В ящик кассы даже не заглянул. Осторожно опустил окно и заскользил в лунном свете от одного островка темноты к другому.
Днем он отлеживался в кустах, а на поиски еды выходил ночью и воровал только то, чего вряд ли хватятся — репу, три-четыре кукурузных початка из кормушек в конюшне, пару яблок-падалиц. Блеск новеньких башмаков он затер песком, а чтобы придать поношенный вид плащу, измесил клеенку, как тесто. Лишь через три дня наконец пошел дождь, который был ему так необходим (или просто казался необходимым из-за его крайней осторожности).
Дождь начался ближе к вечеру. Скрючившись в своем клеенчатом плаще, Адам дожидался темноты, а когда стемнело, двинулся сквозь сумрачную морось по Валдосте. Черную шляпу он нахлобучил на самые глаза, а желтый дождевик крепко стянул тесемкой у горла. Дошагав до станции, он всмотрелся в мутное от дождя стекло. Станционный распорядитель в зеленом целлулоидном козырьке и черных нарукавниках, высунувшись в окошко кассы, болтал с приятелем. Приятель ушел только минут через двадцать. Адам провожал его взглядом, пока он не спустился с платформы. Потом, стараясь унять волнение, сделал глубокий вдох и вошел в здание вокзала.
2
Карлу приходило мало писем. Бывало, он не заглядывал на почту неделями. Когда в феврале 1894 года из Вашингтона пришел толстый пакет от какой-то юридической фирмы, почтмейстер подумал, что, должно быть, письмо важное. Он прошел пешком до фермы Трасков, отыскал Карла, который в это время колол дрова, и вручил ему конверт. Ну и раз уж он взял на себя такие хлопоты, остался ждать, пока Карл расскажет, что там написано.
Карлу было плевать, что почтмейстер ждет. Очень медленно он прочел все пять страниц, потом перечитал их еще раз, проговаривая про себя каждое слово и шевеля губами. Потом сложил письмо, развернулся и зашагал к дому.
— Что-нибудь случилось, мистер Траск? — вдогонку ему поинтересовался почтмейстер.
— У меня отец умер, — ответил Карл, вошел в дом и закрыл за собой дверь.
«Переживал, — рассказывал потом почтмейстер. Очень переживал. Но все в себе. Больше молчал».
Войдя в дом. Карл зажег лампу, хотя было еще светло. Положил письмо на стол, вымыл руки и только после этого уселся читать снова.
Послать ему телеграмму в Вашингтоне было некому. Юристы отыскали его адрес в бумагах отца. Они выражали соболезнование — «Весьма прискорбное событие». А еще они были прямо-таки взволнованы от приятной неожиданности. Когда Траск поручил им составить его завещание, они, конечно, допускали, что он сколько-то подкопил для своих сыновей — скажем, долларов пятьсот — шестьсот. Им тогда казалось, что больше у него не наберется. Но теперь, когда они проверили его банковские книжки, обнаружилось, что на лицевом счете у него больше девяноста трех тысяч долларов и еще десять тысяч в ценных бумагах. Это обстоятельство существенно изменило их отношение к мистеру Траску. С такими деньгами человек богат. И беспокоиться ему не о чем. Таких денег достаточно, чтобы основать династию. Юристы искренне поздравляли Карла и его брата Адама. По условиям завещания, поясняли они, наследство делилось поровну. Далее прилагался перечень личных вещей покойного: пять именных сабель, которыми наградили Сайруса на различных съездах СВР; выточенный из ветви оливы и украшенный золотой пластинкой молоток председателя собрания; масонский брелок в виде циркуля с головкой из бриллианта; золотые коронки с тех зубов, которые покойный был вынужден удалить, когда перешел на вставные челюсти; часы (серебряные); трость с золотым набалдашником и так далее.
Карл перечитал письмо еще два раза и застыл за столом, обхватив голову руками. Он думал об Адаме. Ему хотелось, чтобы Адам вернулся домой.
Карл чувствовал, что чего-то не понимает, и пребывал в унылом недоумении. Он развел огонь, поставил на плиту сковородку и, пока она грелась, резал и клал на нее толстые куски соленого окорока. Потом вернулся назад, опять уставился на письмо. И вдруг схватил его и сунул в ящик кухонного стола. Надо на время выкинуть все из головы, решил он.
