А если уж он жизни не пожалел, им и
подавно сил щадить не надо - за себя же сражаются.
- Я речи держать не мастак, - посетовал Лондон.
- Ладно, пусть не речь. Просто поговори с ребятами. Не впервой.
Просто поговори, лучше всякой речи получится.
- Ну, попробую.
Мак повернулся к молодой матери.
- Как там малыш?
Лиза покраснела, плотнее закуталась в одеяло. От длинных ресниц на
щеки упала тень.
- Лучше некуда, - прошептала она. - Почти совсем и не плачет.
Полог палатки резко вздернулся, и вошел доктор, двигался он быстро
и решительно, что никак не вязалось с печальным собачьим взглядом.
- Пойдете со мной, Мак? Я собираюсь проведать Андерсона-младшего.
- Непременно, док! - воскликнул Мак и бросил Лондону: - Охрану у
дома Андерсона выставили?
- Выставить-то выставили, да добровольцев не нашлось, чуть не
силой заставлял.
- Ничего не поделаешь. Пошли, док, и ты, Джим, если сил хватит.
- Да я уже здоров!
Бертон пристально взглянул на Джима.
- Вам бы сейчас в постели лежать.
Мак усмехнулся.
- Я уж боюсь его одного оставлять, не успеешь глазом моргнуть, он
таких дел натворит. Пока, Лондон.
Ночь выдалась темная - ни звездочки - все небо заволокла огромная
туча. В лагере тихо, лишь перешептываются мужчины подле небольших
костров. Теплый недвижный воздух напитан влагой. Бертон и Мак с Джимом,
не привлекая внимания, выбрались из лагеря и ск рылись в ночной мгле.
- Боюсь, дождь пойдет, - вздохнул Мак. - И будут наши парни ровно
мокрые курицы. Под дождем быстрее, чем под огнем, боевой дух исчезает.
Палатки-то, поди, все протекают.
- Это уж точно, - подтвердил Бертон.
Они дошли до сада и зашагали меж рядами яблонь. Было так темно,
что приходилось идти, вытянув вперед руки.
- Вы по-прежнему довольны забастовкой? - спросил доктор.
- Сейчас чуть меньше. Тут в долине людишки крепко друг за дружку
держатся. Сейчас мы без пищи остались. Не раздобудем - наше дело труба.
Ливанет дождь, и завтра же наша братия нас продаст ни за грош. Устали
они просто. Чудно получается, док. Вот вы в наше дело не верите, а,
похоже, до последнего с нами. Не понимаю я вас.
- Да я и сам себя не понимаю, - пробормотал доктор. - Я не верю в
ваше дело, а вот в людей верю.
- Это как понимать?
- Трудно объяснить. Просто я верю, что они люди, а не скоты.
Случись я на псарне, где собаки голодные, больные, неухоженные, я б им
непременно помог, будь в силах. Ведь они ж не виноваты в том, что им
плохо. Вы ж не попрекнете их, дескать, потому им т ак живется, что
честолюбия ни на грош, осмотрительности - никакой, собаки и есть
собаки. Не попрекнете же, верно? А постараетесь накормить, отмыть. Вот
и я так. Кое в чем научился помогать людям, и как вижу обездоленного -
помогаю, особенно не раздумываю . Увидит художник холст. краски под
рукой, и ему захочется рисовать; не станет он голову ломать,
докапываться, откуда у него такое желание.
- Ага, ну теперь, вроде, понятно. Хотя надо уж очень
бесчувственным быть, чтоб вот так стоять в стороне и только смотреть на
людишек, а не жить с ними одной жизнью. Но, с другой стороны, док,
чертовски умно придумано, рук не замараете.
- Кстати, Мак, у меня карболка кончается. Если не достанете, в
лагере не больницей будет пахнуть, а кое-чем похуже.
- Постараюсь.
Метрах в ста засветил желтый огонек.
- Это и есть дом Андерсона? - спросил Джим.
- Похоже. Сейчас, наверное, на охрану наткнетесь
Но они дошли до калитки дома, а их так никто и не окликнул.
Мак вскипел:
- Черт побери, где же ребята? Вы, док, в дом идите а я пока
похожу, поищу этих охранничков.
