Мальчик утверждал, что он очень испугался, но почему – объяснить не мог. Фигура была величественной и суровой, она обернулась и уставилась прямо на Джейро. Глаза у человека светились как звезды, от них шли лучи серебристого света.
– И что же случилось дальше? – невольно очарованная этим описанием, спросила Алтея.
– Не помню, – прошептал уже сонный голос, и женщина оставила ребенка в покое.
4
Джейро очень повезло, что память его почти полностью исчезла, ибо то, что случилось дальше, было ужасно.
Мальчик зашел в дом и сказал матери, что за изгородью стоит какой-то человек. Она замерла на мгновение, но потом издала такой пронзительный и отчаянный вскрик, в котором, казалось, сосредоточился весь страх мира. Затем мать решительно бросилась к полкам, вытащила откуда-то железную коробочку и сунула ее в руки сыну.
– Возьми ее и спрячь так, чтобы никто не смог найти. Потом беги к реке и приготовь лодку. Я приду, если смогу, но будь готов оттолкнуться от берега и один, если кто-нибудь, кроме меня, покажется поблизости. Поторопись.
Джейро выскочил через черный ход, спрятал коробочку в укромном месте и застыл в нерешительности, томимый каким-то предчувствием. Потом он помчался к реке, приготовил лодку и стал ждать. Ветер шумел у него в ушах. Через некоторое время он решил вернуться, сделал несколько шагов к дому, но почему-то остановился и прислушался. Что это было? Стон, едва слышный в вое ветра? Мальчик сам тихонько застонал и, забыв о приказании матери, бросился к дому. Прильнул к окну, но в первое мгновение не мог понять, что произошло. Его мать лежала на полу кверху лицом с раскинутыми руками, рядом стоял черный портфель, а на голове у нее был какой-то странный аппарат. Очень странный. Может быть, это неизвестный музыкальный инструмент? Тело матери было напряжено, но она молчала. Неизвестный человек стоял подле нее на коленях, словно играя на непонятном инструменте. Может быть, он был похож на маленький колокольчик или что-то вроде. Время от времени незнакомец прекращал свою игру, чтобы спросить мать о чем-то, словно спрашивая, нравится ли ей мелодия. А мама лежала, как каменная, и ничего не отвечала.
Джейро сменил позицию и мог, наконец, рассмотреть инструмент во всех подробностях. И после краткого удивления его сознание словно ушло, сменившись чем-то иным, внеличностным и нелогичным. Он побежал на кухню, схватил из коробки со столовыми приборами мясной топорик на длинной ручке и на цыпочках через кухню прокрался в комнату, где замер в дверях, имея возможность увидеть подробности. Человек стоял на коленях к нему спиной, а руки матери были привинчены к полу какими-то железками. Такие же железки, только еще большие, держали и ее лодыжки. В каждое ухо входила металлическая трубка, выходившая изо рта. Эти похожие на лошадиную подкову крюки раздвигали ее губы в гротескной улыбке. Подковы были соединены со звуковыми полосами, которые вздрагивали и звенели, когда человек ударял по ним серебряной палочкой, похоже, посылая звук прямо в мозг женщины.
Мужчина прекратил игру и снова задал вопрос. Мать молчала. Тогда незнакомец ударил ее, она затряслась и задрожала, отчаянно выгибая спину. Джейро осторожно подкрался поближе и изо всех сил ударил топориком человека по голове. Почувствовав легкое дрожание пола, черный человек успел обернуться. Удар отрубил ему часть лица, и лезвие вонзилось в плечо. Незнакомец не издал ни звука, поднялся на ноги и неожиданно рухнул около своего черного портфеля. Джейро выбежал в кухню, оттуда во двор, обежал дом и зашел с парадного входа. Человека в комнате не оказалось. Джейро увидел, что мать смотрит прямо на него. Она прошептала неподвижными губами:
– Джейро, будь мужественным, мой мальчик. Я умираю. Убей меня прежде, чем он вернется…
– А как же коробочка?
– Ты заберешь ее, когда все закончится. Я вложила туда путеводитель для твоего разума. А теперь убей меня. Я не могу больше выносить этих гонгов. Торопись, он уже возвращается…
Джейро повернул голову и увидел, что человек смотрит через окно. Рама окаймляла верхнюю часть его тела, словно он был картиной. Его жесткое суровое лицо отливало белизной, словно выточенное из кости. Под полями шляпы виднелись брови философа, длинный тонкий нос и горящие черным светом глаза. Челюсти сходились под острым углом, острым был и маленький подбородок. Человек смотрел на Джейро с выражением готового выплеснуться бешенства.
