— Вон куда заначила, сучка, — процедил он, снял часики с цепочки и сунул их в карман. Ему хотелось двинуть ей по морде, но тут пришла мысль порыскать в бюро.
Бумага с двумя нацарапанными строчками и подписью сразу же бросилась в глаза. За такую хороший куш отвалят. Он сложил бумагу и бережно положил в карман. Потом взял с полки пачку бумаг — счета и квитанции, на другой лежали страховки, на третьей — записная книжечка, где на каждую дешевку целое дело заведено. Сгодится, в карман. На одной полке — пачка больших конвертов, желтых, не почтовых. Он стянул с них резинку, открыл один и вытащил фотографию. На обороте аккуратным остреньким почерком Кейт имя, адрес, занятие.
Джо радостно гоготнул. Вот это да, всем шансам шанс! Он открыл другой конверт, третий. Господи Иисусе, да тут целый Клондайк! На это сколько ж годков припеваючи прожить можно. Глянуть, к примеру, на этого толстожопого, который в городском совете сидит — со смеху помрешь! Он схватил конверты резинкой.
В верхнем ящичке обнаружилось восемь десятидолларовых бумажек и связка ключей. Деньги сразу пошли в карман. Джо приоткрыл второй ящичек — в нем бумага писчая, сургуч, пузырек с чернилами, и в эту секунду в комнату постучали. Он подошел к двери, высунулся. В коридоре стоял повар.
— Там тебя один видеть желает.
— Кто такой?
— А я откуда знаю.
Оглянувшись, Джо вышел в коридор, вынул ключ изнутри, запер дверь и ключ в карман. Может, чего проглядел там.
Оскар Ноубл стоял в просторной гостиной. На нем была серая шляпа и драповое, в рыжую клетку полупальто, застегнутое до самого верха. Глаза тоже водянистые, серые, того же цвета, как щетина на щеках и подбородке. Ставни еще не открыли, в комнате света едва-едва.
Джо ленивой походочкой вошел из коридора, и Оскар спросил:
— Тебя Джо зовут?
— Кому потребовался?
— Шериф с тобой поговорить хочет.
У Джо внутри похолодело.
— Задержание? — спросил он. — Покажь ордер.
— Какой к чертям ордер! — сказал Оскар. — Ничего мы тебе не клеим. Проверка, простая формальность. Пройдем?
— Пройдем, отчего не пройти, — согласился Джо.
Они вышли. Джо поежился.
— Пальтишко бы взять…
— Хочешь — возьми.
— Да ладно уж, обойдусь.
Они шли в сторону Кастровилльской улицы.
— Раньше загребали? — спросил Оскар. — Брали отпечатки?
Джо помолчал, потом сказал:
— Было дело.
— За что?
— Выпил и легавому двинул, — объяснил Джо.
— Ну вот и проверим, — сказал Оскар Ноубл и завернул за угол.
Джо рванул, как заяц, через улицу, через железнодорожные пути, туда, где виднелись пакгаузы и переулки Китайского квартала.
Чтобы достать револьвер, Оскару пришлось сорвать перчатку и расстегнуть пальто. Он выстрелил, выкинув руку, и промахнулся.
Джо начал петлять на бегу. Он был уже метрах в пятидесяти и приближался к проходу между двумя зданиями. Оскар подскочил к телефонному столбу на обочине, уперся в него левым локтем, левой же ладонью ухватил правое запястье и навел мушку на начало узкого проулка. Как только Джо попал в поле прицела, он выстрелил. Джо грохнулся ничком и проехал по земле с полметра. Рядом была бильярдная какого-то филиппинца. Оскар Ноубл зашел туда и позвонил в участок. Когда он вышел оттуда, вокруг убитого уже собралась порядочная толпа.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

1
Гораций Куин стал шерифом в 1903 году, победив на местных выборах мистера Р. Кифа. В качестве помощника шерифа он накопил хороший опыт, и избиратели решили: коли большая часть работы все равно лежит на нем, пусть он и будет шерифом. Куин пробыл в должности до 1919 года. Он так долго занимал свой пост, что мы, монтерейские подростки, воспринимали слова «шериф»и «Куин» как одно целое. Никого другого на его месте мы себе просто не представляли. Куин так и состарился шерифом. В молодости он повредил ногу и потом всю жизнь слегка прихрамывал, но мы знали, что он храбр и стоек, потому что много раз выходил победителем из всевозможных переделок и перестрелок. Кроме того, у него и вид был, как у настоящего шерифа других-то мы ведь не видели. Крупное, квадратное красноватое лицо, седые усы, закручивающиеся как рога у быка-лонгхорна, могучие плечи. С возрастом он приобрел осанистость, которая придавала ему еще больший вес. Ходил он в стетсоновской шляпе из дорогого фетра и просторной английской куртке, а кобуру с револьвером под старость носил на заплечном ремне, потому что прежний поясной чересчур оттягивался под ее весом и давил на живот. Он досконально знал свой округ еще в 1903 — м, а уж в 1917 — м узнал его лучше некуда и единолично поддерживал в нем надлежащий порядок. Коротко говоря, шериф Куин был одним из столпов здешней жизни и такой же неотъемлемой частью Салинас-Валли, лйк и обступавшие ее горы.
