Кто-то тихо вышел
из-за дверей туалета и остановился.
Мак-Кейн загадочно посмотрел на Лученко.
- Я думал, что мы с вами всегда можем обсудить это бла... - его левая
рука швырнула пригоршню зерна в глаза Майскевику, и когда болгарин
инстинктивно зажмурился, правой рукой Мак-Кейн сгреб со стола и выплеснул
ему в лицо кружку с чаем. Майскевик взвыл и отшатнулся назад, схватившись
за обваренное лицо. Мак-Кейн пнул его ногой в пах, потом поймал обеими
руками за воротник и нанес убийственный удар коленом в лицо. Майскевик, с
остекленевшими глазами и разбитым носом, осел на стенку секции Тогена и
Боровского, тогда Мак-Кейн выбил из-под него ноги, и Майскевик грохнулся
на пол. Невероятно, но он пытался подняться. Мак-Кейн сгреб его за волосы,
запрокинул голову назад и ударил его прямыми пальцами в выпяченный кадык.
Майскевик крякнул и осел окончательно, его голова упала набок, струйки
крови стекали с разбитого лица по одежде.
Это произошло слишком быстро и было слишком жестоким, чтобы
кто-нибудь успел вмешаться. Лученко таращился из-за стола, Нолан с
посеревшим лицом выглядывал у него из-за плеча, Боровский застыл у своей
тумбочки в полуобороте. Мак-Кейн поставил кружку на стол, стараясь
выглядеть спокойным, несмотря на адреналиновый заряд, пульсировавший
внутри.
- Это моя просьба от отмене налогов. - бросил он Лученко. Затем
перешагнул через ноги Майскевика и прошел дальше. Остальные, сбежавшиеся
со всей камеры, расступились перед ним. На полпути он остановился, налил
себе чашку чая из кипятильника на центральном столе и понес ее к себе на
койку.
За его спиной камера медленно приходила в себя. За последним столом
все еще сидел остолбеневший Лученко, Нолан с Боровским и еще парой других
подняли Майскевика на ноги и поволокли его в туалет.
Скэнлон наклонился со своей койки, когда Мак-Кейн сел напротив.
- Вот, - он протянул плоскую фляжку. - Глоточек этого зелья принесет
тебе больше пользы, чем твой чай.
Мак-Кейн кивнул и сделал долгий глоток.
- Спасибо. - он вернул фляжку и принялся за чай.
Скэнлон с интересом разглядывал его. Потом сам отхлебнул из горлышка
и, наконец, сказал:
- Интересно, мистер Эрншоу, в какой же школе журналистики вы этому
научились?
В здании администрации, в Тургеневе, генерал Протворнов еще с троими
гостями внимательно просматривали запись инцидента в камере В-3, сделанную
с помощью широкоугольного объектива, встроенного в осветительный плафон в
потолке камеры. Перед генералом на столе лежала толстая красная папка с
надписью "Мак-Кейн, Льюис Эйч. Американское Разведывательное Управление
Министерства Обороны. Совершенно секретно."
Сергей Кириллихов из ЦК партии кивнул, поджав губы, и развернул свое
кресло от экрана.
- В конце концов вы были правы, генерал. - сказал он Протворнову. -
Он реагировал как раз так, как и предсказывали ваши люди. Мои
поздравления.
Протворнов довольно похлопал по папке.
- Когда он учился в школе, в Калифорнии, там в этой школе была банда
хулиганов, которые терроризировали других школьников, особенно испанцев.
Однажды они допустили ошибку, налетев на группу новичков, которые
оказались детьми никарагуанских партизан, их только недавно привезли в
США. Этих хулиганов чуть не убили, и это произвело глубокое впечатление на
Мак-Кейна. Потом, когда он работал с НАТО, в Берлине он отправил в
больницу подозреваемого в ограблении. То, что мы видели - вполне в его
духе.
