Что ему не сидится в кабинете? То вот на лестницу вышел, когда меня из здания выписывали, то теперь по коридору мотается. Идет, значит, папочка под мышкой. Увидел меня — остолбенел. Ну и я его понимаю — свисает из вентиляции такой провод длинный, мохнатый, на полу целая бухта. Что за дела? Подошел он, схватил меня за грудь — у меня как раз грудь висела на весь коридор — посмотрел вверх озабоченно и подергал. Ну скажи, не дурак?
А у меня за вентиляционной решеткой еще оставались ноги и все такое, ну и решетка не выдержала, она там на двух шурупах крепилась. И вылетела. И остаток туловища ему на голову брякнулся. Он заорал, отскочил в сторону, а я тоже от неожиданности в собаку превратился. Вот только посреди туловища у меня решетка зависла, получилась такая осиная талия. И я шарахнулся по коридору что было сил, только когти по линолеуму цокают. Неприятно, неудобно — никому не советую такое испытать. Кажется, еще рывок — и порвусь пополам. Убежал за угол, быстро выполз задней частью туловища из решетки и озираюсь. Тут дверь распахивается, и выглядывает Люда та самая. Лицо озабоченное. Увидела меня — совсем испугалась. Ну, я гавкнул на нее для острастки и кинулся, типа укусить хочу. Она в кабинет спряталась, а я по коридору пролетел и на лестницу вылетел, А сзади уже крики, шум. Ну понятно, ЧП. И я понимаю, что так просто мне не уйти. Куда бежать?
И я растекаюсь по полу тонким слоем — по ступенькам сплошной волной и на лестничном пролете. Как ковер. И тут же по мне пробегают вниз три пары сапог. Или ботинок — какая, на фиг, разница.
По тебе, надеюсь, никогда сапогами не бегали? Очень неприятное ощущение, хотя боль я, конечно, заранее отключил. Пробежали три пары ботинок вниз, ну, я лежу, не шевелюсь. Слышу — поднимаются вверх два человека, но, не доходя до меня, останавливаются, и я слышу разговор.
— Семеныч, — говорит незнакомый голос, — доложи полковнику и вызови группу. Пусть что хотят, то и делают. Я не понимаю, что сегодня творится. То ли я с ума сошел, то ли… Не понимаю. Что ты видел?
И ему отвечает тот самый оперативник, который меня дергал:
— Сам ничего не понимаю. Ленин исчез. Замок не поврежден, дежурный ничего не знает, на вахте божатся, что никто из здания не выходил. А сейчас иду по коридору — висит кабель из вентиляции. Я к нему подошел, а кто-то на меня сзади прыгнул и повалил. Я вскакиваю — кабеля нет, никого вокруг тоже нет.
— Уфологов надо вызывать, — говорит незнакомый.
— Кого?
— Уфологов. Или спецназ.
— А не боишься, что опозоримся? Что будут на нас пальцем показывать и ржать?
— Не знаю.
— Что твои говорят?
— Негр с попом? Говорят, что изгоняли духов из парня.
— Что за парень?
— Они не знают. Негр его первый раз видел, а поп вообще по вызову явился.
— Дави их. Откуда парень взялся? Кто его привел? Или он сам пришел к негру, позвонил в дверь и попросил изгнать духов?
— Выходит, так.
— Что ребята говорят?
— Ну, я их отпустил до завтра. Говорили, что был парень молодой, прибитый гвоздями к полу, на животе утюг стоял.
— Ну и где он?
— Исчез. Вместо него в квартире появился вот этот клоун, Ильич.
— Уфологов надо. Негр с попом в разных камерах?
— В одной.
— Разведи по разным до утра.
— Знаешь, сам разведи!
— Не понял?
— Я не хочу к ним подходить.
— Боишься?
— И да! И боюсь!
— А погоны потерять не боишься?
Оба помолчали.
— Ладно, — говорит незнакомый. — Пойдем вместе. Позови своих, и пойдем.
— Подожди! А какой смысл разводить по разным камерам?
— Выполняй.
И оба отправились вниз. Я еще немного полежал и подумал. Значит, я не успел, Габриэлыча с Амвросием уже допросили. А собственно, чего я ожидал? Главное — Габриэлыч и Амвросий не выдали Аришу. А раз не выдали Аришу — значит, и меня не найдут. А хоть бы и нашли — какие ко мне претензии? В общем, полежал я еще, подумал, ничего толком не придумал — и потек вниз по ступенькам. Внимательно посмотрел инфракрасным глазом сквозь этажи — шастают несколько человек где-то под первым этажом. Подвальное помещение. Ну, я потек в подвал.
А там вообще удобно — трубы тянутся под потолком, я щупальце выпустил, за трубу уцепился и весь туда переполз.
Пылища там, конечно, клубами, но что делать? Ползу по трубе, как червяк, на носу глаз один. Вижу — в дальнем конце коридора одну дверь открыли, вывели человека. Причем осторожно так вывели — сами отошли метров на пять, автоматы, все такое. И завели в камеру напротив. И пошли обратно. По дороге только один вверх посмотрел, но ничего не увидел. Заперли решетку — там посреди коридора еще чугунная решетка была. И ушли.