Бертон направился по тропинке к дому и вошел в ярко освещенную
кухню. А Мак с Джимом пошли к сараю. Там они и застали охрану: мужики
курили, развалясь на охапках сена. С крюка на стене свисала керосиновая
лампа, тускло освещая пустые отсеки да множеств о ящиков с яблоками -
урожай Андерсона готов к отправке.
Мак вскипел было, но быстро унял гнев, заговорил спокойно и
доброжелательно:
- Ребята, вас ведь не шутки ради послали. Мы узнали, что
"бдительные" затевают коечто против Андерсона, вроде, отомстить хотят
за то, что он нас на свою землю пустил. А представьте, если б не
пустил? Гоняли бы нас сейчас по всему округу. Андерсон- сл авный
старик, и мы его в обиду не должны давать.
- Да вокруг - ни души, - заговорил один из охраны. - Что ж нам всю
ночь на ногах? Мы уж сегодня в пикетах нашатались.
- Ну, что ж, валяйте! - в сердцах крикнул Мак. Пусть усадьбу хоть
с землей сравняют. Тогда уж Андерсон вышвырнет нас вон. Куда вы только
денетесь?
- У реки лагерь разобьем.
- Черта с два! Да вас мигом за пределы округа выдворят! Будто сами
не знаете!
Один из мужиков поднялся.
- Парень дело говорит, - проворчал он. - Пойдемте ка отсюда. У
меня в лагере старуха осталась, и я не хочу ей зла.
- Оцепите дом и никого не пропускайте. Знаете, что они с сыном
Андерсона сотворили? Сожгли его передвижное кафе, а самого избили до
полусмерти.
- Альф всегда вкусно кормил, - припомнил кто-то.
Мужчины устало поднялись и вышли из сарая. Мак задул лампу.
- "Бдительные" любят по огоньку палить, - пояснил он. - Таких
подставок они не упускают. Надо б и Андерсону сказать, пусть шторы
опустит.
Охранники один за другим растаяли в темноте.
- Думаешь, они и впрямь будут сторожить? - спросил Джим.
- Эх, если бы! Минут через десять снова сюда припрутся. В армии
расстреливают, если заснешь на посту. Мы ж так не можем. А без
наказаний дисциплину не сохранишь.
Вот затихли и шаги охраны.
- Я их еще разок прищучу, когда обратно пойдем, пообещал Мак.
Они взошли на крыльцо, постучали в кухонную дверь. В ответ
залаяли, запрыгали собаки. Слышно было, как они бросаются на дверь и
как Андерсон успокаивает их. Вот дверь чуть приоткрылась.
- Это мы, мистер Андерсон.
- Заходите, - угрюмо бросил тот.
Собаки волчком закрутились подле гостей, замолотили длинными,
твердыми хвостами, повизгивая от радости. Мак потрепал каждую за ушами,
взялся за поводки.
- Вам бы их у дома держать, они б хорошо сторожили. Нашей-то
охране никого не разглядеть - тьма кромешная, а собаки сразу почуют,
если кто идет.
На кровати у плиты лежал Альф. Бледный, изможденный, казалось, он
даже похудел: щеки обвисли. Он лежал на спине, одна рука у него
покоилась на груди, на перевязи. На стуле рядом сидел док.
- Привет, Альф! - тихо поздоровался Мак. - Ну, как житуха?
Взгляд у того прояснился.
- Да нормально. Только болит все. Док говорит, придется мне в
постели поваляться.
Мак наклонился и пожал Альфу здоровую руку.
- Полегче, полегче, - попросил тот. - С этого бока у меня ребра
поломаны.
Подошел Андерсен - старший, глаза у него горели.
- Теперь сами убедились! Убедились, чем все кончилось! Фургон
спалили, Альфа изувечили! Убедились теперь?
- Ради бога, перестань, отец, - невнятно пробормотал Альф. - К
чему все снова ворошить? А тебя, вроде, зовут Мак?
- Верно.
- Так вот. Мак, как по-твоему, примут меня в партию?
- Ты, никак, хочешь бороться по-настоящему?
- Да. Как думаешь - примут?