Максим Сепелян из министерства обороны с сомнением потер подбородок.
- А вы... Вы не думаете, что он может оказаться слишком прямолинейным
- может быть, слишком импульсивным?
Протворнов покачал головой.
- Нет. Мы тщательно изучили его психологическую мотивацию. Несмотря
на то, что вы только что видели, он вовсе не предрасположен к насилию. Он
прибегает к силе, только когда его принудят к этому, в порядке самозащиты.
Когда у него есть выбор, он основывается на благоразумии, убеждении и
терпении. Но он резок, обладает сильными убеждениями и лоялен. Это именно
те качества, которые нам нужны.
Последний из троицы, генерал Андрей Толомачук, из девятого управления
КГБ, показал рукой на экран.
- Я полагаю, что виденное нами - не игра. Болгарин действовал не по
инструкциям?
- Конечно, нет. Все это вполне естественно, уверяю вас. Частью нашей
задачи было проверить, отвечают ли способности и решимость Мак-Кейна нашим
ожиданиям.
Все четверо обменялись заинтересованными взглядами.
- Ну что ж, я удовлетворен, - объявил Кириллихов. Толомачук согласно
кивнул. Сепелян думал дольше, потом тоже сделал утвердительный жест.
- Вернувшись в Москву, я доложу, что можно приступать к следующей
фазе операции, как и было запланировано. - сказал Кириллихов.
Протворнов был доволен.
- Значит, все идет по расписанию. День начала операции - седьмое
ноября?
Кириллихов кивнул.
- Еще четыре месяца, - Сепелян усмехнулся. - А кажется, что так
долго.
- Это столетие, - возразил Толомачук. - Мы ждали сто лет. Что такое
четыре месяца по сравнению с сотней лет?
А Протворнов добавил:
- Что такое четыре месяца по сравнению с властью над миром?
18
На следующее утро Майскевика забрали в лазарет, чтобы лечить
последствия"несчастного случая", как доложил о случившемся Лученко
коменданту блока майору Бочавину. Час спустя в камеру пришли два охранника
и забрали вещи Майскевика, а к обеду установилось общее мнение, что назад
он уже не вернется. Официальной причины никто не знал, а вернувшийся
Лученко тоже не сказал ничего, кроме того, что вместо Майскевика в камеру
В-3 помещают двух новичков. Мак-Кейн работал в механической мастерской и
весь день ждал, что придут и за ним, но ничего не произошло. Ему ничего не
оставалось, как прийти к выводу, что начальство, по каким-то своим
причинам, согласно с версией о несчастном случае. Может быть, Лученко был
на крючке в большей степени, чем считали его хозяева. А может быть, они
тоже были частью этого. Так или иначе, он прибавил все случившееся к
своему списку вещей, которые можно использовать.
Когда Мак-Кейн вернулся в камеру, Нолан протянул ему записочку из
толстой сумки с почтой, которую посыльный каждый день приносил Лученко. В
ней говорилось, что книга, которую он заказывал в библиотеке, ждет его.
Мак-Кейн не заказывал никакой книги, но все-таки отправился туда, и
получил цветастую книжонку в мягкой обложке "Жертва Героя". Это была одна
из стандартных вдохновительных книжечек, которые лепились партией для
массового употребления, на обложке был нарисован стандартный советский
герой-трудоголик, крепкие мускулы под бронзовой кожей, стальные глаза,
каска и отбойный молоток на фоне кранов, бульдозеров и нефтеперегонного
завода.
Мак-Кейн взял с собой книжку на площадку для прогулок, и там,
смешавшись с толпой азиатов, увлеченно следящих за каким-то сибирским
вариантом игры в ракушки, пролистал ее. Листок бумаги, выпавший в его
руку, гласил:
Объект содержался в одиночном заключении в штаб-квартире службы
безопасности Тургенев. Непрерывные допросы четыре дня. Состояние хорошее.