Ну, я сползаю с трубы — и прямиком к камерам. Нашел щель, просунул нос и затем всю голову. Обернулся собой. Смотрю — нары двухэтажные, сидит отец Амвросий на верхней наре, или как ее назвать, глядит на меня, причитает и крестится. Посмотрел я в его глаза — совсем безумные. Ну, протиснулся я полностью, обернулся собакой. Сел, за ухом почесал неторопливо. Амвросий совсем от ужаса онемел. Хотя, казалось бы, профи в этих делах должен быть. И чего я ему скажу, если он в таком невменяемом состоянии? Сделал я себе мысленно хриплый голос, открыл пасть и произнес:
— Велик твой грех, Амвросий. Ушел ты в смуту и ересь от истинной церкви. Возомнил себя в святом сане, якшаешься с сектантами. Молись, Амвросий, и будет тебе даровано прощение. Выйдешь — иди в церковь и покайся во всем. А спросят тебя менты, как дело было, — не таись. Только про ангела Арину не говори. То ангел был в видение твое и во благо…
Не силен я в древнецерковном, честно говоря. Знаю, что коряво сказал, но на Амвросия подействовало. Сидит он, дрожит, на меня смотрит. В общем, собеседник из него никакой. Развернулся я и обратно в щель под дверью просочился. Пошел к другой камере, где Габриэлыч.
Пролез к нему — а Габриэлыч спит. Прямо в одежде, кулак под голову положил — и спит на нарах, на матрасе. Вот что значит гуру! Нормальные крепкие нервы. Взял я одеяло, стал самим собой и завернулся в него. И потряс его за плечо.
— Вставай, Габриэлыч, — говорю. — Разговор есть.
Он тут же вскочил, от света щурится и на меня смотрит.
— Ты? — говорит.
— Я. Пришел и уйду. Габриэлыч, дело такое. Отец Амвросий совсем безумен, так хоть с тобой поговорить нормально можно?
— Конечно, — говорит Габриэлыч. — А давно тебя ко мне посадили?
— Никто меня не сажал, — говорю. — Сам ползаю всюду. Потому что я оборотень. Увидишь еще. Так вот, Габриэлыч, дело такое…
Я замолчал и на всякий случай огляделся, нет ли микрофонов вокруг. По идее, должны быть, хотя зачем они, если камера одиночная? Слушать, как арестант сам с собой разговаривает? Перевел я глаза на инфракрасные, еще спектр немного взад-вперед подвигал — никакой проводки не обнаружил, кроме электрической.
— Габриэлыч, — говорю. — История такая. Ты человек видный, ученый, философ, культуролог или как там называется. Оккультизмом интересуешься, верно? Ты решил вызвать духа. Просто так, из ничего, ясно? Позвал приятеля своего, священника-самоучку, ну и вызвали духов. Шумели, били в бубен. Что дальше было — не помните. Тут и милиция приехала. Никого с вами больше не было. Никого. Ясно? Нет жертв, нет свидетелей, нет уголовного дела. Обещай больше не шуметь, и все.
— Кто ты, Алексей? — спрашивает Габриэлыч тоскливо.
— Не знаю, — честно отвечаю я. — Оборотень. Но не дьявол, потому что зла никому не хочу делать.
— Я вижу, — кивает Габриэлыч. — Ладно, не выдам тебя.
— Не так мыслишь, — говорю, — меня-то ты можешь выдать. Только неприятности от этого будут только тебе. Я скажу, что ничего не знаю, никто из меня духов не выгонял, Ильичем я по квартире не ходил…
— Кем не ходил?
— Понятно. Ты не в курсе. Ну, это и лучше. В общем, неприятности только тебе, понимаешь?
Габриэлыч кивает.
— Кто ты, Алексей?
— Да не знаю я. Как пойму — сообщу. Пока что я другое понял.
— Что?
— Что ты, Габриэлыч, никакой не гуру.
Габриэлыч молчит.
— И никаких занятий медитацией с группами учеников у тебя нет. А что Ариша к тебе два раза в неделю бегает, а мужу рассказывает…
— Хватит! — говорит Габриэлыч нервно. — Я не хочу это выслушивать!
И я понимаю, что попал в точку.
— Ариша, — говорю, — девушка впечатлительная, увлекающаяся. Не морочь ей голову, хорошо?
Габриэлыч молчит.
— Габриэлыч, я не слышу! Ты согласен или нет?
— Молодой человек! — говорит Габриэлыч. — А кто вы такой, чтоб со мной в таком тоне говорить?
Ну, чего с ним делать? Я падаю на четвереньки, накрываюсь с головой одеялом и оборачиваюсь собакой. Делаю клыки пострашнее и шерсть дыбом. И вылезаю из-под одеяла.
— Кто я такой? — рычу. — Тебе объяснить, кто я такой? И делаю пару шагов к Габриэлычу, сверлю его глазами. Надо отдать должное — мужик железный. Лицо каменное, смотрит мне в глаза. Черный, белки сверкают, нос приплюснутый, губы толстые, развесистые. Посмотрели мы в глаза друг другу, затем он все-таки отвел взгляд.
