В войну я прямо
со школьной скамьи в армию попал. На моих глазах одному из наших солдат
разворотило грудь; как-то раз притащили немца: глаза выпучены, вместо
ног - кровавые култышки. Мне их точно лучину щепать пришлось. Но
кончилась война, кончились ужасы, а на меня нет-нет, да и найдет тоска,
пусто на душе сделается.
- А вы, док, почаще о будущем думайте. Ведь наша борьба породит
что-то новое, хорошее. В том и ценность этой борьбы.
- Увериться бы в этом! Мой недолгий опыт подсказывает, что какова
цель, таковы и средства. Неужели, Джим, вы не понимаете, что насилие
породит лишь насилие?
- Не верю, - откликнулся Джим. - Все великие дела с насилия
начинались.
- Ни в чем не сыскать начала или конца - Мне иной раз кажется,
человек занят страшной яростной борьбой, которая тянется из забытого
прошлого в неведомое и непонятное будущее. И человек упрямо
преодолевает все препятствия, побеждает всех врагов, кроме одн ого - Он
не в силах победить себя. До чего же человечество себя ненавидит!
- Мы не себя ненавидим, а частный капитал, он всех нас на колени
поставил, - заметил Джим.
- Но ваши противники такие же люди, как и мы - Человек сам себя
ненавидит. Психологи утверждают: любовь человека к самому себе
полностью уравновешивается ненавистью к самому себе. И для всего
человечества тот же закон справедлив. Мы сами с собой воюем, а убедить
можно, лишь всех людей до единого перебив. Я сам по себе, и мне нечего
ненавидеть. А вот что вам все это сулит, Джим?
- Мне лично? - Джим ошалело ткнул себя пальцем в грудь.
- Да вам. Что вам сулит весь этот шабаш?
- Не знаю, да и не хочу знать.
- Ну, допустим, у вас случится заражение крови или вы умрете от
столбняка, а забастовка кончится неудачно? Что тогда?
- Это неважно, док, - упорно повторил Джим. - Совсем неважно. А
ведь недавно и у меня были такие же мысли, как и у вас.
- И как же вы переменились? - спросил Бертон. Точнее, как
менялись?
- Не знаю. Ведь и я жил сам по себе, а теперь все по иному. И
случись мне сейчас умереть, дело наше не застопорится - ведь я в нем
всего лишь крупица - а будет расти, крепнуть. Мне ранение и то в
радость, и Джой перед смертью, честное слово, хоть секунду, но
порадовался. Подстрелили его, и он наверняка успел сообразить, что
умирает ради общего дела, и - обрадовался. Я уверен в этом.
Снаружи кто-то заговорил ровным низкий голосом. Потом раздалось
несколько криков, потом - рев толпы, словно рык разъяренных зверей.
- Лондон речь держит, - определил Джим - А ребята уже распалились,
так злобой и кипят. Надо же людская злоба прямо по воздуху передается.
Вам не понять, док. Мой старик все тоже - сам по себе. Избирали его, и
он едва домой приползал. Один одинешенек всегда, я это отлично помню. А
я сейчас не один. И меня сейчас избить непросто - сил у меня побольше,
чем у прежнего Джима Нолана.
- Это как раз мне понятно. Чистейший религиозный экстаз. Вы,
проливая свою кровь, чувствуете себя причастными невинному агнцу.
- О каком религиозном экстазе речь! - воскликнул Джим. - Это люди,
а не Бог. Они познаваемы!
- Ну, а разве общность людей нельзя считать Богом?
Джим так и вскинулся.
- Док, у вас все слова, слова, слова. Вы строите из них западню,
но сами же в нее и попадете. Меня вам не поймать. Ваши слова для меня -
ничто! Я знаю, что делаю. И никакими доводами меня не свернуть.
- Успокойтесь, - мягко проговорил Бертон. - К чему так
волноваться. Спорить я и не собирался. Просто хотел кое-что уяснить. А
вы - что один, что другой - почему-то яритесь, когда вам вопросы
задают.
Сумерки сменились ночью, фонарь, казалось, горел ярче, свет
доставал до самых укромных уголков. Неслышно вошел Мак, он словно хотел
отстраниться от шума и криков на улице.
- Ребята вошли в раж, - сообщил он. - Мясом с фасолью пообедали,
теперь у них иной голод проснулся, я это предвидел. Пусти их - весь
городок спалят.
- Как там небо? - спросил Бертон. - Ждать завтра дождя?
- Ночь ясная, звездная. Завтра распогодится.
- И вот еще что. Мак. У меня карболка кончилась Еще некоторое
время перебьемся, но случись эпидемия какая, тогда дела плохи.
- Знаю, - кивнул Мак. - Я уже оповестил наших в городе. Они сейчас
деньги собирают. За Дейкина нужно залог внести, чтоб его выпустили. Как
его посадили я сразу за дело взялся.