Нет причин для волнения. Сейчас переведена в Замок, закрытая секция, блок
Д.
Там еще объяснялось, как Мак-Кейну поддерживать контакт, если ему еще
понадобится какая-то информация. Это его особенно не успокоило, но, если
верить Скэнлону, источник оказывался достаточно надежным в прошлом, а в
любом бизнесе, как заметил ирландец, репутация - все.
Он уже собрался уходить с площадки, когда увидел, что к нему идет
Андреев, и остановился, чтобы подождать старика.
- Вы еще не видел двух новеньких? - поинтересовался Андреев. Под
курткой у него был одет толстый шерстяной свитер, и, разговаривая, он
поеживался, охватив себя руками, как от холода. Мак-Кейн представил его в
черном пальто и меховой шапке на московской улице.
- Нет, я был в библиотеке. А что, они уже здесь?
- И только что из училища, если я вообще что-нибудь понимаю в
КГБистах. Вы пошумели, как надо, и вам теперь не доверяют ни на дюйм. Это
телохранители для Лученко, вот что. Мунгабо уже окрестил их Кинг и Конг.
- Странно, - прокомментировал Мак-Кейн, ожидая, что ему ответит
Андреев. - Я думал, что они меня отсюда выставят.
- Нет, Майскевика здесь уже нельзя оставлять. После того, что
случилось... Он потерял лицо. После того, что случилось, в камере у него
уже не могло быть такого веса.
- А мне посидеть и охладиться не нужно?
- Нет, этого они тоже не сделают. Они ведь хотят, чтобы это был
несчастный случай.
- Это я и имею в виду. Почему они так хотят?
- Кто знает, чего они хотят вообще?
Мак-Кейн махнул рукой на площадку для прогулок.
- Так что, сегодня вечером это будет у всех на устах?
- Нет, далеко это не уйдет.
- То есть?
- А так лучше.
Они направились к двери, ведущей в проход между блоками А и В.
Андреев, повернув голову, пристально поглядел на Мак-Кейна, будто
взвешивая что-то в уме. Наконец он сказал:
- Кажется, вы - человек твердых убеждений. У вас свое представление о
вещах.
Мак-Кейн сунул пуки в карманы.
- Некоторых вещах - да. Не знаю... Что вы имеете в виду?
- Те вещи, о которых вы спорили с Ноланом. У вас сильные идеалы.
- Я никогда не думал о себе, как об идеалисте.
- Принципы, может быть?
- Может быть.
Андреев поколебался и продолжил:
- Я уважаю это. Любой, кто хоть чего-то стоит, должен уважать это.
Но, знаете, меня тревожит, что вы, наверное, очень уж скверно думаете о
России, - прежде чем Мак-Кейн успел ответить, он заторопился. - Вы многого
не знаете. Мы гордимся нашей страной, как и вы. Как и вы, мы старательно
трудились и много вытерпели, чтобы сделать ее такой, как она есть. Мы
превратили нашу Родину из задворков в одну из мировых держав, и расширили
свое влияние на весь мир - и даже в космос. Вы должны помнить и о многом
положительном, чего мы добились. Творчество. Наша история, наше
искусство... Россия родила мастеров слова и мысли, которые повлияли на
весь цивилизованный мир, как никто другой. Русские прославили музыку и
балет, и в то же время - живопись, архитектуру. А наше гостеприимство и
дружба! Вы знаете, что образованные русские ценят выше всего? Хороших
друзей и хороший разговор. Ничто в мире не сравнится с верностью русских
близких друзей. Побывали бы вы у нас дома на вечере, когда полна комната
друзей, и за беседой с водкой и закуской засиживаемся заполночь. Или я
сижу дома один, в три часа ночи звонит телефон, это мой друг Виктор,
которого я знаю сорок лет, а он говорит мне: "Евгений, у меня беда, и мне
надо с кем-то поговорить. Я сейчас приеду?". Или Олег: "Я думал над тем,
что ты сказал на прошлой неделе. Мы должны обсудить это". И что я делаю?
