В одном из них
мне обещали, что я буду поджариваться на вечном огне в аду за нарушение
предначертания Божьего. Письмо я выкинул, а про себя подумал: если бы Бог
захотел воспротивиться тому, что со мной произошло, он не допустил бы
самой возможности погружаться в холодный сон. И я бы не пострадал.
Во вторник, третьего мая 2001 года, мне позвонили.
- На проводе миссис Шульц, сэр. Соединить?
- Шульц?
О черт, я же обещал мистеру Монетту, когда разговаривал с ним
последний раз, что разберусь с ней. Но все откладывал, потому что особого
желания говорить вообще с кем-нибудь у меня не было. Я почти не
сомневался, что она одна из тех сумасбродок, которые пристают к "сонникам"
с дурацкими расспросами.
Мистер Монетт говорил, что с тех пор, как я выписался, она звонила
уже несколько раз. В соответствии с правилами храма ей не давали адреса,
но соглашались сообщить мне о ее звонках. Что ж, придется поговорить с
ней: я в долгу перед Монеттом.
- Соедините меня с ней.
- Это Дэнни Дейвис? - Экрана у моего служебного телефона не было,
поэтому видеть меня она не могла.
- Слушаю вас. Ваша фамилия - Шульц?
- Ох, Дэнни, милый, как приятно вновь услышать твой голос! - Я медлил
с ответом, и она продолжала: - Разве ты не узнаешь меня?
Конечно, я узнал ее. Это была Белл Джентри.

7
Я назначил ей свидание.
Моим первым порывом было послать ее к черту и бросить трубку. Я давно
уже понял, что пытаться отомстить - ребячество. Пита не вернуть, а
кончиться все для меня может тюрьмой. Поэтому я прекратил поиски Майлза и
Белл и забыл о них. Но Белл ведь наверняка знала, где Рикки. Вот почему я
и договорился с ней о встрече.
Она хотела, чтобы я пригласил ее пообедать, но я не согласился. И
дело тут не в правилах хорошего тона, просто, по-моему, разделить трапезу
можно только с другом. Встретиться я с ней встречусь, но вести в ресторан
- слишком много чести для нее. Я спросил адрес и сказал, что буду у нее к
восьми вечера.
Она снимала дешевую меблирашку в доме без лифта в той части города
(Ла Брэ), которой еще не коснулось современное строительство. Не нажав
кнопку звонка, я уже понял, что отнятое у меня обманом ее не обогатило,
иначе она не жила бы в такой дыре. А увидев ее, я окончательно убедился,
что мстить вообще не имело смысла: годы справились с этим лучше меня.
Белл было не меньше пятидесяти трех (если верить ее прошлым
утверждениям о возрасте), но в действительности, скорее всего, около
шестидесяти. Благодаря успехам геронтологии и эндокринологии женщина в
2001 году, если она следила за собой, могла выглядеть тридцатилетней еще
много лет подряд. Многие так и выглядели. Некоторые звезды "хваталки"
хвастались, что они уже бабушки, хотя продолжали подвизаться в амплуа
инженю.
Но Белл за собой не следила.
Она растолстела, в голосе появились визгливые нотки, но вела она себя
так же развязно, как в молодости. Очевидно, она до сих пор считала тело
своим основным достоянием и поэтому была одета в стиктайтский домашний
халат, который не только выставлял напоказ чересчур много, а еще и
подчеркивал, что она особь женского пола, млекопитающая, раскормлена не в
меру, - но при этом ни к чему не годна.
Она сама этого не осознавала. Ее некогда острый ум зачах, и от
прежних времен в ней оставались только неистребимая самонадеянность и
тщеславие. С радостным визгом она бросилась мне на шею, и я с трудом
увернулся от поцелуя. Я отстранил ее:
- Спокойнее, Белл.
- Но я так счастлива, милый! Так взволнована, так потрясена!
- Еще бы! - Я пришел сюда с намерением держать себя в руках... мне
просто нужно было выяснить у нее один вопрос - и уйти. Но сдерживаться мне
было все труднее. - А ты помнишь, каким ты видела меня в последний раз? Вы
тогда накачали меня наркотиками до полной невменяемости... чтобы без труда
сплавить в холодный сон.
Казалось, это ее озадачило.
- Но, милый, мы так сделали для твоего же блага. Ты ведь был так
болен. - Она, похоже, искренне верила в то, что говорила.
- Ладно, ладно. А где Майлз? Ты же теперь миссис Шульц.
Ее глаза округлились.
- Разве ты ничего не знаешь?
- Не знаю чего?
- Бедный Майлз... бедный дорогуша Майлз! Он и двух лет не прожил с
тех пор, как ты покинул нас. - Неожиданно выражение ее лица резко
изменилось. - Подонок, он надул меня!