Время текло медленно, как во сне. Джейро повернулся к матери и высоко поднял топор. В спину ему буквально вонзилось грубое приказание, которое мальчик проигнорировал. Он ударил, рассекая лоб матери, лезвие топора увязло в каше мозгов и крови. Услышав за спиной шаги, ребенок выпустил рукоять и ринулся в кухню, а оттуда в ночь, к реке. Оттолкнув лодку от берега, запрыгнул в нее, и суденышко понесло вниз по течению. С берега долетел резкий крик, в котором каким-то непостижимым образом все еще звучала и нежность, и мелодия. Джейро свернулся на дне лодки калачиком, чтобы не видеть берега.
Поднялся ветер, волны ходили ходуном вокруг лодки и время от времени заливали борта. Постепенно вода стала тянуть лодку ко дну. Испуганный Джейро выпрыгнул, но вода в реке оказалась столь холодной и страшной, что он из последних сил снова вскарабкался обратно.
Ночь казалась бесконечной. Джейро сидел, скрючившись, чувствуя на своей коже дыхание ветра, сотрясения бортов, плеск и могильную сырость воды. Он понимал, что думать сейчас нельзя. Он должен заставить свой разум стать медлительной черной рыбой, плывущей где-то под днищем полузатопленной лодки.
Но все-таки ночь закончилась, и небо посерело. Широкая Фуаси сделала резкий поворот на север, прямо к Вайчинг-Хиллз. С первыми лучами оранжево-красного солнца ветер выкинул лодку на берег, как раз туда, где равнина начинала бугриться холмами, чтобы совсем скоро стать настоящими горами. На первый взгляд горы, сплошь покрытые сотнями различных растений, весьма экзотичных и зачастую опасных, казались пестрыми до неприличия. Здесь были синие растрепанные кусты тикети-тикета, купы черных артишоковых деревьев, коричневые шмелевки, а вдоль начинавшихся хребтов густо росли ряды оранжевых ветреных рожек, пылающих в лучах восхода, как маленькие костры.
Джейро карабкался по горам несколько дней, может быть, даже неделю. Питался ягодами, семенами каких-то растений, листьями, которые казались ему наименее пахнущими и горькими – и, к счастью, не отравился. Он двигался вперед, не раздумывая и не позволяя себе этого.
В тот день малыш спустился с холмов, чтобы набрать фруктов, росших вдоль дороги на каких-то деревьях, и его заметила группа крестьянских мальчишек из деревни неподалеку. Все они оказались рослыми, грубыми, с длинными руками, толстыми ногами и воинственными физиономиями. На всех были черные фетровые шляпы, через дыры в которых буйно лезли рыжие волосы. Впрочем, волосы росли у них, казалось, отовсюду, даже из ушей. Парни были одеты в узкие штаны и коричневые куртки – одежда, вполне подходящая для еженедельного Катаксиса, куда они направлялись. По дороге они имели немало свободного времени на добрые дела. Поэтому кнутами и криками они заставили маленького похитителя придорожных фруктов слезть вниз. Джейро боролся, как мог, и даже достаточно успешно, поскольку парни даже решили сменить свои методы и преподать нахалу хороший урок, то есть просто-напросто переломать ему все кости, какие только есть.
Именно в этот момент на сцене и появились Фэйты.
5
В госпитале Шронка с Джейро сняли всю одежду, и теперь он лежал на кровати, одетый лишь в легкую синюю пижаму, принесенную Фэйтами.
Алтея сидела подле, не сводя глаз с лица малыша. Копна черных волос, вымытых и расчесанных, спадала теперь по бокам ровными волнами. Синяки прошли, явив гладкую темно-оливковую кожу, длинные ресницы прикрывали спокойные глаза. И только в уголках широкого рта словно застыло печальное недоумение. Словом, лицо этого ребенка излучало какое-то поэтическое очарование, и Алтея едва боролась с собой, чтобы не разбудить его, не прижать к себе и не начать нежить и целовать маленькое тельце. Делать этого, конечно, не следовало. Во-первых, потому что мальчик мог испугаться, а во-вторых, потому, что кости у него еще очень слабы и не выдержат крепкого объятия. И тогда она в тысячный раз принималась думать о том, каким образом ребенок попал на эту дорогу, и что должны сейчас чувствовать потерявшие его родители. Джейро лежал тихо, полуприкрыв глаза; должно быть, дремал или просто был занят собственными мыслями. Он описал виденный им мужской силуэт, как мог, и большего добиться от него, вероятно, невозможно. И тогда Алтея решилась спросить о доме:
– А ты помнишь что-нибудь про свой дом?