Ставлю воду, кипячу чай. Где вы найдете такое в Нью-Йорке? Нет, там мне
нужно вставать и идти на работу, и все время преуспевать и делать деньги,
деньги, деньги, или улыбаться боссу, которому хочется дать под зад ногой,
за что он вышвырнет меня на улицу и я буду спать под фонарем. Ведь так?
Они дошли до улицы Горького, и повернули, чтобы войти в блок В со
стороны "главного" входа.
- Нет, вы не поняли. - ответил Мак-Кейн. - У меня нет никаких проблем
с русскими. Я уважаю все, чего требуют русские традиции - все, о чем вы
рассказывали. Но сегодняшняя политическая система - она чужда всему этому.
Это не настоящая Россия.
- Да, мы тоже сделали немало ошибок, это так, - согласился Андреев. -
Особенно во времена Сталина. Согласен, мы все еще слишком бюрократичны. И
эта паранойя по отношению к иностранцам. Видите ли, русские очень
беспокоятся о том, что подумают о них другие люди. Для нас невыносима
мысль о том, что мы предстанем в плохом свете или какое-нибудь сравнение
будет не в нашу пользу. Как хозяйка, которая без ума от своего дома, и не
впустит внутрь никого, если там неприбрано. И нас еще очень огорчают
многие вещи. Поэтому мы и прячем себя от всего мира. Но это меняется.
Когда-нибудь мы покажем миру. Я уже не доживу, наверное... но это
случится.
- Что ж, когда это случится, я вздохну с облегчением.
Они немного прошли в молчании. Потом Андреев продолжил:
- Это кино вчера - там был мой отец, с армией Конева, которая
соединилась с американцами в Германии. Несколько месяцев шли разговоры,
что теперь они будут драться с американцами. Отец рассказывал, что
некоторые солдаты плакали, когда слышали это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
из-за дверей туалета и остановился.
Мак-Кейн загадочно посмотрел на Лученко.
- Я думал, что мы с вами всегда можем обсудить это бла... - его левая
рука швырнула пригоршню зерна в глаза Майскевику, и когда болгарин
инстинктивно зажмурился, правой рукой Мак-Кейн сгреб со стола и выплеснул
ему в лицо кружку с чаем. Майскевик взвыл и отшатнулся назад, схватившись
за обваренное лицо. Мак-Кейн пнул его ногой в пах, потом поймал обеими
руками за воротник и нанес убийственный удар коленом в лицо. Майскевик, с
остекленевшими глазами и разбитым носом, осел на стенку секции Тогена и
Боровского, тогда Мак-Кейн выбил из-под него ноги, и Майскевик грохнулся
на пол. Невероятно, но он пытался подняться. Мак-Кейн сгреб его за волосы,
запрокинул голову назад и ударил его прямыми пальцами в выпяченный кадык.
Майскевик крякнул и осел окончательно, его голова упала набок, струйки
крови стекали с разбитого лица по одежде.
Это произошло слишком быстро и было слишком жестоким, чтобы
кто-нибудь успел вмешаться. Лученко таращился из-за стола, Нолан с
посеревшим лицом выглядывал у него из-за плеча, Боровский застыл у своей
тумбочки в полуобороте. Мак-Кейн поставил кружку на стол, стараясь
выглядеть спокойным, несмотря на адреналиновый заряд, пульсировавший
внутри.
- Это моя просьба от отмене налогов. - бросил он Лученко. Затем
перешагнул через ноги Майскевика и прошел дальше. Остальные, сбежавшиеся
со всей камеры, расступились перед ним. На полпути он остановился, налил
себе чашку чая из кипятильника на центральном столе и понес ее к себе на
койку.