Но, разумеется, ни о чем другом он думать уже не мог, и мысли его тупо ползли по кругу, возвращаясь все к тому же исходному вопросу: «Откуда у него взялось столько денег?»
Когда два события схожи по характеру. По времени или месту, мы спешим радостно ухватиться за это сходство и усмотреть в нем полное совпадение — отсюда и рождаются мифы, которые мы копим, чтобы потом рассказывать знакомым о чудесах. До того дня Карлу ни разу в жизни не приносили на ферму ни одного письма. А тут вдруг, спустя всего месяц, на ферму прибежал мальчишка с телеграммой. Карл потом всегда связывал в уме эти письмо и телеграмму, точно так же, как мы невольно связываем между собой две смерти и ждем третьей. С телеграммой в руке Карл поспешил в городок, на станцию.
— Ты послушай, чего я тебе прочту, — сказал он телеграфисту.
— Я уже читал.
— Как?
— К нам же по телеграфу приходит, — объяснил телеграфист. — Я сам и записал.
— Да?.. А, ну да, конечно. «Прошу срочно переведи телеграфом сто долларов. Еду домой. Адам».
— Пришло наложенным платежом, — сказал телеграфист. — С тебя шестьдесят центов.
— Валдоста, Джорджия… Я и не знал, что есть такой город.
— Я тоже не знал, но, стало быть, есть.
— Слушай, Торнтон, а как это перевести деньги телеграфом?
— Очень просто: принесешь сто два доллара шестьдесят центов, а я пошлю телеграмму в Валдосту, и тамошний телеграфист выдаст Адаму сто долларов. Но за тобой все равно еще шестьдесят центов.
— Я заплачу… Слушай, а как я узнаю, что это Адам? Вдруг вместо него кто-нибудь другой получит?
Телеграфист снисходительно улыбнулся с видом умудренного жизнью человека:
— Мы сделаем так; ты придумаешь вопрос, чтобы ответ на него знал только Адам и больше никто. Я пошлю туда и вопрос, и ответ. А там человеку зададут этот вопрос, и если он не знает ответа, денег ему не видать. — Ловко. Тогда я придумаю вопрос позаковыристей. — Ты лучше неси скорее сто долларов, пока старина Брин не закрыл кассу.
Карл был в восторге от этой игры. Он вернулся, зажав деньги в кулаке. — Придумал, — объявил он.
— Надеюсь, это не девичья фамилия вашей матери. Такие вещи многие забывают.
— Нет, совсем другое. Вопрос такой: «Какой подарок ты подарил отцу на день рождения в тот год, когда ты ушел в армию?»
— Вопрос хороший, только уж больно ты его развез. Покороче не можешь, чтобы слов десять?
— Ты, что ли, платить будешь? А ответ — «Щенок».
— Да уж, поди догадайся. — Торнтон хмыкнул. — Дело хозяйское, платить не мне, а тебе.
— Во будет потеха, если он забыл, — сказал Карл.Ни в жизнь до дому не доберется.
3
Со станции Адам дошел до фермы пешком. Рубашка на нем была грязная, и весь его ворованный гардероб выглядел несвежим и мятым, потому что он целую неделю спал не раздеваясь. Зайдя за дом, он остановился и прислушался, пытаясь понять, где сейчас Карл, и почти тотчас услышал, как тот стучит молотком в большом новом амбаре.
— Эй, Карл! — крикнул Адам.
Стук прекратился, наступила тишина. У Адама было ощущение, что брат внимательно разглядывает его сквозь щели амбара. Но вот Карл торопливо вышел, подбежал к Адаму, и они пожали руки.
— Ну, как ты?
— Прекрасно, сказал Адам.
— А похудел-то, господи!
— Наверно. И вдобавок постарел. Карл окинул его взглядом.
— Ты, похоже, не разбогател.
— Угадал.
— А где твой чемодан?
— У меня его нет.
— Ну ты силен! Где же ты был столько времени?
— То там, то здесь, на месте не сидел.