– Нет. Он был где-то там.
– И вокруг не было никаких других домов?
– Нет. – Но челюсти у малыша вдруг плотно сжались, и пальцы сложились в кулачки.
Алтея погладила побелевшие пальцы, и руки ребенка потихоньку разжались.
– Лучше отдохни теперь, – попросила она. – Ты спасен и скоро совсем выздоровеешь.
Прошло несколько минут, и Джейро спросил полусонным голосом:
– А что же теперь со мной будет?
– Это зависит от властей, – удивившись такому вопросу, ответила Алтея, постаравшись, чтобы мальчик не заметил неуверенности, против ее воли прозвучавшей в голосе. – Все будет сделано, как надо.
– Но ведь они запрут меня в темноте там, где никто не узнает!
На мгновение Алтея опешила так, что не могла говорить.
– Что за глупости! Кто внушил тебе эту дикую мысль? Бледное лицо мальчика вздрогнуло, он прикрыл глаза и отвернулся.
– Кто внушил тебе такой ужас? – не унималась Алтея.
– Не знаю, – пробормотал Джейро.
– И все-таки постарайся вспомнить, – нахмурилась она. Губы ребенка зашевелились, Алтея наклонилась как можно ближе, но… так и не смогла ничего разобрать. – Я даже не могу представить, кто мог заронить тебе в голову такую чушь! Ведь это самая настоящая глупость!
Джейро кивнул, улыбнулся и, казалось, уснул, а Алтея осталась сидеть рядом, теряясь в догадках. Тайнам не было конца. И теперь женщина уже с грустью подумала о том, что если настанет тот день, когда память Джейро восстановится, то едва ли этот день окажется для него счастливым.
Доктор Уониш, тем не менее, утверждал, что пагубные воспоминания уничтожены полностью. Это, как бы то ни было, все-таки удача. Прогноз был вполне благоприятный, никаких нарушений здоровья, кроме этого так называемого мнемонического пробела, не предвиделось.
Фэйты были бездетны, и с первого же посещения госпиталя вид мальчика отозвался в их сердцах любовью и нежностью. Они даже не говорили об этом, но к моменту выздоровления Джейро выправили новые документы на него, оплатили все налоги, и на Тайнет в Галингейле возвратились уже втроем. Полное имя мальчика теперь звучало так – Джейро Фэйт.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
«Общество, которое не имеет ритуалов, подобно музыке, играемой одним пальцем на одной струне» – таков был жизненный девиз Уншпека, барона Бодиссей. Он говорил также: «Когда бы и как человеческие существа ни соединялись для достижения некой цели – то есть для формирования общества, – каждый член группы неизбежно займет определенное положение. И, как мы все знаем, это положение никогда не бывает постоянным».
На Тайнете в мире Галингейла вопрос положения являлся решающей общественной силой. Социальные уровни определялись с величайшей точностью и поддерживались всевозможными и многочисленными клубами, определявшими характер того или иного слоя. Наиболее престижными клубами считались так называемые полувечные: Вертопрах, Конверт и Кванторси – членство в них считалось обязательным для поддержания престижа высшей аристократии.
Из чего состояло продвижение по социальной лестнице – на местном наречии – компартура – определить достаточно трудно. Главные составляющие этого явления – агрессивное стремление подняться еще на одну ступень, светскость, богатство и личная харизма. Всякий считал себя судьей, тысячи глаз следили за приличным поведением, тысячи ушей – за сказанным. Мимолетный прокол, бестактное замечание, пустой взгляд – и месяцы борьбы летели насмарку. Занятие определенного положения неподобающим человеком встречалось в штыки, такой выскочка обливался всеобщим презрением и получал насмешливую кличку «шмельцер».
Хайлир и Алтея Фэйты, несмотря на уважение к ним со стороны всего института, все-таки оставались «нимпами» и жили, не зная ни радостей компартуры, ни болезненных уколов отверженности.
2
Фэйты жили в четырех милях к северу от Тайнета, в Мерривью, на старой ферме, имевшей пятьсот акров грубой земли, где дед Алтеи когда-то занимался экспериментальным садоводством. Теперь территория, включавшая пару холмов, реку, выгон, заливной луг и несколько маленьких, но густых лесков, была запущена, и все плоды экспериментального садоводства давно затерялись под напором буйной лесной растительности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– И что же случилось дальше? – невольно очарованная этим описанием, спросила Алтея.