- Думаю, примут, - медленно проговорил Мак. Я дам тебе бланк,
напишешь заявление. Ради чего ты вступаешь, Альф?
Массивное лицо исказилось. Альф покрутил головой.
- Я все думаю и думаю, - начал он. - С той минуты, как меня
поколотили. Думаю об этих парнях, никак мне их не забыть: дотла сожгли
мой фургончик, меня ногами топтали, а на углу двое полицейских, стоят и
смотрят. И пальцем не шевельнут. Нет, мне их не з абыть.
- И поэтому ты хочешь вступить в партию?
- Я хочу бороться с ними. Готов до последнего дня сражаться. Хочу
быть с теми, кто против них.
- Сразу тебя предупреждаю, Альф, синяков и зуботычин ты схлопочешь
куда больше. Тебя будут бить так. что живого места не останется.
- Что ж, пусть, но и им от меня пощады не будет. Бороться - так
бороться. До сих пор я жил тихо-мирно, держал маленькое кафе,
подкармливал босяков от случая к случаю...Голос у него прервался. На
глазах показались слезы.
Доктор Бертон легонько коснулся его щеки.
- Вам, Альф, много разговаривать вредно.
- Я достану тебе бланк заявления, - пообещал Мак. - Чудно
все-таки. Кого ни возьми из тех, кто к нам приходит, всех
"благословила" полицейская дубинка. Стоит легавым отдубасить дюжину
ребят, у нас сразу пачка заявлений о приеме. Да, нашим агитаторам за
полицией не угнаться, а в Лос-Анджелесе прямо "красная" полицейская
бригада орудует - такое они нам пополнение дали. Не знаю, примут ли
тебя, но я постараюсь, чтоб приняли. - Мак похлопал Альфа по здоровому
плечу. - Надеюсь, все будет, как надо. Ты парень славный. И не вини
меня за фургончик.
- Ну что ты. Мак! Я знаю, кого винить.
Снова вмешался Бертон.
- Альф, тебе нельзя волноваться. Тебе нужен покой.
А старик Андерсон все не находил себе места. Собаки не отставали
ни на шаг, подняв коричневые носы, принюхивались, помахивали упругими,
точно хлысты, хвостами.
- Ну, теперь-то вы довольны? - в отчаянье бросил он. - Порушили
все, что я нажил! Даже Альфа у меня отнимаете! Ну, рады-радешеньки
небось?
- Не беспокойтесь, мистер Андерсон, - вступил Джим, - дом ваш
охраняется; во всей долине только у вас собраны яблоки.
Мак спросил:
- Когда думаете вывозить?
- Послезавтра.
- Охрану с грузовиками послать?
- Как хотите, - смущенно пробормотал Андерсон.
- Думаю, с охраной надежнее, - решил Мак, - мало ли кому взбредет
в голову вас от урожая избавить. Ну, а сейчас нам пора. Спокойной ночи,
мистер Андерсон. Пока, Альф. Может, и не совсем плохо, что все так
обернулось.
Альф улыбнулся.
- Спокойной ночи, ребята. Мак, не забудь бланк раздобыть.
- Не забуду. Мистер Андерсон, вам лучше опустить шторы. Вряд ли,
конечно, они отважатся стрелять, но чем черт не шутит. Кое-где
ружьишками баловались.
Дверь за гостями захлопнулась. Светлый квадрат на земле под
кухонным окном исчез - в доме опустили шторы. Мак вслепую добрался до
калитки, вывел спутников, вышел сам, закрыл.
- Подождите меня здесь, - попросил он, - пойду проверю охранников.
- И растворился во тьме.
Джим с доктором стояли рядом.
- Берегите плечо, - посоветовал Бертон, - а то бед с ним не
оберетесь.
- Я бед не боюсь. Они только на пользу.
- Да, я и предполагал, что вы из таких.
- Из каких - таких?
- А у вас, Джим, глаза, как у очень религиозного человека. Я и
раньше среди ваших ребят таких встречал.
Джим вспылил.
- Какой же из меня религиозный человек! На что мне эта религия
сдалась!
- Вы, пожалуй, правы, простите, что морочу вам голову, играю
словами. Неважно, какой вы свою жизнь назовете, главное - она у вас
достойная.