- Худо дело. - Хотел бы я знать, как он умер. Сам или ему помогли?
Может, мышьяку подсыпали? Я решил перейти к цели своего визита, прежде чем
она не завралась окончательно. - А что стало с Рикки?
- Какой Рикки?
- Падчерицей Майлза, Фредерикой.
- Ах, эта ужасная маленькая грубиянка! Откуда я знаю? Она уехала к
своей бабке.
- Где живет ее бабка? И как ее фамилия?
- Где? В Таксоне... или в Юме, или еще в какой-то дыре. А может, в
Индайо. Милый, я не хочу говорить об этом невыносимом ребенке... Давай
лучше поговорим о нас с тобой.
- Сейчас, сейчас. Так как фамилия бабушки?
- Дэнни, какой ты скучный! Ну чего ради я должна помнить такие
глупости?
- И все-таки?
- Ну, Ханолон... или Хейни, нет, Хайнц. Или, может, Хинкли. Не
хмурься, милый. Давай лучше выпьем. Давай поднимем бокал за наше
счастливое воссоединение.
- Я покачал головой:
- Я не пью. - И это было почти правдой. Испытав на своей шкуре, что
пьянство до добра не доводит, я теперь ограничивался кружкой пива с Чаком
Фрейденбергом.
- Очень жалко, миленький. Ты не против, если я себе налью?
Она уже наливала себе неразбавленный джин - утешение одиноких женщин.
Но прежде чем опустошить стакан, она достала пластиковый флакон и
вытряхнула на ладонь две таблетки.
- Хочешь?
Я узнал полосатую этикетку на флаконе - эйфорион. Он считался
нетоксичным и ненаркотическим, хотя единого мнения на сей счет не было;
некоторые предлагали зачислить его в один ряд с морфином и барбитуратами.
- Благодарю, мне и так хорошо.
- Рада за тебя.
Она проглотила обе таблетки разом и запила их джином. Я понял, что
мне лучше поспешить, иначе через некоторое время она будет способна только
глупо хихикать. Тогда я взял ее за руку, усадил на диван, а сам сел
напротив.
- Белл, расскажи мне о себе. Как ты жила все это время? Вышло у вас
что-нибудь с "Менниксом"?
- А? Нет, не вышло. - Тут она вспыхнула: - И все из-за тебя!
- Из-за меня? Да ведь меня уже не было.
- Конечно, из-за тебя. Ты же сделал из инвалидной коляски эту
уродину... она-то им и была нужна. А потом она пропала.
- Пропала? Откуда?
Она подозрительно уставилась на меня своими свинячьими глазками:
- Тебе лучше знать. Ведь ты ее взял.
- Я? Белл, ты в своем уме? Я ничего не мог взять. Я лежал намертво
замороженный. Откуда пропала? Когда?
Это полностью подтверждало мою догадку, что раз Майлзу и Белл не
удалось воспользоваться "ловким Фрэнком", его украл кто-то другой. Но из
всех, кого можно было заподозрить, я - единственный, кто этого не сделал.
Я не видел "Фрэнка" с той самой горестной ночи, когда они меня выставили
из фирмы.
- Расскажи мне, как было дело, Белл. И что заставило вас подумать на
меня?
- А кто же еще? Никто другой не знал, как он много значит... Я же не
велела этому мешку с дерьмом, Майлзу, оставлять его в гараже.
- Но ведь если кто-то украл его, то все равно не мог разобраться, как
он работает. У вас же остались инструкции и чертежи.
- У нас и их не было. Майлз, идиот, засунул все бумаги в машину той
ночью, когда мы собирались перевезти ее и спрятать.
Меня даже не покоробило, когда она сказала "спрятать". Я хотел
сказать, что засунуть кипу бумаг в чрево "Фрэнка" Майлз вряд ли мог, -
"Фрэнк" и без того был напичкан аппаратурой, как рождественский гусь
яблоками. Но тут вспомнил, что сам приспособил под днище коляски ящичек
для инструментов. В спешке Майлз вполне мог вывалить все мои бумаги именно
туда.
Ничего не поделаешь. Преступление было совершено тридцать лет назад.
И еще мне хотелось выяснить, каким образом они потеряли фирму "Горничная".
- Когда у вас не выгорело дело с "Менниксом", что вы сделали с нашей
компанией?
- Мы, конечно, продолжали работать. Но когда от нас ушел Джейк, Майлз
заявил, что надо свертывать дело. Майлз был тряпкой... а Джейка Шмидта я с
самого начала терпеть не могла. Подонок. Все докапывался, почему ты
ушел... Будто мы могли остановить тебя. Я настаивала, чтобы наняли нового
хорошего мастера и продолжали дело. И тогда фирма бы процветала. Но Майлз
уперся.