— Бродяжил, что ли?
— Можно и так сказать.
Хотя миновало столько лет, хотя на загрубевшем лице Карла уже пролегли морщины, а его темные глаза стали отливать красным, Адам по прошлому опыту догадывался, что брат чем-то обеспокоен и, что расспрашивая его. Карл в то же время думает о чем-то другом.
— Почему ты не возвращался домой?
— Да просто уже привык бродяжить. Не мог остановиться. Бродячая жизнь засасывает. Шрам-то у тебя какой страшный.
— Тот самый, я тебе про него писал. И все не проходит, только еще больше темнеет. А чего ты мне не писал? Есть хочешь? — Карл то нервно совал руки в карманы, то вынимал их, чесал подбородок, скреб в затылке.
— Может, еще пройдет. Я как-то раз видел одного с такой же отметиной — он бармен был, — только у него она была похожа на кота. Родимое пятно. Все его так и звали — Кот.
— Есть хочешь?
— Можно и поесть.
— Так как ты решил — останешься теперь на ферме?
— Да наверно… Что, пойдем в дом?
— Да наверно, — как эхо откликнулся Карл. — Отец-то наш умер.
— Знаю.
— Откуда?
— Мне на станции телеграфист сказал. А давно он умер?
— С месяц.
— От чего?
— Воспаление легких.
— Где похоронили — здесь?
— Нет. В Вашингтоне. Мне потом пришло письмо и газеты. Его везли на лафете и сверху флагом накрыли. Там даже вицe-пpeзидeнт был, а президент послал венок. В газетах написано. И фотографии есть… Я тебе покажу. Я все это сохранил.
Адам внимательно изучал лицо брата, и Карл, не выдержав, отвернулся.
— Ты что, злишься, что ли? — спросил Адам.
— Чего мне злиться?
— Мне показалось, что…
— Ничего я не злюсь. Пошли, я тебя чем-нибудь накормлю.
— Пойдем. А он долго болел?
— Нет. Болезнь была скоротечная. Сгорел сразу. Карл что-то утаивал. Ему явно хотелось о чем-то рассказать, но он не знал, как подступиться. И говорил о чем угодно, кроме главного. Адам замолчал. Может, и правильнее сейчас помолчать, чтобы Карл пообвыкся, притерся и выложил наконец свой секрет.
— В послания с того света я не очень-то верю, говорил Карл. — Хотя кто знает? Некоторые уверяют, им были видения… Вот, например, эта старуха, Сара Уитберн. Клянется, что не врет. Но тебе-то никакого видения не было, да? Слушай, чего ты будто воды в рот набрал?
— Просто так. Я думаю, — сказал Адам. И он действительно сейчас думал. «Я ведь больше не боюсь его, с удивлением думал он. — Раньше боялся до смерти, а теперь не боюсь совсем. Интересно, почему так? Может, это после армии? Или после каторги? А может, потому что отец умер? Да, может быть, но все равно непонятно». От страха не осталось и следа, и Адам чувствовал, что может теперь говорить все, что хочет, а ведь раньше он тщательно выбирал слова, чтобы не навлечь на себя беду. Это было приятное чувство, как будто он воскрес иа мертвых. Они вошли в кухню: Адам все здесь помнил, но в то же время, будто видел в первый раз. Кухня, казалось, стала меньше и грязнее.
— Знаешь, Карл, — весело произнес Адам, — я вот сейчас тебя слушаю… Ты же хочешь мне что-то сказать, но все ходишь вокруг да около, все чего-то юлишь. Уж лучше скажи сразу, и дело с концом.
В глазах Карла сверкнула злоба. Он поднял голову. Его власть над братом кончилась. Нет, мне его уже не побить, уныло подумал он. Не смогу. Адам хохотнул.
— Может, конечно, грех веселиться, когда у нас только что умер отец, но знаешь. Карл, мне еще ни разу в жизни не было так хорошо. И так легко. Ну, давай, Карл, выкладывай. Не мучайся.
— Ты любил отца? — спросил Карл.
— Объясни, к чему ты клонишь, тогда скажу.
— И все-таки: любил или нет?
— А тебе-то что?