– Не помню, – прошептал уже сонный голос, и женщина оставила ребенка в покое.
4
Джейро очень повезло, что память его почти полностью исчезла, ибо то, что случилось дальше, было ужасно.
Мальчик зашел в дом и сказал матери, что за изгородью стоит какой-то человек. Она замерла на мгновение, но потом издала такой пронзительный и отчаянный вскрик, в котором, казалось, сосредоточился весь страх мира. Затем мать решительно бросилась к полкам, вытащила откуда-то железную коробочку и сунула ее в руки сыну.
– Возьми ее и спрячь так, чтобы никто не смог найти. Потом беги к реке и приготовь лодку. Я приду, если смогу, но будь готов оттолкнуться от берега и один, если кто-нибудь, кроме меня, покажется поблизости. Поторопись.
Джейро выскочил через черный ход, спрятал коробочку в укромном месте и застыл в нерешительности, томимый каким-то предчувствием. Потом он помчался к реке, приготовил лодку и стал ждать. Ветер шумел у него в ушах. Через некоторое время он решил вернуться, сделал несколько шагов к дому, но почему-то остановился и прислушался. Что это было? Стон, едва слышный в вое ветра? Мальчик сам тихонько застонал и, забыв о приказании матери, бросился к дому. Прильнул к окну, но в первое мгновение не мог понять, что произошло. Его мать лежала на полу кверху лицом с раскинутыми руками, рядом стоял черный портфель, а на голове у нее был какой-то странный аппарат. Очень странный. Может быть, это неизвестный музыкальный инструмент? Тело матери было напряжено, но она молчала. Неизвестный человек стоял подле нее на коленях, словно играя на непонятном инструменте. Может быть, он был похож на маленький колокольчик или что-то вроде. Время от времени незнакомец прекращал свою игру, чтобы спросить мать о чем-то, словно спрашивая, нравится ли ей мелодия. А мама лежала, как каменная, и ничего не отвечала.
Джейро сменил позицию и мог, наконец, рассмотреть инструмент во всех подробностях. И после краткого удивления его сознание словно ушло, сменившись чем-то иным, внеличностным и нелогичным. Он побежал на кухню, схватил из коробки со столовыми приборами мясной топорик на длинной ручке и на цыпочках через кухню прокрался в комнату, где замер в дверях, имея возможность увидеть подробности. Человек стоял на коленях к нему спиной, а руки матери были привинчены к полу какими-то железками. Такие же железки, только еще большие, держали и ее лодыжки. В каждое ухо входила металлическая трубка, выходившая изо рта. Эти похожие на лошадиную подкову крюки раздвигали ее губы в гротескной улыбке. Подковы были соединены со звуковыми полосами, которые вздрагивали и звенели, когда человек ударял по ним серебряной палочкой, похоже, посылая звук прямо в мозг женщины.
Мужчина прекратил игру и снова задал вопрос. Мать молчала. Тогда незнакомец ударил ее, она затряслась и задрожала, отчаянно выгибая спину. Джейро осторожно подкрался поближе и изо всех сил ударил топориком человека по голове. Почувствовав легкое дрожание пола, черный человек успел обернуться. Удар отрубил ему часть лица, и лезвие вонзилось в плечо. Незнакомец не издал ни звука, поднялся на ноги и неожиданно рухнул около своего черного портфеля. Джейро выбежал в кухню, оттуда во двор, обежал дом и зашел с парадного входа. Человека в комнате не оказалось. Джейро увидел, что мать смотрит прямо на него. Она прошептала неподвижными губами:
– Джейро, будь мужественным, мой мальчик. Я умираю. Убей меня прежде, чем он вернется…
– А как же коробочка?
– Ты заберешь ее, когда все закончится. Я вложила туда путеводитель для твоего разума. А теперь убей меня. Я не могу больше выносить этих гонгов. Торопись, он уже возвращается…
Джейро повернул голову и увидел, что человек смотрит через окно. Рама окаймляла верхнюю часть его тела, словно он был картиной. Его жесткое суровое лицо отливало белизной, словно выточенное из кости. Под полями шляпы виднелись брови философа, длинный тонкий нос и горящие черным светом глаза. Челюсти сходились под острым углом, острым был и маленький подбородок. Человек смотрел на Джейро с выражением готового выплеснуться бешенства.