— Амвросий как? — спрашивает бесцветным голосом.
— Безумен, — говорю. — Что бы он ни болтал, тверди одно — занимались оккультизмом, вызывали духов.
— Удачи, — говорит Габриэлыч.
— Удачи, — говорю ему.
Разворачиваюсь и втягиваюсь в щель под дверью.
Часть 5
МУТАНТ
(из дневника Лексы)
— А дальше? — спрашивает Аришка.
— Ну, чего дальше… Ушел оттуда.
Мы сидим у Ника, пьем кофе с Аришкой. Ника дома нет, и такое неприятное чувство — не хочется, чтобы он появился. Не знаю почему.
— А зачем ты вообще полез туда, к ним?
— Ну, я хотел поговорить с ними. Сказать, как им себя вести. Чтобы не рассказывали вообще про меня как про живого человека, потому что это статья. Наверно. А сказали бы просто, что духов вызывали. Это ж не криминал. И сказать им, что я в безопасности, обо мне волноваться не надо, надо о себе думать и самим уладить этот случай, чтобы шума по минимуму. И все. Вот это я им хотел сказать.
— Сказал?
— Сказал.
— Поняли?
— Не знаю… Габриэлыч, наверно, понял. А Амвросий, наверно, нет. Он сейчас в таком состоянии, что его в психушку могут упечь… Хотя, может, ему и полезно будет.
— Ну а сам? Сам ты чего теперь думаешь?
— По поводу?
— О себе. О том, что с тобой происходит.
— Не знаю. Но бесов надо изгнать по-настоящему. В церковь сходить надо бы. Пусть проверят там как положено…
Аришка задумчиво помешивает ложкой кофе. Черная воронка бьется в чашке и время от времени выплескивается на скатерть. Аришка этого не замечает.
— Хочешь я покажу тебе свой крестильный крестик? — вдруг говорит она.
— Да на фиг он мне? — Я поднимаю глаза и вижу вытянутое лицо Ариши. — Ой, извини, пожалуйста. Конечно, покажи…
Аришка выходит из кухни и возвращается с крестиком. Я беру его в руки и рассматриваю. Крестик маленький, серебряный. Наверху колечко, цепочки нет. Аришка внимательно смотрит на меня.
— Нравится?
— Ну… нравится, — говорю я. — Ну… аккуратненький он такой. Маленький. Серебряный, да?
— Да. Накрой его другой ладонью, подержи в руках.
— Ну… хороший крестик. А чего ты его не носишь?
— Не отвлекайся. Ты ничего не чувствуешь?
— Честно?
— Да.
— Ариш, не обижайся, пожалуйста. Это же твой крестик, не мой… В общем, ничего не чувствую. Ни тепла от него особого, ни сияния.
— Приложи его ко лбу.
— Чего?
— Приложи его ко лбу, — повторяет Ариша твердым голосом.
— Мне так идет? — Прикладываю крестик ко лбу.
— Крепче приложи. Ничего не чувствуешь?
— Ариш… — вздыхаю я и отдаю ей крестик. — Давай кофе пить?
— Давай, — вздыхает Ариша.
Я мешаю кофе ложкой, набираю, пробую — горячо.
— Обжигает? — спрашивает Ариша. — Хочешь, водички холодной добавим?
— А есть кипяченая? Давай.
Ариша открывает шкафчик, достает маленький графинчик и наливает мне в чашку прозрачной воды.
— Странная у тебя вода, — говорю.
— А ты попробуй, — говорит Ариша таким странным голосом, будто налила мне в чашку яд.
Почему? Да и что мне яд, если меня и пули не берут? Отхлебываю из чашки, вкусно. Ариша внимательно смотрит на меня. Я говорю:
— Странный у тебя вид. Мне кажется, ты меня сейчас снова спросишь — чувствую ли я что-нибудь?
— А ты чувствуешь что-нибудь?!
— Нет. А надо?
— Не знаю… — Ариша вздохнула.
— Рассказывай, — кивнул я и положил руку на ее коленку, обтянутую вельветовой джинсой.
— Не знаю… — повторила Ариша. — Но ты не одержим бесами.
— Почему-у-у? — Я продолжаю беседу, задумчиво поглаживая коленку.
— Потому что тебя не жжет серебряный крест. И не пугает святая вода.
— Это была святая вода? Вот эта, из пробирки?
— Да. Святая.
— Может, она была некачественная? Просроченная?
— Прекрати! — Ариша сердито мотнула головой и даже хотела сбросить мою руку с коленки, но в последний момент передумала и только накрыла ее своей ладошкой. — Ты не боишься креста. Ты не боишься святой воды. Ты можешь спокойно смотреть на иконы! Заходить в церковь! Читать молитвы! Ты не одержим бесами.
Я задумался и убрал руку.
— Может быть, я одержим какими-то другими бесами? Может, я одержим бесами мусульманскими или этими… как их… ну, которых шестирукий… Будда, что ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51