- А что было потом?
- Ну, потом мы, конечно, продали лицензию на производство "Горничной"
фирме "Приводные механизмы". Ты будто не знаешь - сам ведь там работаешь.
Я действительно знал - полное зарегистрированное название "Горничной"
теперь было: "Горничная. Производство агрегатов и приводных механизмов,
инкорпорейтед", а на вывеске значилось только "Горничная". Ну вот, похоже,
я выяснил все, что старая калоша была в состоянии рассказать. Но меня
интересовала еще одна деталь.
- После того как лицензия была передана "Механизмам", вы оба продали
свои акции?
- Что? Как тебе такая глупость в голову пришла? - Лицо ее
перекосилось, и она зарыдала; слабой рукой она пошарила в поисках
платочка, но не нашла и продолжала сквозь слезы: - Он меня надул! Он меня
надул! Грязная скотина, обдурил меня... - Она шмыгнула носом и добавила
задумчиво: - Вы все меня надули... а ты - больше всех, Дэнни. И это после
всего, что я для тебя сделала. - Она снова разрыдалась.
Я подумал, что эйфорион не стоит затраченных на него денег. Впрочем,
может быть, ей доставляло удовольствие поплакать.
- Как же он тебя обманул, Белл?
- Что? А то ты не знаешь. Он все оставил этому гнусному отродью...
после того, как обещал оставить все мне... после того, как я ухаживала за
ним, пока он болел... А ведь она ему даже не родная дочь! Всем это
известно.
Впервые за весь вечер я услышал добрую весть. Значит, Рикки все-таки
повезло, даже если они перехватили посланные мною акции. Я опять вернулся
к интересующему меня вопросу:
- Белл, как фамилия бабушки Рикки и где они жили?
- Где кто жил?
- Бабушка Рикки?
- Кто такая Рикки?
- Дочь Майлза. Постарайся вспомнить, Белл. Это очень важно.
Белл взвилась. Тыча в меня пальцем, она завизжала:
- Знаю я тебя! Ты был ее любовником, вот что. Грязная маленькая
стерва... и вонючий кот.
При упоминании о Пите меня охватила ярость, но я постарался не дать
ей выхода. Я просто схватил Белл за плечи и слегка потряс:
- Возьми себя в руки! Я хочу знать только одно. Где они жили? Куда
адресовал Майлз письма, когда писал им?
Она заартачилась:
- Не буду я с тобой разговаривать! Весь вечер ты ведешь себя
отвратительно. - Потом, словно мгновенно отрезвев, она добавила уже
спокойно: - Не знаю. Бабку звали Ханикер или что-то в этом роде. Я видела
ее только однажды, в суде, когда они приходили выяснять вопросы с
завещанием.
- Когда это было?
- Сразу после смерти Майлза, конечно.
- Белл, а когда умер Майлз?
Настроение у нее опять изменилось.
- Много хочешь знать. Ты хуже шерифа... все выпытываешь, да
выпытываешь! - Она преданно взглянула на меня: - Давай забудем все...
Только ты, милый, и я... у нас ведь вся жизнь впереди... Женщина в
тридцать девять лет еще молода... Шульцик говорил, что я самая свеженькая
из всех, кого он знавал, - а этот козел, скажу я тебе, знавал многих
женщин. Мы можем стать такими счастливыми, милый! Мы...
Тут мое терпение лопнуло. Я и так делал все, чтобы сдержаться, - даже
в сыщика играл.
- Мне пора идти, Белл.
- Что ты, милый! Еще так рано... у нас впереди целая ночь. Я
думала...
- Мне все равно, что ты думала. Я ухожу.
- Ах, милый! Какая жалось. Когда мы снова увидимся? Завтра? Я,
правда, ужасно занята, но ради тебя я отложу дела... и...
- Больше мы с тобой не увидимся, Белл, - отрезал я и ушел. С тех пор
я ее действительно больше никогда не видел.
Придя домой, я залез в горячую ванну и долго с остервенением тер тело
мочалкой. Потом сел за стол и попытался обдумать все, что мне удалось
узнать. Белл считала, что фамилия бабушки Рикки начинается на "Х" (если
вообще можно было доверять ее бессвязному бормотанию) и что жили они в
одном из городков Аризоны или, может быть, Калифорнии. Ладно, наверно,
сыщик-профессионал и извлек бы из этих сведений какую-нибудь пользу. А
скорее всего, что нет. В любом случае поиск утомителен, а главное - дорого
стоит. Так что придется отложить его до лучших времен.
Знал ли я еще что-нибудь полезное?
Майлз, по словам Белл, умер году в 1972-м.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32