Время текло медленно, как во сне. Джейро повернулся к матери и высоко поднял топор. В спину ему буквально вонзилось грубое приказание, которое мальчик проигнорировал. Он ударил, рассекая лоб матери, лезвие топора увязло в каше мозгов и крови. Услышав за спиной шаги, ребенок выпустил рукоять и ринулся в кухню, а оттуда в ночь, к реке. Оттолкнув лодку от берега, запрыгнул в нее, и суденышко понесло вниз по течению. С берега долетел резкий крик, в котором каким-то непостижимым образом все еще звучала и нежность, и мелодия. Джейро свернулся на дне лодки калачиком, чтобы не видеть берега.
Поднялся ветер, волны ходили ходуном вокруг лодки и время от времени заливали борта. Постепенно вода стала тянуть лодку ко дну. Испуганный Джейро выпрыгнул, но вода в реке оказалась столь холодной и страшной, что он из последних сил снова вскарабкался обратно.
Ночь казалась бесконечной. Джейро сидел, скрючившись, чувствуя на своей коже дыхание ветра, сотрясения бортов, плеск и могильную сырость воды. Он понимал, что думать сейчас нельзя. Он должен заставить свой разум стать медлительной черной рыбой, плывущей где-то под днищем полузатопленной лодки.
Но все-таки ночь закончилась, и небо посерело. Широкая Фуаси сделала резкий поворот на север, прямо к Вайчинг-Хиллз. С первыми лучами оранжево-красного солнца ветер выкинул лодку на берег, как раз туда, где равнина начинала бугриться холмами, чтобы совсем скоро стать настоящими горами. На первый взгляд горы, сплошь покрытые сотнями различных растений, весьма экзотичных и зачастую опасных, казались пестрыми до неприличия. Здесь были синие растрепанные кусты тикети-тикета, купы черных артишоковых деревьев, коричневые шмелевки, а вдоль начинавшихся хребтов густо росли ряды оранжевых ветреных рожек, пылающих в лучах восхода, как маленькие костры.
Джейро карабкался по горам несколько дней, может быть, даже неделю. Питался ягодами, семенами каких-то растений, листьями, которые казались ему наименее пахнущими и горькими – и, к счастью, не отравился. Он двигался вперед, не раздумывая и не позволяя себе этого.
В тот день малыш спустился с холмов, чтобы набрать фруктов, росших вдоль дороги на каких-то деревьях, и его заметила группа крестьянских мальчишек из деревни неподалеку. Все они оказались рослыми, грубыми, с длинными руками, толстыми ногами и воинственными физиономиями. На всех были черные фетровые шляпы, через дыры в которых буйно лезли рыжие волосы. Впрочем, волосы росли у них, казалось, отовсюду, даже из ушей. Парни были одеты в узкие штаны и коричневые куртки – одежда, вполне подходящая для еженедельного Катаксиса, куда они направлялись. По дороге они имели немало свободного времени на добрые дела. Поэтому кнутами и криками они заставили маленького похитителя придорожных фруктов слезть вниз. Джейро боролся, как мог, и даже достаточно успешно, поскольку парни даже решили сменить свои методы и преподать нахалу хороший урок, то есть просто-напросто переломать ему все кости, какие только есть.
Именно в этот момент на сцене и появились Фэйты.
5
В госпитале Шронка с Джейро сняли всю одежду, и теперь он лежал на кровати, одетый лишь в легкую синюю пижаму, принесенную Фэйтами.
Алтея сидела подле, не сводя глаз с лица малыша. Копна черных волос, вымытых и расчесанных, спадала теперь по бокам ровными волнами. Синяки прошли, явив гладкую темно-оливковую кожу, длинные ресницы прикрывали спокойные глаза. И только в уголках широкого рта словно застыло печальное недоумение. Словом, лицо этого ребенка излучало какое-то поэтическое очарование, и Алтея едва боролась с собой, чтобы не разбудить его, не прижать к себе и не начать нежить и целовать маленькое тельце. Делать этого, конечно, не следовало. Во-первых, потому что мальчик мог испугаться, а во-вторых, потому, что кости у него еще очень слабы и не выдержат крепкого объятия. И тогда она в тысячный раз принималась думать о том, каким образом ребенок попал на эту дорогу, и что должны сейчас чувствовать потерявшие его родители. Джейро лежал тихо, полуприкрыв глаза; должно быть, дремал или просто был занят собственными мыслями. Он описал виденный им мужской силуэт, как мог, и большего добиться от него, вероятно, невозможно. И тогда Алтея решилась спросить о доме:
– А ты помнишь что-нибудь про свой дом?