За его спиной камера медленно приходила в себя. За последним столом
все еще сидел остолбеневший Лученко, Нолан с Боровским и еще парой других
подняли Майскевика на ноги и поволокли его в туалет.
Скэнлон наклонился со своей койки, когда Мак-Кейн сел напротив.
- Вот, - он протянул плоскую фляжку. - Глоточек этого зелья принесет
тебе больше пользы, чем твой чай.
Мак-Кейн кивнул и сделал долгий глоток.
- Спасибо. - он вернул фляжку и принялся за чай.
Скэнлон с интересом разглядывал его. Потом сам отхлебнул из горлышка
и, наконец, сказал:
- Интересно, мистер Эрншоу, в какой же школе журналистики вы этому
научились?
В здании администрации, в Тургеневе, генерал Протворнов еще с троими
гостями внимательно просматривали запись инцидента в камере В-3, сделанную
с помощью широкоугольного объектива, встроенного в осветительный плафон в
потолке камеры. Перед генералом на столе лежала толстая красная папка с
надписью "Мак-Кейн, Льюис Эйч. Американское Разведывательное Управление
Министерства Обороны. Совершенно секретно."
Сергей Кириллихов из ЦК партии кивнул, поджав губы, и развернул свое
кресло от экрана.
- В конце концов вы были правы, генерал. - сказал он Протворнову. -
Он реагировал как раз так, как и предсказывали ваши люди. Мои
поздравления.
Протворнов довольно похлопал по папке.
- Когда он учился в школе, в Калифорнии, там в этой школе была банда
хулиганов, которые терроризировали других школьников, особенно испанцев.
Однажды они допустили ошибку, налетев на группу новичков, которые
оказались детьми никарагуанских партизан, их только недавно привезли в
США. Этих хулиганов чуть не убили, и это произвело глубокое впечатление на
Мак-Кейна. Потом, когда он работал с НАТО, в Берлине он отправил в
больницу подозреваемого в ограблении. То, что мы видели - вполне в его
духе.
Максим Сепелян из министерства обороны с сомнением потер подбородок.
- А вы... Вы не думаете, что он может оказаться слишком прямолинейным
- может быть, слишком импульсивным?
Протворнов покачал головой.
- Нет. Мы тщательно изучили его психологическую мотивацию. Несмотря
на то, что вы только что видели, он вовсе не предрасположен к насилию. Он
прибегает к силе, только когда его принудят к этому, в порядке самозащиты.
Когда у него есть выбор, он основывается на благоразумии, убеждении и
терпении. Но он резок, обладает сильными убеждениями и лоялен. Это именно
те качества, которые нам нужны.
Последний из троицы, генерал Андрей Толомачук, из девятого управления
КГБ, показал рукой на экран.
- Я полагаю, что виденное нами - не игра. Болгарин действовал не по
инструкциям?
- Конечно, нет. Все это вполне естественно, уверяю вас. Частью нашей
задачи было проверить, отвечают ли способности и решимость Мак-Кейна нашим
ожиданиям.
Все четверо обменялись заинтересованными взглядами.
- Ну что ж, я удовлетворен, - объявил Кириллихов. Толомачук согласно
кивнул. Сепелян думал дольше, потом тоже сделал утвердительный жест.
- Вернувшись в Москву, я доложу, что можно приступать к следующей
фазе операции, как и было запланировано. - сказал Кириллихов.
Протворнов был доволен.
- Значит, все идет по расписанию. День начала операции - седьмое
ноября?
Кириллихов кивнул.
- Еще четыре месяца, - Сепелян усмехнулся. - А кажется, что так
долго.
- Это столетие, - возразил Толомачук. - Мы ждали сто лет. Что такое
четыре месяца по сравнению с сотней лет?
А Протворнов добавил:
- Что такое четыре месяца по сравнению с властью над миром?
