В нем бурлила
жизнь, он сиял чистотой, и вас неудержимо влекло к нему, хотя он был забит
толпами народа и разросся до немыслимо гигантских размеров. Будь городские
власти в силах приостановить лет на десять приток иммигрантов, жилищная
проблема была бы решена. Но поскольку они не смогли этого сделать, им
оставалось прикладывать максимум усилий, чтобы разместить в городе толпы,
валом валившие со стороны Сьерры.
Но, ей-богу, стоило проспать тридцать лет, чтобы проснуться в такое
время, когда люди справились с простудой и никто не страдал от насморка.
Для меня это значило больше, чем строительство поселка исследователей на
Венере.
Но больше всего меня поразили две вещи. Во-первых, конечно, открытие
антигравитации, или, как тут называли это явление, "нульграв". Еще в 1970
году мне приходилось слышать, что в Бабсоновском научно-исследовательском
институте занимались изучением гравитации, но я не ожидал, что они
добьются каких-нибудь результатов. Действительно, у них ничего не
получилось, а теоретическое обоснование "нульграва" было разработано в
Эдинбургском университете. В школе меня учили: гравитация неизменна,
потому что она является неотъемлемым свойством пространства.
Значит, они сумели изменить характеристики пространства, так что
стало возможным перемещение по воздуху тяжелых предметов. Но все это пока
было возможно в пределах тяготения нашей матушки-Земли и неприемлемо для
использования в космических полетах. Неприемлемо в 2001 году, а насчет
будущего я зарекся предсказывать. Я узнал, что для подъема все еще
требовалось приложить силу, чтобы преодолеть тяготение, а чтобы опустить
груз, силовая установка накапливает все эти футо-фунты и с их помощью
легко опускает груз; иначе - трах-бах! - и все к черту! А вот чтобы
переместить груз в горизонтальной плоскости, скажем, из Сан-Франциско в
Большой Лос-Анджелес, надо было просто его поднять и направить, а потом
уже затрат энергии не требовалось. Груз скользил, словно конькобежец по
льду. Красота!
Я попытался изучить теорию гравитации, но через дифференциальное
исчисление мне было не продраться. Инженер редко бывает матфизиком, да в
этом и нет необходимости. Инженер просто должен по внешнему виду
какой-нибудь детали быстро сообразить, как ее применить, - короче,
разбираться в рабочих характеристиках и обладать пространственным
воображением. На это меня хватит.
Еще одно, что так поразило меня, - изменения в женской моде, ставшие
возможными благодаря стиктайтскому шву. Я не был потрясен видом
обнаженного женского тела на пляжах: в 1970 году к этому стали привыкать.
Но что дамочки выделывали с помощью нового шва, приводило меня в полное
замешательство. Мой дедушка родился в 1890 году - наверно, фасоны 1970
года подействовали бы на него так же.
Но мне нравился этот здоровый мир, и я был бы счастлив, живя в нем,
если бы не одиночество. Меня выбило из привычной колеи. Временами
(особенно по ночам) мне хотелось вернуться к моему покрытому боевыми
шрамами Питу, хотелось провести целый день вместе с Рикки в зоопарке...
хотелось, чтобы рядом оказался друг, с которым (как когда-то с Майлзом!)
можно было бы делить заботы и надежды.
2001 год только начался. Мне не удалось еще прочитать и половины
намеченного, а меня уже охватило непреодолимое желание уйти из
"тепленького местечка", каким была моя работа, и вернуться к чертежной
доске. Теперь, при нынешнем развитии техники, открывалось столько
возможностей, о которых в 1970 году приходилось только мечтать. И мне
хотелось немедленно приступить к любимому делу - заняться проектированием.
К примеру, я полагал, что уже появились автоматические секретари -
машины, которым можно было бы надиктовывать деловые письма и получать их
отпечатанными с учетом нужного формата и без единой ошибки, а главное -
без участия человека в какой-нибудь из операций. Но оказалось, что таких
машин не было.