— Сначала ответь.
Ощущение полной раскованности, полной свободы пьянило Адама.
— Хорошо, отвечу. Нет, не любил. Иногда я боялся его. Иногда… да, бывало, он меня даже восхищал, но чаще я его просто ненавидел. Почему ты меня об этом спросил? Карл, опустив голову, смотрел себе на руки.
— Не понимаю, — сказал он. — Чего-то никак до меня не доходит. Он ведь любил тебя больше всех на свете.
— Вот уж не верю.
— Не хочешь — не верь. Он радовался любому твоему подарку. А меня он не любил. И подарки мои ему не нравились. Помнишь, как я подарил ему тот ножик? Чтобы его купить, я наколол и продал целую кучу дров. А он этот ножик даже не взял с собой в Вашингтон. Так и лежит здесь, в его письменном столе. А ты подарил ему щенка. Он тебе ни цента не стоил. Я покажу тебе этого пса, на фотографии. На отцовских похоронах. Его держал на руках какой-то полковник — пес уже совсем ослеп и даже ходить не мог. После похорон его пристрелили.
В голосе Карла было столько ярости, что Адам растерялся.
— Зачем ты? — сказал он. — Не понимаю, зачем ты об этом.
— Я же любил его. — Впервые за все годы, что Адам его помнил, Карл заплакал. Уронил голову на руки, сидел и плакал.
Адам хотел было подойти к брату, но в душе его всколыхнулся прежний страх. Нет, подумал он, если я до него дотронусь, он кинется на меня и убьет. Адам подошел к открытой двери и встал в проеме спиной к Карлу, а тот все шмыгал носом.
Та часть фермы, где стоял дом, не радовала глаз — здесь и прежде всегда было неуютно. Всюду мусор, неухожено, запущено, сараи построены где попало; ни одного цветочка, на земле валяются обрывки бумаги, щепки. И сам дом тоже не отличался красотой. Обычная крепкая изба, где люди ночуют и готовят пищу. Угрюмое жилье, никем не любимое, никого не любящее. Просто жилье, но уж никак не отчий кров, не дом родной, по которому скучаешь и куда стремишься вернуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Днем он отлеживался в кустах, а на поиски еды выходил ночью и воровал только то, чего вряд ли хватятся — репу, три-четыре кукурузных початка из кормушек в конюшне, пару яблок-падалиц. Блеск новеньких башмаков он затер песком, а чтобы придать поношенный вид плащу, измесил клеенку, как тесто. Лишь через три дня наконец пошел дождь, который был ему так необходим (или просто казался необходимым из-за его крайней осторожности).
Дождь начался ближе к вечеру. Скрючившись в своем клеенчатом плаще, Адам дожидался темноты, а когда стемнело, двинулся сквозь сумрачную морось по Валдосте. Черную шляпу он нахлобучил на самые глаза, а желтый дождевик крепко стянул тесемкой у горла. Дошагав до станции, он всмотрелся в мутное от дождя стекло. Станционный распорядитель в зеленом целлулоидном козырьке и черных нарукавниках, высунувшись в окошко кассы, болтал с приятелем. Приятель ушел только минут через двадцать. Адам провожал его взглядом, пока он не спустился с платформы. Потом, стараясь унять волнение, сделал глубокий вдох и вошел в здание вокзала.
2
Карлу приходило мало писем. Бывало, он не заглядывал на почту неделями. Когда в феврале 1894 года из Вашингтона пришел толстый пакет от какой-то юридической фирмы, почтмейстер подумал, что, должно быть, письмо важное. Он прошел пешком до фермы Трасков, отыскал Карла, который в это время колол дрова, и вручил ему конверт. Ну и раз уж он взял на себя такие хлопоты, остался ждать, пока Карл расскажет, что там написано.
Карлу было плевать, что почтмейстер ждет. Очень медленно он прочел все пять страниц, потом перечитал их еще раз, проговаривая про себя каждое слово и шевеля губами. Потом сложил письмо, развернулся и зашагал к дому.
— Что-нибудь случилось, мистер Траск? — вдогонку ему поинтересовался почтмейстер.