18
На следующее утро Майскевика забрали в лазарет, чтобы лечить
последствия"несчастного случая", как доложил о случившемся Лученко
коменданту блока майору Бочавину. Час спустя в камеру пришли два охранника
и забрали вещи Майскевика, а к обеду установилось общее мнение, что назад
он уже не вернется. Официальной причины никто не знал, а вернувшийся
Лученко тоже не сказал ничего, кроме того, что вместо Майскевика в камеру
В-3 помещают двух новичков. Мак-Кейн работал в механической мастерской и
весь день ждал, что придут и за ним, но ничего не произошло. Ему ничего не
оставалось, как прийти к выводу, что начальство, по каким-то своим
причинам, согласно с версией о несчастном случае. Может быть, Лученко был
на крючке в большей степени, чем считали его хозяева. А может быть, они
тоже были частью этого. Так или иначе, он прибавил все случившееся к
своему списку вещей, которые можно использовать.
Когда Мак-Кейн вернулся в камеру, Нолан протянул ему записочку из
толстой сумки с почтой, которую посыльный каждый день приносил Лученко. В
ней говорилось, что книга, которую он заказывал в библиотеке, ждет его.
Мак-Кейн не заказывал никакой книги, но все-таки отправился туда, и
получил цветастую книжонку в мягкой обложке "Жертва Героя". Это была одна
из стандартных вдохновительных книжечек, которые лепились партией для
массового употребления, на обложке был нарисован стандартный советский
герой-трудоголик, крепкие мускулы под бронзовой кожей, стальные глаза,
каска и отбойный молоток на фоне кранов, бульдозеров и нефтеперегонного
завода.
Мак-Кейн взял с собой книжку на площадку для прогулок, и там,
смешавшись с толпой азиатов, увлеченно следящих за каким-то сибирским
вариантом игры в ракушки, пролистал ее. Листок бумаги, выпавший в его
руку, гласил:
Объект содержался в одиночном заключении в штаб-квартире службы
безопасности Тургенев. Непрерывные допросы четыре дня. Состояние хорошее.
Нет причин для волнения. Сейчас переведена в Замок, закрытая секция, блок
Д.
Там еще объяснялось, как Мак-Кейну поддерживать контакт, если ему еще
понадобится какая-то информация. Это его особенно не успокоило, но, если
верить Скэнлону, источник оказывался достаточно надежным в прошлом, а в
любом бизнесе, как заметил ирландец, репутация - все.
Он уже собрался уходить с площадки, когда увидел, что к нему идет
Андреев, и остановился, чтобы подождать старика.
- Вы еще не видел двух новеньких? - поинтересовался Андреев. Под
курткой у него был одет толстый шерстяной свитер, и, разговаривая, он
поеживался, охватив себя руками, как от холода. Мак-Кейн представил его в
черном пальто и меховой шапке на московской улице.
- Нет, я был в библиотеке. А что, они уже здесь?
- И только что из училища, если я вообще что-нибудь понимаю в
КГБистах. Вы пошумели, как надо, и вам теперь не доверяют ни на дюйм. Это
телохранители для Лученко, вот что. Мунгабо уже окрестил их Кинг и Конг.
- Странно, - прокомментировал Мак-Кейн, ожидая, что ему ответит
Андреев. - Я думал, что они меня отсюда выставят.
- Нет, Майскевика здесь уже нельзя оставлять. После того, что
случилось... Он потерял лицо. После того, что случилось, в камере у него
уже не могло быть такого веса.
- А мне посидеть и охладиться не нужно?
- Нет, этого они тоже не сделают. Они ведь хотят, чтобы это был
несчастный случай.
- Это я и имею в виду. Почему они так хотят?
- Кто знает, чего они хотят вообще?
Мак-Кейн махнул рукой на площадку для прогулок.
- Так что, сегодня вечером это будет у всех на устах?
- Нет, далеко это не уйдет.
- То есть?
- А так лучше.
Они направились к двери, ведущей в проход между блоками А и В.