- И счастливая, - подхватил Джим. - Впервые я счастлив. Душа поет!
- Понимаю. Сохраните это чувство. Это дар господень.
- Не верю я в бога! И в религию вашу не верю!
- Ладно, ладно, спорить больше не буду. Не думайте, что я очень уж
завидую вам. И я порой люблю людей не меньше вашего, только выражаю
по-иному.
- У вас такое было, док? Вроде как целые полки идут и идут, прямо
к вам в сердце. И всех нужно принять, приветить.
- Нечто похожее. Особенно, когда глупостей наделают, а потом за
свои же ошибки жизнью расплачиваются... Да, Джим, я такое испытывал. И
не раз.
Из тьмы донесся оклик Мака:
- Эй, ребята, где вы? Ни черта не видно,
- Здесь.
Мак подошел, и все трое нырнули под темные кроны яблонь.
- В сарае наших сторожей нет, - сказал Мак. - Видно, и впрямь
караулят. Может, не сбегут.
Далеко по дороге ехал, урча мотором, грузовик.
- Жаль мне Андерсона, - тихо обронил доктор. Сейчас все против
него: и то, что он привык ценить, и то, чего он страшится. Не знаю, что
ему делать. Ведь его непременно выживут из этих мест.
- Мы тут ни при чем! - сердито бросил Мак. - Просто Андерсону
выпало пожертвовать своим благополучием ради других. Когда стадо
вырывается с бойни, кому-то и рога посшибает. Но горевать об одном
обиженном мы не можем, это суровая необходимость, док.
- Да я ведь сейчас не о ваших побуждениях или целях говорю. Просто
жалко старика. Ударили по его достоинству. Разве это не больно. Мак?
- Мне некогда рассуждать о чувствах отдельных людей. На мне -
судьбы сотен и тысяч, - отрезал Мак.
- С тем плюгавым человечком, которого убили, совсем иное дело, -
задумчиво произнес доктор, - ему то занятие было по душе. И по-другому
он ни жить, ни умереть не мог.
- Док, вы, того гляди, меня разжалобите, - Мак уже сердился не на
шутку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
подавно сил щадить не надо - за себя же сражаются.
- Я речи держать не мастак, - посетовал Лондон.
- Ладно, пусть не речь. Просто поговори с ребятами. Не впервой.
Просто поговори, лучше всякой речи получится.
- Ну, попробую.
Мак повернулся к молодой матери.
- Как там малыш?
Лиза покраснела, плотнее закуталась в одеяло. От длинных ресниц на
щеки упала тень.
- Лучше некуда, - прошептала она. - Почти совсем и не плачет.
Полог палатки резко вздернулся, и вошел доктор, двигался он быстро
и решительно, что никак не вязалось с печальным собачьим взглядом.
- Пойдете со мной, Мак? Я собираюсь проведать Андерсона-младшего.
- Непременно, док! - воскликнул Мак и бросил Лондону: - Охрану у
дома Андерсона выставили?
- Выставить-то выставили, да добровольцев не нашлось, чуть не
силой заставлял.
- Ничего не поделаешь. Пошли, док, и ты, Джим, если сил хватит.
- Да я уже здоров!
Бертон пристально взглянул на Джима.
- Вам бы сейчас в постели лежать.
Мак усмехнулся.
- Я уж боюсь его одного оставлять, не успеешь глазом моргнуть, он
таких дел натворит. Пока, Лондон.
Ночь выдалась темная - ни звездочки - все небо заволокла огромная
туча. В лагере тихо, лишь перешептываются мужчины подле небольших
костров. Теплый недвижный воздух напитан влагой. Бертон и Мак с Джимом,
не привлекая внимания, выбрались из лагеря и ск рылись в ночной мгле.
- Боюсь, дождь пойдет, - вздохнул Мак. - И будут наши парни ровно
мокрые курицы. Под дождем быстрее, чем под огнем, боевой дух исчезает.
Палатки-то, поди, все протекают.
- Это уж точно, - подтвердил Бертон.
Они дошли до сада и зашагали меж рядами яблонь. Было так темно,
что приходилось идти, вытянув вперед руки.
- Вы по-прежнему довольны забастовкой? - спросил доктор.