После того, как Кейт пальнула в Адама, Куин держал ее под негласным надзором. Когда умерла Фей, он нутром чувствовал, что именно эта бабенка скорее всего повинна в ее смерти, но понимал, что у него нет доказательств, а умный шериф ни за что не станет биться головой об стенку. Да и стоит ли огород городить из-за каких-то потаскух.
Со своей стороны Кейт не пыталась обвести шерифа вокруг пальца, так что мало-помалу он даже проникся к ней определенным уважением. С проституцией бороться все равно невозможно, пусть уж лучше бордели будут под началом солидных и строгих мадам. К тому же Кейт время от времени застукивала у себя разных типов, числящихся в бегах, и доносила Куину. В заведении у нее всегда был полный порядок. Словом, Куин и Кейт вполне ладили меж собой.
В субботу после Дня благодарения часов в двенадцать шериф Куин просматривал бумаги, найденные в карманах Джо Валери. Пуля тридцать восьмого калибра прошила ему край сердечной мышцы и вышла через ребра, вырвав кусок мяса величиной с кулак. Желтые конверты склеились от спекшейся крови. Шерифу пришлось намочить платок и, прикладывая его к плотной бумаге, разнимать их. Завещание было сложено и запачкалось только снаружи. Он прочитал его, отложил и, глубоко вздыхая, начал разглядывать фотографии.
От содержимого каждого конверта зависели честь и покой человека. Если эти фотографии ловко пустить в ход, не оберешься самоубийств, неизвестно, сколько людей покончат с собой. Сама Кейт уже лежала на столе в мертвецкой Мюллера, ее накачивали формалином, а в помещении судебно-медицинской экспертизы стояла банка с ее желудком.
Просмотрев все карточки до единой, Куин взял телефонную трубку и набрал номер.
— Ты не можешь заглянуть ко мне в участок? — сказал он. — Завтракаешь? Ничего, подождет твой завтрак. Да, очень важно, сам увидишь. Я жду.
Через несколько минут в старой кирпичной окружной тюрьме позади здания суда появился человек, чье имя называть не обязательно, и встал у конторки шерифа. Тот выложил перед ним завещание.
— Ты у нас законник. Скажи, эта бумага имеет какую-нибудь силу?
Посетитель пробежал глазами две написанные строчки и шумно вдохнул через нос.
— Это та самая?
— Та самая.
— Понятно… Если ее имя действительно Кэтрин Траск и это ее рука и если Арон Траск действительно ее сын, то законнее быть не может.
Ногтем указательного пальца Куин приподнял кончики своих пушистых усов.
— Ты ведь знал ее?
— М-м… не то чтобы знал. Я знал, кто она.
Куин поставил локти на стол и подался вперед.
— Сядь-ка, потолковать надо.
Человек пододвинул стул, завертел пальцами пуговицу на пальто.
— Кейт тебя шантажировала? — спросил шериф.
— Шантажировала? С какой стати?
— С такой. Я по-дружески спрашиваю. Она же померла. Чего ты боишься?
— Не понимаю, о чем ты… Никто меня не шантажирует.
Куин выудил фотографию из соответствующего конверта и кинул, как игральную карту, лицевой стороной на стол. Посетитель водрузил очки на переносицу и прерывисто задышал, засвистел ноздрями.
— Господи Иисусе, — проговорил он едва слышно. — Ты что, не знал, что она снимает?
— Знал… Она сама мне сказала… И что же ты с этим собираешься сделать? Да не молчи ты, Христа ради!
Куин взял фотографию у него из рук.
— Гораций, что ты с ними сделаешь?
— Сожгу. — Большой палец шерифа с треском прошелся по краю пачки. — Адская колода, правда? — сказал он. — Если ее раздать, в округе такое начнется…
На отдельный листок Куин выписал столбиком имена, поднялся, опираясь на хромую ногу, и подошел к железной печке, стоящей у стены. Там смял «Салинасскую утреннюю газету», поджег ее и бросил в печку. Когда комок разгорелся, он бросил в огонь пачку конвертов, выдвинул задвижку, закрыл дверцу. В печке загудело, и сквозь слюдяные окошки было видно, как заиграли внутри желтые языки пламени. Куин потер ладони, как будто счищал грязь.