Андреев, повернув голову, пристально поглядел на Мак-Кейна, будто
взвешивая что-то в уме. Наконец он сказал:
- Кажется, вы - человек твердых убеждений. У вас свое представление о
вещах.
Мак-Кейн сунул пуки в карманы.
- Некоторых вещах - да. Не знаю... Что вы имеете в виду?
- Те вещи, о которых вы спорили с Ноланом. У вас сильные идеалы.
- Я никогда не думал о себе, как об идеалисте.
- Принципы, может быть?
- Может быть.
Андреев поколебался и продолжил:
- Я уважаю это. Любой, кто хоть чего-то стоит, должен уважать это.
Но, знаете, меня тревожит, что вы, наверное, очень уж скверно думаете о
России, - прежде чем Мак-Кейн успел ответить, он заторопился. - Вы многого
не знаете. Мы гордимся нашей страной, как и вы. Как и вы, мы старательно
трудились и много вытерпели, чтобы сделать ее такой, как она есть. Мы
превратили нашу Родину из задворков в одну из мировых держав, и расширили
свое влияние на весь мир - и даже в космос. Вы должны помнить и о многом
положительном, чего мы добились. Творчество. Наша история, наше
искусство... Россия родила мастеров слова и мысли, которые повлияли на
весь цивилизованный мир, как никто другой. Русские прославили музыку и
балет, и в то же время - живопись, архитектуру. А наше гостеприимство и
дружба! Вы знаете, что образованные русские ценят выше всего? Хороших
друзей и хороший разговор. Ничто в мире не сравнится с верностью русских
близких друзей. Побывали бы вы у нас дома на вечере, когда полна комната
друзей, и за беседой с водкой и закуской засиживаемся заполночь. Или я
сижу дома один, в три часа ночи звонит телефон, это мой друг Виктор,
которого я знаю сорок лет, а он говорит мне: "Евгений, у меня беда, и мне
надо с кем-то поговорить. Я сейчас приеду?". Или Олег: "Я думал над тем,
что ты сказал на прошлой неделе. Мы должны обсудить это". И что я делаю?
Ставлю воду, кипячу чай. Где вы найдете такое в Нью-Йорке? Нет, там мне
нужно вставать и идти на работу, и все время преуспевать и делать деньги,
деньги, деньги, или улыбаться боссу, которому хочется дать под зад ногой,
за что он вышвырнет меня на улицу и я буду спать под фонарем. Ведь так?
Они дошли до улицы Горького, и повернули, чтобы войти в блок В со
стороны "главного" входа.
- Нет, вы не поняли. - ответил Мак-Кейн. - У меня нет никаких проблем
с русскими. Я уважаю все, чего требуют русские традиции - все, о чем вы
рассказывали. Но сегодняшняя политическая система - она чужда всему этому.
Это не настоящая Россия.
- Да, мы тоже сделали немало ошибок, это так, - согласился Андреев. -
Особенно во времена Сталина. Согласен, мы все еще слишком бюрократичны. И
эта паранойя по отношению к иностранцам. Видите ли, русские очень
беспокоятся о том, что подумают о них другие люди. Для нас невыносима
мысль о том, что мы предстанем в плохом свете или какое-нибудь сравнение
будет не в нашу пользу. Как хозяйка, которая без ума от своего дома, и не
впустит внутрь никого, если там неприбрано. И нас еще очень огорчают
многие вещи. Поэтому мы и прячем себя от всего мира. Но это меняется.
Когда-нибудь мы покажем миру. Я уже не доживу, наверное... но это
случится.
- Что ж, когда это случится, я вздохну с облегчением.
Они немного прошли в молчании. Потом Андреев продолжил:
- Это кино вчера - там был мой отец, с армией Конева, которая
соединилась с американцами в Германии. Несколько месяцев шли разговоры,
что теперь они будут драться с американцами. Отец рассказывал, что
некоторые солдаты плакали, когда слышали это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67