- Сейчас чуть меньше. Тут в долине людишки крепко друг за дружку
держатся. Сейчас мы без пищи остались. Не раздобудем - наше дело труба.
Ливанет дождь, и завтра же наша братия нас продаст ни за грош. Устали
они просто. Чудно получается, док. Вот вы в наше дело не верите, а,
похоже, до последнего с нами. Не понимаю я вас.
- Да я и сам себя не понимаю, - пробормотал доктор. - Я не верю в
ваше дело, а вот в людей верю.
- Это как понимать?
- Трудно объяснить. Просто я верю, что они люди, а не скоты.
Случись я на псарне, где собаки голодные, больные, неухоженные, я б им
непременно помог, будь в силах. Ведь они ж не виноваты в том, что им
плохо. Вы ж не попрекнете их, дескать, потому им т ак живется, что
честолюбия ни на грош, осмотрительности - никакой, собаки и есть
собаки. Не попрекнете же, верно? А постараетесь накормить, отмыть. Вот
и я так. Кое в чем научился помогать людям, и как вижу обездоленного -
помогаю, особенно не раздумываю . Увидит художник холст. краски под
рукой, и ему захочется рисовать; не станет он голову ломать,
докапываться, откуда у него такое желание.
- Ага, ну теперь, вроде, понятно. Хотя надо уж очень
бесчувственным быть, чтоб вот так стоять в стороне и только смотреть на
людишек, а не жить с ними одной жизнью. Но, с другой стороны, док,
чертовски умно придумано, рук не замараете.
- Кстати, Мак, у меня карболка кончается. Если не достанете, в
лагере не больницей будет пахнуть, а кое-чем похуже.
- Постараюсь.
Метрах в ста засветил желтый огонек.
- Это и есть дом Андерсона? - спросил Джим.
- Похоже. Сейчас, наверное, на охрану наткнетесь
Но они дошли до калитки дома, а их так никто и не окликнул.
Мак вскипел:
- Черт побери, где же ребята? Вы, док, в дом идите а я пока
похожу, поищу этих охранничков.
Бертон направился по тропинке к дому и вошел в ярко освещенную
кухню. А Мак с Джимом пошли к сараю. Там они и застали охрану: мужики
курили, развалясь на охапках сена. С крюка на стене свисала керосиновая
лампа, тускло освещая пустые отсеки да множеств о ящиков с яблоками -
урожай Андерсона готов к отправке.
Мак вскипел было, но быстро унял гнев, заговорил спокойно и
доброжелательно:
- Ребята, вас ведь не шутки ради послали. Мы узнали, что
"бдительные" затевают коечто против Андерсона, вроде, отомстить хотят
за то, что он нас на свою землю пустил. А представьте, если б не
пустил? Гоняли бы нас сейчас по всему округу. Андерсон- сл авный
старик, и мы его в обиду не должны давать.
- Да вокруг - ни души, - заговорил один из охраны. - Что ж нам всю
ночь на ногах? Мы уж сегодня в пикетах нашатались.
- Ну, что ж, валяйте! - в сердцах крикнул Мак. Пусть усадьбу хоть
с землей сравняют. Тогда уж Андерсон вышвырнет нас вон. Куда вы только
денетесь?
- У реки лагерь разобьем.
- Черта с два! Да вас мигом за пределы округа выдворят! Будто сами
не знаете!
Один из мужиков поднялся.
- Парень дело говорит, - проворчал он. - Пойдемте ка отсюда. У
меня в лагере старуха осталась, и я не хочу ей зла.
- Оцепите дом и никого не пропускайте. Знаете, что они с сыном
Андерсона сотворили? Сожгли его передвижное кафе, а самого избили до
полусмерти.
- Альф всегда вкусно кормил, - припомнил кто-то.
Мужчины устало поднялись и вышли из сарая. Мак задул лампу.
- "Бдительные" любят по огоньку палить, - пояснил он. - Таких
подставок они не упускают. Надо б и Андерсону сказать, пусть шторы
опустит.
Охранники один за другим растаяли в темноте.
- Думаешь, они и впрямь будут сторожить? - спросил Джим.