– Нет. Он был где-то там.
– И вокруг не было никаких других домов?
– Нет. – Но челюсти у малыша вдруг плотно сжались, и пальцы сложились в кулачки.
Алтея погладила побелевшие пальцы, и руки ребенка потихоньку разжались.
– Лучше отдохни теперь, – попросила она. – Ты спасен и скоро совсем выздоровеешь.
Прошло несколько минут, и Джейро спросил полусонным голосом:
– А что же теперь со мной будет?
– Это зависит от властей, – удивившись такому вопросу, ответила Алтея, постаравшись, чтобы мальчик не заметил неуверенности, против ее воли прозвучавшей в голосе. – Все будет сделано, как надо.
– Но ведь они запрут меня в темноте там, где никто не узнает!
На мгновение Алтея опешила так, что не могла говорить.
– Что за глупости! Кто внушил тебе эту дикую мысль? Бледное лицо мальчика вздрогнуло, он прикрыл глаза и отвернулся.
– Кто внушил тебе такой ужас? – не унималась Алтея.
– Не знаю, – пробормотал Джейро.
– И все-таки постарайся вспомнить, – нахмурилась она. Губы ребенка зашевелились, Алтея наклонилась как можно ближе, но… так и не смогла ничего разобрать. – Я даже не могу представить, кто мог заронить тебе в голову такую чушь! Ведь это самая настоящая глупость!
Джейро кивнул, улыбнулся и, казалось, уснул, а Алтея осталась сидеть рядом, теряясь в догадках. Тайнам не было конца. И теперь женщина уже с грустью подумала о том, что если настанет тот день, когда память Джейро восстановится, то едва ли этот день окажется для него счастливым.
Доктор Уониш, тем не менее, утверждал, что пагубные воспоминания уничтожены полностью. Это, как бы то ни было, все-таки удача. Прогноз был вполне благоприятный, никаких нарушений здоровья, кроме этого так называемого мнемонического пробела, не предвиделось.
Фэйты были бездетны, и с первого же посещения госпиталя вид мальчика отозвался в их сердцах любовью и нежностью. Они даже не говорили об этом, но к моменту выздоровления Джейро выправили новые документы на него, оплатили все налоги, и на Тайнет в Галингейле возвратились уже втроем. Полное имя мальчика теперь звучало так – Джейро Фэйт.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
«Общество, которое не имеет ритуалов, подобно музыке, играемой одним пальцем на одной струне» – таков был жизненный девиз Уншпека, барона Бодиссей. Он говорил также: «Когда бы и как человеческие существа ни соединялись для достижения некой цели – то есть для формирования общества, – каждый член группы неизбежно займет определенное положение. И, как мы все знаем, это положение никогда не бывает постоянным».
На Тайнете в мире Галингейла вопрос положения являлся решающей общественной силой. Социальные уровни определялись с величайшей точностью и поддерживались всевозможными и многочисленными клубами, определявшими характер того или иного слоя. Наиболее престижными клубами считались так называемые полувечные: Вертопрах, Конверт и Кванторси – членство в них считалось обязательным для поддержания престижа высшей аристократии.
Из чего состояло продвижение по социальной лестнице – на местном наречии – компартура – определить достаточно трудно. Главные составляющие этого явления – агрессивное стремление подняться еще на одну ступень, светскость, богатство и личная харизма. Всякий считал себя судьей, тысячи глаз следили за приличным поведением, тысячи ушей – за сказанным. Мимолетный прокол, бестактное замечание, пустой взгляд – и месяцы борьбы летели насмарку. Занятие определенного положения неподобающим человеком встречалось в штыки, такой выскочка обливался всеобщим презрением и получал насмешливую кличку «шмельцер».
Хайлир и Алтея Фэйты, несмотря на уважение к ним со стороны всего института, все-таки оставались «нимпами» и жили, не зная ни радостей компартуры, ни болезненных уколов отверженности.
2
Фэйты жили в четырех милях к северу от Тайнета, в Мерривью, на старой ферме, имевшей пятьсот акров грубой земли, где дед Алтеи когда-то занимался экспериментальным садоводством. Теперь территория, включавшая пару холмов, реку, выгон, заливной луг и несколько маленьких, но густых лесков, была запущена, и все плоды экспериментального садоводства давно затерялись под напором буйной лесной растительности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66