- Ничего, вы и Лондона командовать научите, - Бертон резко
поднялся с матраца, - незаменимых нет.
Мак пристально посмотрел на доктора.
- Что с вами? Нездоровится?
- С чего вы взяли?
- Да взвинчены вы очень. Устали, наверное.
Бертон сунул руки в карманы.
- Может быть. А может, мне просто одиноко. Чертовски одиноко.
Работаю в одиночку, а к чему все? У вас преимущество: я у людей сердце
стетоскопом прослушиваю, а вы чуете его на расстоянии. - Он вдруг
нагнулся, взял Лизу за подбородок, повернул лицом к себе , заглянул в
сощурившиеся глаза. Молодая женщина легонько тронула доктора за
запястье. Он тут же убрал руку в карман.
- Жаль, док, у меня ни одной знакомой здесь нет, не мешало б вам
сейчас побыть с женщиной. В городе-то Дик вас быстро направил бы к кому
нужно, у него там подружек - не счесть. Но вас там могут схватить и за
решетку упрятать. А без вашего санитарного н адзора нас отсюда в два
счета выкинут.
- Порой, Мак, вы чрезвычайно догадливы, а порой наоборот. Пойду-ка
я проведаю Альфа Андерсона, сегодня так и не удосужился к нему
заглянуть.
- Идите, док, глядишь, на душе и полегчает. Ну, а за Джимом я
присмотрю.
Док еще раз бросил взгляд на Лизу и вышел.
Крики за стеной утихли, голоса теперь были едва слышны. Казалось,
сама ночь нашептывала что-то за палаткой.
- Док ничего не ест, - сказал Мак, - и никто не видел, чтоб он
спал. Ох, боюсь, не выдержит он. Раньше-то ему все было нипочем.
Женщина ему позарез нужна, хотя бы на ночь, чтоб пригрела, приласкала.
Да и мне того же недостает. Тебе, Лиза, повезло - у тебя вон малыш: а то
я б дело так не оставил.
- Чего?
- Как малыш, спрашиваю?
- Хорошо.
Мак серьезно покачал головой и сказал Джиму:
- Люблю не болтливых девчонок.
- Что там на улице происходит? Мне уж тут невтерпеж сидеть, -
пожаловался Джим.
- Да так, Лондон передал ребятам слова нашего гостя-щеголя и
попросил проголосовать, доверяют ему или нет. Конечно, все его
поддержали. А сейчас он с командирами насчет завтра толкует.
- А что - завтра?
- Да гость-то наш правду говорил: завтра все дороги в округе для
наших ребят закроются. Не знаю, может, они забыли, что у нас еще машины
есть. Так что завтра оцеплять сады мы не пойдем, а вышлем "летучие
отряды". Разгоним одну кучу сборщиков, мигом - п о машинам, и к
следующей. По-моему, должно сработать.
- А где горючее возьмем?
- Со всех машин соберем для наших "боевых". А послезавтра еще
что-нибудь придумаем. Да, может, завтра так этих подлюг продажных
запугаем, что они потом и в сады то не сунутся, а мы передохнем, пока
новая партия "подменщиков" не прибудет.
Джим спросил:
- Мне можно завтра поехать, а?
- Да какой от тебя толк! -крикнул Мак. -Там нужны крепкие кулаки.
Ты только место в машине будешь занимать. Подумай сам, куда тебе с
больной-то рукой?
Откинув полог, вошел Лондон, довольный и раскрасневшийся.
- Да, ребята, похоже, настроены по-боевому. Так разошлись, что ни
за понюшку табаку в Торгасе камня на камне не оставят.
- Держите их построже, - посоветовал Мак. - У них сейчас на сытый
желудок кровь взыграла. Точно жеребцы необъезженные: выпусти их - не
поймаешь.
Лондон пододвинул ящик, сел.
- Сейчас и ужин поспеет. Слышь, Мак, я все хотел спросить:
поговаривают, будто ты - красный. И те, что приезжали, то же самое
твердят. Похоже, все о тебе разнюхали.
- Вон оно что!
- Ответь мне честно: вы с Джимом - красные?
- А как по-твоему?
Глаза у Лондона сердито сверкнули, но он сдержался.
- Не юли, Мак. Мне не по нраву, что наши враги знают о тебе
больше, чем я. Да я, черт возьми, вообще ничего не знаю. Явился к нам в
лагерь, подсобил. Я ни разу тебя ни о чем не спросил. Ни разу. И сейчас
бы об этом разговор не завел, кабы знал, чего от
тебя ждать.
Мак замялся, Вопросительно взглянул на Джима. Тот кивнул: говори,
мол, я не против.
- Видишь ли, Лондон, - начал Мак. - Люди к тебе привязываются, и
привязываются крепко. Сэм любому, кто на тебя косо посмотрит, горло
перегрызет.