- Эх, если бы! Минут через десять снова сюда припрутся. В армии
расстреливают, если заснешь на посту. Мы ж так не можем. А без
наказаний дисциплину не сохранишь.
Вот затихли и шаги охраны.
- Я их еще разок прищучу, когда обратно пойдем, пообещал Мак.
Они взошли на крыльцо, постучали в кухонную дверь. В ответ
залаяли, запрыгали собаки. Слышно было, как они бросаются на дверь и
как Андерсон успокаивает их. Вот дверь чуть приоткрылась.
- Это мы, мистер Андерсон.
- Заходите, - угрюмо бросил тот.
Собаки волчком закрутились подле гостей, замолотили длинными,
твердыми хвостами, повизгивая от радости. Мак потрепал каждую за ушами,
взялся за поводки.
- Вам бы их у дома держать, они б хорошо сторожили. Нашей-то
охране никого не разглядеть - тьма кромешная, а собаки сразу почуют,
если кто идет.
На кровати у плиты лежал Альф. Бледный, изможденный, казалось, он
даже похудел: щеки обвисли. Он лежал на спине, одна рука у него
покоилась на груди, на перевязи. На стуле рядом сидел док.
- Привет, Альф! - тихо поздоровался Мак. - Ну, как житуха?
Взгляд у того прояснился.
- Да нормально. Только болит все. Док говорит, придется мне в
постели поваляться.
Мак наклонился и пожал Альфу здоровую руку.
- Полегче, полегче, - попросил тот. - С этого бока у меня ребра
поломаны.
Подошел Андерсен - старший, глаза у него горели.
- Теперь сами убедились! Убедились, чем все кончилось! Фургон
спалили, Альфа изувечили! Убедились теперь?
- Ради бога, перестань, отец, - невнятно пробормотал Альф. - К
чему все снова ворошить? А тебя, вроде, зовут Мак?
- Верно.
- Так вот. Мак, как по-твоему, примут меня в партию?
- Ты, никак, хочешь бороться по-настоящему?
- Да. Как думаешь - примут?
- Думаю, примут, - медленно проговорил Мак. Я дам тебе бланк,
напишешь заявление. Ради чего ты вступаешь, Альф?
Массивное лицо исказилось. Альф покрутил головой.
- Я все думаю и думаю, - начал он. - С той минуты, как меня
поколотили. Думаю об этих парнях, никак мне их не забыть: дотла сожгли
мой фургончик, меня ногами топтали, а на углу двое полицейских, стоят и
смотрят. И пальцем не шевельнут. Нет, мне их не з абыть.
- И поэтому ты хочешь вступить в партию?
- Я хочу бороться с ними. Готов до последнего дня сражаться. Хочу
быть с теми, кто против них.
- Сразу тебя предупреждаю, Альф, синяков и зуботычин ты схлопочешь
куда больше. Тебя будут бить так. что живого места не останется.
- Что ж, пусть, но и им от меня пощады не будет. Бороться - так
бороться. До сих пор я жил тихо-мирно, держал маленькое кафе,
подкармливал босяков от случая к случаю...Голос у него прервался. На
глазах показались слезы.
Доктор Бертон легонько коснулся его щеки.
- Вам, Альф, много разговаривать вредно.
- Я достану тебе бланк заявления, - пообещал Мак. - Чудно
все-таки. Кого ни возьми из тех, кто к нам приходит, всех
"благословила" полицейская дубинка. Стоит легавым отдубасить дюжину
ребят, у нас сразу пачка заявлений о приеме. Да, нашим агитаторам за
полицией не угнаться, а в Лос-Анджелесе прямо "красная" полицейская
бригада орудует - такое они нам пополнение дали. Не знаю, примут ли
тебя, но я постараюсь, чтоб приняли. - Мак похлопал Альфа по здоровому
плечу. - Надеюсь, все будет, как надо. Ты парень славный. И не вини
меня за фургончик.
- Ну что ты. Мак! Я знаю, кого винить.
Снова вмешался Бертон.
- Альф, тебе нельзя волноваться. Тебе нужен покой.
А старик Андерсон все не находил себе места. Собаки не отставали
ни на шаг, подняв коричневые носы, принюхивались, помахивали упругими,
точно хлысты, хвостами.
