, говорит она, как не запомнить! Сама туда каждый день захожу, на Интернет-страничку народного героя. Там посещаемость теперь просто ломовая стала! Хорошо — провайдер мощный, другой бы давно свалился от такого наплыва посетителей со всего мира!
Ага, говорю!!! Ага!!! Так подумай сама, вот я, по-твоему, террорист, да? Да? Так откуда же тогда я, черт побери, знаю секретный пароль владельца этой странички — “dyatell23”? Ага?!!
Она на меня так подозрительно смотрит — врешь небось! Поди тебя проверь-то… Вот именно, говорю! И поди и проверь! Живенько! Зайди ко мне на страничку по протоколу FTP с этим паролем! Она говорит — а я не умею типа… В самом деле, откуда ж ей уметь, простая медсестра? Но она звонит своему младшему брату, тот проверяет — работает пароль! Кстати, когда все закончится, мне этот пароль сменить бы не забыть, а то начнет ее брат там хозяйничать…
В общем, тут все наконец проясняется! Она меня отцепляет от койки, помогает встать и одеться в черный халат с капюшоном (это обязательное условие!). И выводит тайком из здания. Каким образом, интересно? Впрочем, это уже ее проблемы! Ну действительно, ну сколько можно?! Пусть хотя бы об этом у меня голова не болит, и так столько всего пережить пришлось!
В итоге мы ловим тачку и гоним на кладбище. И очень вовремя — там уже все закончили пафосные речи (жаль, я не слышал) и готовятся гроб в яму опускать. В блеске объективов. Но напоследок распорядитель похорон громко через микрофон спрашивает: “А кто-нибудь еще хочет сказать прощальное слово?” И я протискиваюсь вперед! Я же еще плохо себя чувствую, бледный такой. Только глаза горят из-под капюшона. И этот взгляд, конечно, заставляет всех расступиться. Есть что-то дьявольское у меня во взгляде, честное слово! Как будто и рай прошел, и ад, и с того света вернулся. И они это чувствуют, поэтому пропускают меня. Я поднимаюсь на трибуну… И — скидываю капюшон! И все замерли в оцепенении… И я так смотрю на всех — и понимаю, что родился заново. Вот она, жизнь!!! Загородное кладбище. Оградка, заборчик. Рядом с заборчиком уже стоят две машины — “девятка” Кучкова и “японка” Лебедева с правым рулем. Все молчат. И тут Аленка выбегает вперед из калитки и кричит: “Ура!!! Ну наконец-то пришли!!! Мы уж два часа вас тут ждем!”
И вот с этого момента я ничего не помню. Как шли на дачу Коляныча — помню. Калитку помню. Аленку, А дальше — совсем ничего не помню! При чем я же не пью! Почти совсем. Водку вообще никогда не пью. Шампанское или вино на праздники — рюмочку. Пиво, конечно, пью. Бывает много, бутылки две-три. Но такого, чтоб не помнить, что со мной было, — этого не случалось никогда. И похмелье пресловутое, когда утром голова болит, — это я только в разговорах слышал и в анекдотах читал, никогда такого у меня не было. А тут — как напрочь вырезали из памяти двое суток. Я, конечно, нашим не рассказывал, но осторожно спрашивал: мол, чего было? И выяснил, что много чего было.