- Верно, друзья у меня хорошие, - согласился Лондон.
- Вот и я о том же. Я ведь тоже к тебе привязался. Ну, допустим, я
- красный, что тогда?
- Ты останешься мне другом.
- Ну, вот и славно. Я и впрямь красный. И никакой тайны из этого
не делаю. Говорят, дескать, я эту стачку затеял. Но пойми же: рад бы я
ее затеять, да одному не под силу. А здесь и сил-то прикладывать не
пришлось. Все само собой закрутилось.
Лондон глядел на него внимательно и настороженно, словно боялся
вспугнуть мысль Мака, которую он, Лондон, медленно пережевывал.
- А что вы с этого имеете? - спросил он.
- Ты о чем, о деньгах, что ли? Да ни гроша не имеем.
- Тогда зачем вам все это надо?
- Трудно объяснить... Ну, вот, скажем, ты горой стоишь за Сэма, за
всех, кто с тобой колесит по стране. А я - за каждого американского
работягу душой болею.
- И даже за тех, кого не знаешь?
- Даже за тех! Да и Джим такой же, как и я.
- Ну и ну! Прямо чертовщина какая-то! Не дурачишь меня, парень?
Неужто ни гроша за свою работу не получаете?
- А мы разве сюда на "роллс-ройсах" прикатили?
- Ну, может, потом?
- Когда - потом?
- Потом, когда забастовка кончится, тогда и огребете.
- А этого "потом" у нас просто не будет. Кончим работу здесь, нас
следующая забастовка дожидается.
Лондон смотрел на Мака прищурившись, словно хотел прочитать мысли.
- Что ж, поверю, - раздумчиво произнес он. - Пока ты меня еще не
пробрасывал.
Мак крепко хлопнул его по плечу.
- Спросил бы раньше, я бы таиться не стал.
- Ничего против красных я не имею, - сказал Лондон. - Хотя только
и слышишь, как их поносят. Сэм, конечно, и зол бывает и вспыльчив, но о
нем и слова плохого никто не скажет. Пойдемте-ка, поедим.
Мак поднялся.
- Я, Джим, вам с Лизой ужин принесу.
Уже выходя, Лондон сказал:
- Эх, ночь-то какая светлая! Я и не знал, что сегодня полнолуние.
- Ничего подобного!
- Да ты взгляни! Видишь, какая луна выкатывает!
- А почему ж не с востока? Да это ж... Господи! Это ж у Андерсона
полыхает! Его дом подожгли! Собирай ребят! Где ж наши охранники были?!
Быстрей ребят собирай! - И он бросился к деревьям, за которыми
занималось красное зарево.
Джим соскочил с матраца и бросился вслед за Маком. Он и не
чувствовал боли в плече. Вот что-то пророкотал Лондон, затопало
множество торопливых ног. Около деревьев Джим припустил быстрее - из-за
вершин уже показался дымный гриб, в красных бликах мелькали языки
пламени. За топотом ног слышался зловещий треск. С пожарища доносились
отчаянные крики, приглушенный собачий вой. От деревьев побежали длинные
тени. На задах в саду тоже хозяйничал огонь, там суетились темные
фигуры. Впереди Джима, тяжело топая, бежал Мак. Все ближе жаркое
дыхание пожара. Джим догнал друга.
- Горит сарай, - выдохнул он. - Яблоки успели вывезти?
- Джим! Ты-то какого черта увязался! Яблоки там, в сарае. А вот
где наши охраннички, хотел бы я знать! Ни на кого положиться нельзя!
Сад кончился. На открытом месте их сразу опалило жаром. Все четыре
стены сарая были охвачены пламенем, золотистые языки уже жадно лизали
крышу. Охрана столпилась у маленького дома Андерсона, притихшие люди
смотрели на пожар, а перед ними прыгал и корчился Андерсон.
Мак остановился.
- Мы уже ничем не поможем. Наверное, газолином облили.
Мимо пронесся Лондон, страшным было его лицо. Подбежав к
охранникам, он закричал:
- Где вас черт носил! Проворонили все на свете!
Один из охранников крикнул, перекрывая шум и треск:
- Ты же сам за нами человека прислал! Мы полпути прошли, тогда и
увидели, как амбар занялся.
Ярость в Лондоне враз утихла, разжались кулаки. Словно взывая о
помощи, повернулся он к Маку с Джимом, в глазах у тех играли блики
пламени. К ним подскочил Андерсон, он неистово трясся, дергался.
Приблизившись к Маку, вскинул голову и бросил ему в лицо :
- Тварь ты подлая! - Голос у него сорвался, старик зарыдал и
повернулся к пылавшему факелом сараю. Мак обнял было старика, но тот
сбросил его руку. С пожарища сладковато тянуло горелыми яблоками.
Мак устало и безнадежно поник.
- Видит бог, я такого исхода не хотел, - сказал он Лондону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40