- Ну, теперь-то вы довольны? - в отчаянье бросил он. - Порушили
все, что я нажил! Даже Альфа у меня отнимаете! Ну, рады-радешеньки
небось?
- Не беспокойтесь, мистер Андерсон, - вступил Джим, - дом ваш
охраняется; во всей долине только у вас собраны яблоки.
Мак спросил:
- Когда думаете вывозить?
- Послезавтра.
- Охрану с грузовиками послать?
- Как хотите, - смущенно пробормотал Андерсон.
- Думаю, с охраной надежнее, - решил Мак, - мало ли кому взбредет
в голову вас от урожая избавить. Ну, а сейчас нам пора. Спокойной ночи,
мистер Андерсон. Пока, Альф. Может, и не совсем плохо, что все так
обернулось.
Альф улыбнулся.
- Спокойной ночи, ребята. Мак, не забудь бланк раздобыть.
- Не забуду. Мистер Андерсон, вам лучше опустить шторы. Вряд ли,
конечно, они отважатся стрелять, но чем черт не шутит. Кое-где
ружьишками баловались.
Дверь за гостями захлопнулась. Светлый квадрат на земле под
кухонным окном исчез - в доме опустили шторы. Мак вслепую добрался до
калитки, вывел спутников, вышел сам, закрыл.
- Подождите меня здесь, - попросил он, - пойду проверю охранников.
- И растворился во тьме.
Джим с доктором стояли рядом.
- Берегите плечо, - посоветовал Бертон, - а то бед с ним не
оберетесь.
- Я бед не боюсь. Они только на пользу.
- Да, я и предполагал, что вы из таких.
- Из каких - таких?
- А у вас, Джим, глаза, как у очень религиозного человека. Я и
раньше среди ваших ребят таких встречал.
Джим вспылил.
- Какой же из меня религиозный человек! На что мне эта религия
сдалась!
- Вы, пожалуй, правы, простите, что морочу вам голову, играю
словами. Неважно, какой вы свою жизнь назовете, главное - она у вас
достойная.
- И счастливая, - подхватил Джим. - Впервые я счастлив. Душа поет!
- Понимаю. Сохраните это чувство. Это дар господень.
- Не верю я в бога! И в религию вашу не верю!
- Ладно, ладно, спорить больше не буду. Не думайте, что я очень уж
завидую вам. И я порой люблю людей не меньше вашего, только выражаю
по-иному.
- У вас такое было, док? Вроде как целые полки идут и идут, прямо
к вам в сердце. И всех нужно принять, приветить.
- Нечто похожее. Особенно, когда глупостей наделают, а потом за
свои же ошибки жизнью расплачиваются... Да, Джим, я такое испытывал. И
не раз.
Из тьмы донесся оклик Мака:
- Эй, ребята, где вы? Ни черта не видно,
- Здесь.
Мак подошел, и все трое нырнули под темные кроны яблонь.
- В сарае наших сторожей нет, - сказал Мак. - Видно, и впрямь
караулят. Может, не сбегут.
Далеко по дороге ехал, урча мотором, грузовик.
- Жаль мне Андерсона, - тихо обронил доктор. Сейчас все против
него: и то, что он привык ценить, и то, чего он страшится. Не знаю, что
ему делать. Ведь его непременно выживут из этих мест.
- Мы тут ни при чем! - сердито бросил Мак. - Просто Андерсону
выпало пожертвовать своим благополучием ради других. Когда стадо
вырывается с бойни, кому-то и рога посшибает. Но горевать об одном
обиженном мы не можем, это суровая необходимость, док.
- Да я ведь сейчас не о ваших побуждениях или целях говорю. Просто
жалко старика. Ударили по его достоинству. Разве это не больно. Мак?
- Мне некогда рассуждать о чувствах отдельных людей. На мне -
судьбы сотен и тысяч, - отрезал Мак.
- С тем плюгавым человечком, которого убили, совсем иное дело, -
задумчиво произнес доктор, - ему то занятие было по душе. И по-другому
он ни жить, ни умереть не мог.
- Док, вы, того гляди, меня разжалобите, - Мак уже сердился не на
шутку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40