Конечно, существовала машина, печатавшая с голоса, однако рассчитана
она была на фонетический язык - вроде эсперанто. Но разве можно было
диктовать ей на языке, в котором произносится "Ливерпуль", а пишется
"Манчестер"! Трудно ожидать, с другой стороны, что в угоду изобретателю
люди изменят традиционному написанию слов родного языка. Придется Магомету
идти к горе. Если уж ученицы старших классов с трудом усваивают английское
правописание и произношение - как научить машину писать правильно?
Считается, что ответ может быть один: невозможно. Но инженер-изобретатель
как раз и делает то, что когда-то считалось невозможным, - недаром
установлена система патентов.
Используя трубки памяти, уменьшенные во много раз, и дешевое золото,
легко уместить сотню тысяч звуковых анализаторов в кубический фут... то
есть ввести в машину весь словарь Вебстера. Впрочем, этого не требуется.
Вполне достаточно десяти тысяч слов. Какая стенографистка знает, как
пишутся слова "претенциозный" или "коллаборационист"? Если вам надо их
употребить, вы просто продиктуете их ей по буквам. Итак, программируем
машинку на восприятие слов по буквам. Кодируем пунктуацию... форматы
различных видов писем... заносим в память адреса фирм, разрабатываем
систему поиска нужного адреса... не забыть копировальное устройство... да,
нужен резерв памяти по меньшей мере на тысячу специальных терминов,
используемых в профессии будущего владельца. Конструкция должна быть
достаточно простой, чтобы покупатель сам мог внести в память машины любое
нужное ему слово.
Все просто. Осталось собрать вместе имевшиеся в продаже блоки и
изготовить промышленный образец.
Но вот что делать с омонимами?
"Стенографистка Дейзи" даже темпа не сбавит, печатая скороговорку "На
дворе трава, на траве дрова..." - здесь все слова звучат по-разному. Но
как ей выбрать правильное написание - "рог" или "рок", "соты" или "соды"?
Правда, в Публичной библиотеке должен быть "Словарь омонимов". Да, он
там был... И я взялся подсчитывать наиболее употребительные омонимические
пары, пытаясь с помощью теории информации и статистики определить, какие
из них потребуют специального кодирования.
Потихоньку у меня начали сдавать нервы. Я терял по тридцать часов в
неделю на совершенно бесполезную работу, да и вообще не мог же я
заниматься инженерными изысканиями в Публичной библиотеке! Мне нужны были
комната, где я мог бы чертить, мастерская для сборки и подгонки блоков
будущей машины, каталоги деталей, специальные журналы, калькуляторы и все
прочее.
Я твердо решил найти работу, хоть как-то связанную с моей
специальностью. У меня хватило ума понять, что я пока не могу называться
инженером - мне еще нужно набираться и набираться знаний. Но меня
постоянно беспокоила мысль, что, приобретя новые знания и разработав
какую-нибудь проблему, я столкнусь с тем, что лет десять - пятнадцать
назад кто-то уже решил ту же самую проблему, причем наверняка сделал это
лучше, изящнее... и с меньшими затратами.
Надо поступить на работу в какое-нибудь конструкторское бюро - там я
самой кожей впитаю все новое. Я надеялся, что смогу получить место
младшего чертежника. В 2001 году пользовались мощными полуавтоматическими
чертежными машинами - мне приходилось видеть их изображения, но пощупать
руками не довелось. Представься мне такая возможность, я бы, без сомнения,
освоил ее за двадцать минут, - ведь она была материальным воплощением
идеи, зародившейся у меня тридцать лет назад: агрегат, столь же походивший
на чертежную доску с рейсшиной, сколь гусиное перо на пишущую машинку.
Помнится, я хорошо продумал, как, стуча по клавишам, наносить на чертеж
линии любой конфигурации в любом месте.
Тем не менее я был уверен, что в этом случае идея моя не была
украдена (как украли "ловкого Фрэнка"), - ведь чертежная машина
существовала только в моем воображении. Кому-то пришла в голову та же
мысль, и она получила свое логическое развитие. Что ж, на поезде можно
ездить, если построены железные дороги.