— У меня отец умер, — ответил Карл, вошел в дом и закрыл за собой дверь.
«Переживал, — рассказывал потом почтмейстер. Очень переживал. Но все в себе. Больше молчал».
Войдя в дом. Карл зажег лампу, хотя было еще светло. Положил письмо на стол, вымыл руки и только после этого уселся читать снова.
Послать ему телеграмму в Вашингтоне было некому. Юристы отыскали его адрес в бумагах отца. Они выражали соболезнование — «Весьма прискорбное событие». А еще они были прямо-таки взволнованы от приятной неожиданности. Когда Траск поручил им составить его завещание, они, конечно, допускали, что он сколько-то подкопил для своих сыновей — скажем, долларов пятьсот — шестьсот. Им тогда казалось, что больше у него не наберется. Но теперь, когда они проверили его банковские книжки, обнаружилось, что на лицевом счете у него больше девяноста трех тысяч долларов и еще десять тысяч в ценных бумагах. Это обстоятельство существенно изменило их отношение к мистеру Траску. С такими деньгами человек богат. И беспокоиться ему не о чем. Таких денег достаточно, чтобы основать династию. Юристы искренне поздравляли Карла и его брата Адама. По условиям завещания, поясняли они, наследство делилось поровну. Далее прилагался перечень личных вещей покойного: пять именных сабель, которыми наградили Сайруса на различных съездах СВР; выточенный из ветви оливы и украшенный золотой пластинкой молоток председателя собрания; масонский брелок в виде циркуля с головкой из бриллианта; золотые коронки с тех зубов, которые покойный был вынужден удалить, когда перешел на вставные челюсти; часы (серебряные); трость с золотым набалдашником и так далее.
Карл перечитал письмо еще два раза и застыл за столом, обхватив голову руками. Он думал об Адаме. Ему хотелось, чтобы Адам вернулся домой.
Карл чувствовал, что чего-то не понимает, и пребывал в унылом недоумении. Он развел огонь, поставил на плиту сковородку и, пока она грелась, резал и клал на нее толстые куски соленого окорока. Потом вернулся назад, опять уставился на письмо. И вдруг схватил его и сунул в ящик кухонного стола. Надо на время выкинуть все из головы, решил он.
Но, разумеется, ни о чем другом он думать уже не мог, и мысли его тупо ползли по кругу, возвращаясь все к тому же исходному вопросу: «Откуда у него взялось столько денег?»
Когда два события схожи по характеру. По времени или месту, мы спешим радостно ухватиться за это сходство и усмотреть в нем полное совпадение — отсюда и рождаются мифы, которые мы копим, чтобы потом рассказывать знакомым о чудесах. До того дня Карлу ни разу в жизни не приносили на ферму ни одного письма. А тут вдруг, спустя всего месяц, на ферму прибежал мальчишка с телеграммой. Карл потом всегда связывал в уме эти письмо и телеграмму, точно так же, как мы невольно связываем между собой две смерти и ждем третьей. С телеграммой в руке Карл поспешил в городок, на станцию.
— Ты послушай, чего я тебе прочту, — сказал он телеграфисту.
— Я уже читал.
— Как?
— К нам же по телеграфу приходит, — объяснил телеграфист. — Я сам и записал.
— Да?.. А, ну да, конечно. «Прошу срочно переведи телеграфом сто долларов. Еду домой. Адам».
— Пришло наложенным платежом, — сказал телеграфист. — С тебя шестьдесят центов.
— Валдоста, Джорджия… Я и не знал, что есть такой город.
— Я тоже не знал, но, стало быть, есть.
— Слушай, Торнтон, а как это перевести деньги телеграфом?
— Очень просто: принесешь сто два доллара шестьдесят центов, а я пошлю телеграмму в Валдосту, и тамошний телеграфист выдаст Адаму сто долларов. Но за тобой все равно еще шестьдесят центов.
— Я заплачу… Слушай, а как я узнаю, что это Адам? Вдруг вместо него кто-нибудь другой получит?