— Негативы тоже там, — сказал он. — Сам ее бюро обыскал. Других отпечатков нет.
Посетитель хотел было что-то сказать, но сумел только выдавить хриплым шепотом:
— Спасибо тебе, Гораций.
Шериф, переваливаясь, вернулся к столу, взял листок с именами.
— Хочу попросить тебя об одном одолжении. Вот список. Поговори с теми, кто тут значится. Скажи, что я сжег фотографии. Ты же всех их знаешь, черт побери. Тебе поверят. Ангелы — они только на небесах водятся. Поговори с каждым по отдельности, расскажи, что тут произошло. Гляди! — Куин открыл дверцу печки и начал шуровать кочергой, сминая сгоревшую бумагу в пепел. Все расскажи.
Посетитель поглядел на шерифа, и тот понял, что нет такой силы на земле, которая отныне помешала бы сидящему напротив него человеку видеть в нем злейшего врага. До гробовой доски между ними будет стоять невидимая стена, хотя ни один не посмеет признаться в этом.
— Даже не знаю, как тебя благодарить, Гораций.
— Ладно, чего уж там, — печально проговорил шериф. — Надеюсь, мои друзья и со мной поступили бы таким же манером.
— Вот сволочь проклятая! — выдавил посетитель, и Гораций Куин понял, что в какой-то степени проклятие адресовано ему самому. И еще он понял, что недолго уже ему быть шерифом. Эти пристыженные уважаемые граждане выпрут его с должности, ничего другого им не остается. Он вздохнул и сел за стол.
— Иди, тебя завтрак дожидается, — буркнул он. — А у меня работы по горло.
Без четверти час шериф Куин свернул с Главной улицы на Центральный проспект. В булочной Рейно он взял горячий, прямо с поду, душистый батон французского хлеба. Опираясь на перила, он взошел на крыльцо дома и позвонил.
Дверь открыл Ли. Вокруг пояса у него было обернуто кухонное полотенце.
— Его нет дома, — сказал он.
— Нет, так будет. Я на пункт позвонил — идет он.
Ли посторонился, пропуская гостя, и усадил его в гостиной.
— Чашку горячего кофе не желаете?
— Не откажусь.
— Только что заварил, — сказал Ли и скрылся в кухне.
Куин с удовольствием оглядел удобную гостиную и подумал, что хватит ему сидеть в своем участке. Один знакомый доктор говорил ему: «Люблю принимать ребенка при родах, потому что меня ждет радость, если я хорошо потружусь». Шериф часто вспоминал эти слова и думал, что если он хорошо потрудится, его ждет чья-то беда. То, что его работа необходима, — слабое утешение. Да, пора на пенсию, хочет он этого или нет.
Рисуя себе уход на пенсию, каждый мечтает заняться тем, на что не хватало времени раньше: путешествовать по разным городам и странам, читать книги, которые не успел раскрыть, хотя делал вид, будто читал их, и тому подобное. Много лет шериф мечтал о том времени, когда он сможет поохотиться, порыбачить, побродить по горам Санта-Лусия, пожить в палатке на берегу какой-нибудь неизвестной речушки. И теперь, стоя на пороге этой прекрасной предзакатной поры, он вдруг почувствовал, что ему не хочется ни рыбачить, ни охотиться. Поспишь на земле — разболится нога. Подстрелишь оленя попробуй-ка поволочи на себе тяжелую обмякшую тушу. Да и не любитель он оленины. Мадам Рейно в вине ее вымачивает, потом приправы разной добавит, поперчит хорошенько, но ведь после такой готовки и старый башмак уплетешь за милую душу.
Ли приобрел новую, струйную кофеварку с ситечком. Куин слышал, как ударяется о стеклянный колпак пробивающийся сквозь молотые зерна кипяток, и его натренированный ум отметил, что китаец покривил душой, сказав, что у него только что сварился кофе.
У старика была хорошая память, обострившаяся за долгие годы службы. При желании он выстраивал перед глазами разных людей, рассматривал их лица и жесты, слышал их слова, воссоздавал целые сцены, как будто кинопроектор включал или ставил старую пластинку. Едва он подумал об оленине мадам Рейно, как его ум начал машинально регистрировать вещи в гостиной, и не просто регистрировать, но и словно подталкивать в бок, приговаривая! «Глянь-ка, тут что-то не так, чудно вроде».
Шериф внял совету, подаваемому внутренним голосом, и принялся рассматривать комнату: мебель обита цветастым ситцем, кружевные занавески, на столе — белая вышитая скатерть, диванные подушки с затейливым рисунком. Словно для дамочки комнатка, а в доме одни мужики.
Он представил себе свою собственную гостиную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99