Конструкторы "Алладина", той самой фирмы, которая выпускала
"трудягу", создали одну из лучших чертежных машин - "чертежник Дэн". Я
порылся в сбережениях, купил более или менее приличную одежду и
подержанный "дипломат", набил его для солидности газетами и под видом
покупателя отправился в демонстрационный зал фирмы. Там я попросил
показать автомат в работе. Подойдя вплотную к модели "чертежника Дэна", я
обмер. Психологи определили бы мое состояние как Deja vu - "со мной все
это уже было". Проклятие, машина выглядела точно такой, какой я себе ее
представлял тогда... и сделана она была так же, как я сделал бы ее сам, не
попади против своей воли в анабиоз.
Не спрашивайте, почему у меня возникло такое чувство. Мастер всегда
узнает свое детище; искусствовед безошибочно отличит картину, написанную
Рубенсом, от картины кисти Рембрандта по манере письма, светотени, по
композиции, выбору красок и множеству других особенностей. Проектирование
- не наука, а то же искусство, и есть тысячи способов решить любую задачу.
У каждого конструктора - своя "манера" решения, и он безошибочно определит
ее; так художник среди многих полотен сразу узнает свою картину.
Я предусмотрительно поинтересовался номером исходного патента и уже
не удивился, обнаружив, что дата его выдачи - 1970 год. Я решил выяснить,
кто же был изобретателем, - ведь он мог оказаться одним из моих учителей,
от которых я перенял манеру конструировать, а может, одним из инженеров, с
кем я когда-то работал.
Изобретатель, возможно, еще жив. Если так, то когда-нибудь я его
разыщу... и познакомлюсь с человеком, мыслившим в том же направлении.
Я собрался с духом и попросил консультанта показать мне принцип
работы. Ему не пришлось долго объяснять - мы с "чертежником Дэном" были
словно созданы друг для друга. Через десять минут я управлялся с машиной
лучше любого консультанта. Наконец я с трудом оторвался от "Дэна" и
получил рекламный проспект с указанием цены, скидок и перечнем мастерских
по обслуживанию. Консультант уже протягивал мне на подпись заполненный
бланк заказа, когда я, поспешно откланявшись и пообещав позвонить,
удалился. Я, конечно, поступил с ним подло, но в конце концов и отнял-то у
него всего час времени.
Из демонстрационного зала я направился прямо на головной завод по
производству "горничных" и подал заявление о приеме на работу. Я уже знал,
что Майлз и Белл больше не имеют отношения к "Горничной инкорпорейтед".
Время, оставшееся от работы и пополнения инженерных знаний, я тратил на
поиски Белл, Майлза, а особенно - Рикки. Никто из них не значился в числе
абонентов телефонной сети ни в Большом Лос-Анджелесе, ни в Соединенных
Штатах вообще. В национальном бюро в Кливленде с меня за "информацию"
содрали четвертную плату: я искал Белл под двумя фамилиями - Даркин и
Джентри.
Список избирателей округа Лос-Анджелес также ничего не дал.
В письме, подписанном семнадцатым вице-президентом "Горничной инк.",
в чьи обязанности входило, наверное, отвечать на дурацкие вопросы,
осторожно сообщалось, что служащие с такими фамилиями некоторое время
работали в корпорации тридцать лет назад, но в настоящее время корпорация
не располагает о них никакими сведениями.
Отыскать след тридцатилетней "холодной" давности не под силу
любителю, который не располагает для этого временем, а тем более
средствами. Будь у меня их отпечатки пальцев, я мог бы обратиться в ФБР.
Не знал я и номеров, присвоенных им системой общественной безопасности.
Моей благословенной отчизне хватило здравого смысла не опуститься до
уровня полицейского государства, так что вряд ли существовало бюро,
хранившее досье на каждого гражданина страны. Впрочем, если бы такие досье
и были, сомневаюсь, чтобы я получил к ним доступ.
Может быть, частное сыскное агентство за солидное вознаграждение и
взялось бы покопаться в архивах банков, налоговых управлений, газетных
подшивках и напало бы на их след. Но у меня не было для этого средств, а
чтобы заняться поисками самому - ни сил, ни времени.
В конце концов я оставил попытки отыскать Майлза и Белл, но дал себе
слово: как только появятся деньги - найму профессионального сыщика и
разыщу Рикки. Я уже установил, что она не владела акциями "Горничной
инкорпорейтед", и обратился с запросом в Американский банк с просьбой
сообщить, имеют или имели когда-либо они на сохранении ценные бумаги на ее
имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32