Телеграфист снисходительно улыбнулся с видом умудренного жизнью человека:
— Мы сделаем так; ты придумаешь вопрос, чтобы ответ на него знал только Адам и больше никто. Я пошлю туда и вопрос, и ответ. А там человеку зададут этот вопрос, и если он не знает ответа, денег ему не видать. — Ловко. Тогда я придумаю вопрос позаковыристей. — Ты лучше неси скорее сто долларов, пока старина Брин не закрыл кассу.
Карл был в восторге от этой игры. Он вернулся, зажав деньги в кулаке. — Придумал, — объявил он.
— Надеюсь, это не девичья фамилия вашей матери. Такие вещи многие забывают.
— Нет, совсем другое. Вопрос такой: «Какой подарок ты подарил отцу на день рождения в тот год, когда ты ушел в армию?»
— Вопрос хороший, только уж больно ты его развез. Покороче не можешь, чтобы слов десять?
— Ты, что ли, платить будешь? А ответ — «Щенок».
— Да уж, поди догадайся. — Торнтон хмыкнул. — Дело хозяйское, платить не мне, а тебе.
— Во будет потеха, если он забыл, — сказал Карл.Ни в жизнь до дому не доберется.
3
Со станции Адам дошел до фермы пешком. Рубашка на нем была грязная, и весь его ворованный гардероб выглядел несвежим и мятым, потому что он целую неделю спал не раздеваясь. Зайдя за дом, он остановился и прислушался, пытаясь понять, где сейчас Карл, и почти тотчас услышал, как тот стучит молотком в большом новом амбаре.
— Эй, Карл! — крикнул Адам.
Стук прекратился, наступила тишина. У Адама было ощущение, что брат внимательно разглядывает его сквозь щели амбара. Но вот Карл торопливо вышел, подбежал к Адаму, и они пожали руки.
— Ну, как ты?
— Прекрасно, сказал Адам.
— А похудел-то, господи!
— Наверно. И вдобавок постарел. Карл окинул его взглядом.
— Ты, похоже, не разбогател.
— Угадал.
— А где твой чемодан?
— У меня его нет.
— Ну ты силен! Где же ты был столько времени?
— То там, то здесь, на месте не сидел.
— Бродяжил, что ли?
— Можно и так сказать.
Хотя миновало столько лет, хотя на загрубевшем лице Карла уже пролегли морщины, а его темные глаза стали отливать красным, Адам по прошлому опыту догадывался, что брат чем-то обеспокоен и, что расспрашивая его. Карл в то же время думает о чем-то другом.
— Почему ты не возвращался домой?
— Да просто уже привык бродяжить. Не мог остановиться. Бродячая жизнь засасывает. Шрам-то у тебя какой страшный.
— Тот самый, я тебе про него писал. И все не проходит, только еще больше темнеет. А чего ты мне не писал? Есть хочешь? — Карл то нервно совал руки в карманы, то вынимал их, чесал подбородок, скреб в затылке.
— Может, еще пройдет. Я как-то раз видел одного с такой же отметиной — он бармен был, — только у него она была похожа на кота. Родимое пятно. Все его так и звали — Кот.
— Есть хочешь?
— Можно и поесть.
— Так как ты решил — останешься теперь на ферме?
— Да наверно… Что, пойдем в дом?
— Да наверно, — как эхо откликнулся Карл. — Отец-то наш умер.
— Знаю.
— Откуда?
— Мне на станции телеграфист сказал. А давно он умер?
— С месяц.
— От чего?
— Воспаление легких.
— Где похоронили — здесь?
— Нет. В Вашингтоне. Мне потом пришло письмо и газеты. Его везли на лафете и сверху флагом накрыли. Там даже вицe-пpeзидeнт был, а президент послал венок. В газетах написано. И фотографии есть… Я тебе покажу. Я все это сохранил.
Адам внимательно изучал лицо брата, и Карл, не выдержав, отвернулся.
— Ты что, злишься, что ли? — спросил Адам.
— Чего мне злиться?
— Мне показалось, что…
— Ничего я не злюсь. Пошли, я тебя чем-нибудь накормлю.
— Пойдем. А он долго болел?
— Нет. Болезнь была скоротечная. Сгорел сразу. Карл что-то утаивал. Ему явно хотелось о чем-то рассказать, но он не знал, как подступиться. И говорил о чем угодно, кроме главного. Адам замолчал. Может, и правильнее сейчас помолчать, чтобы Карл пообвыкся, притерся и выложил наконец свой секрет.