Дошли мы до дачи. Там нас уже ждали те, кто на своих машинах ехал. И начали мы праздновать день рождения Коляныча. Праздновали. Шуршик пьяный Баранову пьяному глаз подбил. Говорят — за дело, хотя на Шуршика это совсем, не похоже. Но я порадовался за него и позавидовал, Конечно. Шуршик на всех разорался и уехал в город. Аленка весь вечер с Кучковым пила и болтала. Еще приходила соседка Коляныча по поселку, просила, чтоб машину ей помогли вытолкнуть, она в болоте увязла так, что туда и близко ничего не подгонишь. Мы выталкивали три часа, и я, говорят, тоже. Все перемазались в грязи. Она нас самогоном угощала. Я не пил, говорят. Говорят, бутылочку пива выпил, да и ту не допил. Так, слонялся туда-сюда по даче. С Ваджаем сидел на бревнышке и чего-то там про мистику ему втирал. Честно говоря, охотно верю, это на меня похоже. Потом, говорят, шашлыка мне не досталось, я вроде обиделся и в лес ушел. Думали, тоже уехал, но я вернулся. К тому времени Димка и Серж на своих машинах укатили, сказали, что дела у них в городе. Кучков как всегда — пьяный за руль с криком: “Гаишникам — кукиш!” И кто уместился с ними в машины — тоже уехали. Аленка уехала, Ваджай уехал. Я, говорят, тоже порывался уехать, но мне места не хватило, а электрички уже не ходили.
Дальше точно никто не помнит, но вроде меня видели постоянно — я бродил по даче, меня даже спать уложили на полу, мест на диванах всем не хватило. Утром в воскресенье мы полдня еще немного потусовались, но уже все вялые были, выпивка кончилась, ничего интересного не было, и домой поехали. И я со всеми поехал. Вышли из электрички в городе, зашли в метро — и разъехались кто куда по домам.
Я еще мать порасспрашивал. Она говорит — вернулся довольный, с улыбкой. Совершенно трезвый. Сказал, что хорошо отдохнули, поужинал и спать лег.
А я себя помню только с утра. Пробуждение было — никому не пожелаешь! В какой-то момент я понял, что лежу у себя дома в кровати и не сплю. Но при этом совершенно не могу пошевелиться — меня парализовало. И кричать не могу! И даже глаза открыть не могу! Не знаю, сколько я так лежал, это очень паршивое состояние. Наверно, час лежал. А может, пять минут. Наконец смог “раскачать” большой палец на ноге. Мысленно давал ему команду сгибаться-разгибаться, и наконец он послушался. Я долго скребся им по одеялу, затем “раскачал” всю ногу. Дальше пошло легче, открылись глаза, и уже через пару минут я мог встать и даже говорить. Только говорить я пока матери ничего не стал, а сходил на кухню, налил чаю и вышел в инет.
И тут словно кто-то внутри произнес всего одно слово — “Маразм”. Отчетливо, но совершенно без интонаций. Будто прокомментировал. И я сразу понял, что имелось в виду — надпись, которую я оставил ректору. Я снова пролез на институтский сервер и стер ее. Могу спорить, с вечера пятницы до раннего утра понедельника ее никто из сотрудников не видел. Взамен я написал: “Хочу поговорить о безопасности. Алексей Матвеев, группа АС-3”. Аккуратно замел следы и вышел из Интернета. Затем принял холодный душ, тщательно побрился и впервые за два года сделал зарядку. И поехал в институт.
Знакомо тебе такое ощущение, когда ты надеваешь наушники, врубаешь громко музыку — хорошую музыку, любимую, энергичную — и едешь в метро, ходишь по улицам? Такое впечатление, будто снимается клип, а ты в главной роли. И вот ты ходишь, смотришь вокруг, а в такт тебе бьется ритм. И все вокруг становится таким четким, ритмичным, правильным? Ну вот — такое же ощущение было у меня в тот день, только плеера со мной, понятное дело, уже не было.
Приехал я в институт вовремя, даже чуть раньше, чем надо. Наши вяло копошились в аудитории. Шуршик читал книжку. Баранов стоял у доски и задумчиво кидал тряпкой в потолок — ну не дурачина? Алена сосредоточенно двигала челюстями и хрустела пустой фольгой от шоколадки. Как всегда — женственная и обаятельная.
Я сразу подхожу к Ольге. Она стоит над партой, держа в руке пудреницу, и пытается маленьким черным ершиком закрутить непослушную ресницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51