— В послания с того света я не очень-то верю, говорил Карл. — Хотя кто знает? Некоторые уверяют, им были видения… Вот, например, эта старуха, Сара Уитберн. Клянется, что не врет. Но тебе-то никакого видения не было, да? Слушай, чего ты будто воды в рот набрал?
— Просто так. Я думаю, — сказал Адам. И он действительно сейчас думал. «Я ведь больше не боюсь его, с удивлением думал он. — Раньше боялся до смерти, а теперь не боюсь совсем. Интересно, почему так? Может, это после армии? Или после каторги? А может, потому что отец умер? Да, может быть, но все равно непонятно». От страха не осталось и следа, и Адам чувствовал, что может теперь говорить все, что хочет, а ведь раньше он тщательно выбирал слова, чтобы не навлечь на себя беду. Это было приятное чувство, как будто он воскрес иа мертвых. Они вошли в кухню: Адам все здесь помнил, но в то же время, будто видел в первый раз. Кухня, казалось, стала меньше и грязнее.
— Знаешь, Карл, — весело произнес Адам, — я вот сейчас тебя слушаю… Ты же хочешь мне что-то сказать, но все ходишь вокруг да около, все чего-то юлишь. Уж лучше скажи сразу, и дело с концом.
В глазах Карла сверкнула злоба. Он поднял голову. Его власть над братом кончилась. Нет, мне его уже не побить, уныло подумал он. Не смогу. Адам хохотнул.
— Может, конечно, грех веселиться, когда у нас только что умер отец, но знаешь. Карл, мне еще ни разу в жизни не было так хорошо. И так легко. Ну, давай, Карл, выкладывай. Не мучайся.
— Ты любил отца? — спросил Карл.
— Объясни, к чему ты клонишь, тогда скажу.
— И все-таки: любил или нет?
— А тебе-то что?
— Сначала ответь.
Ощущение полной раскованности, полной свободы пьянило Адама.
— Хорошо, отвечу. Нет, не любил. Иногда я боялся его. Иногда… да, бывало, он меня даже восхищал, но чаще я его просто ненавидел. Почему ты меня об этом спросил? Карл, опустив голову, смотрел себе на руки.
— Не понимаю, — сказал он. — Чего-то никак до меня не доходит. Он ведь любил тебя больше всех на свете.
— Вот уж не верю.
— Не хочешь — не верь. Он радовался любому твоему подарку. А меня он не любил. И подарки мои ему не нравились. Помнишь, как я подарил ему тот ножик? Чтобы его купить, я наколол и продал целую кучу дров. А он этот ножик даже не взял с собой в Вашингтон. Так и лежит здесь, в его письменном столе. А ты подарил ему щенка. Он тебе ни цента не стоил. Я покажу тебе этого пса, на фотографии. На отцовских похоронах. Его держал на руках какой-то полковник — пес уже совсем ослеп и даже ходить не мог. После похорон его пристрелили.
В голосе Карла было столько ярости, что Адам растерялся.
— Зачем ты? — сказал он. — Не понимаю, зачем ты об этом.
— Я же любил его. — Впервые за все годы, что Адам его помнил, Карл заплакал. Уронил голову на руки, сидел и плакал.
Адам хотел было подойти к брату, но в душе его всколыхнулся прежний страх. Нет, подумал он, если я до него дотронусь, он кинется на меня и убьет. Адам подошел к открытой двери и встал в проеме спиной к Карлу, а тот все шмыгал носом.
Та часть фермы, где стоял дом, не радовала глаз — здесь и прежде всегда было неуютно. Всюду мусор, неухожено, запущено, сараи построены где попало; ни одного цветочка, на земле валяются обрывки бумаги, щепки. И сам дом тоже не отличался красотой. Обычная крепкая изба, где люди ночуют и готовят пищу. Угрюмое жилье, никем не любимое, никого не любящее. Просто жилье, но уж никак не отчий кров, не дом родной, по которому скучаешь и куда стремишься вернуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99