- Я должен ему помочь, - сказал он. - По-другому нельзя.
- Идете только вы двое?
- И Яна Торнтон.
Кип уставился на него, качнул головой и снова посмотрел на
островитян. Страх и дурнота вернулись к ним и погасили безудержную жажду
насилия. Рейнард, пошатываясь, повернул обратно в толпу, что-то испуганно
бормоча.
- Я... больше не способен думать, - напряженно проговорил он. - Я не
знаю, что делать. - Он на мгновение остановился, ссутулился, провел рукой
по лицу и уставился в землю, словно мог найти ответ в золе.
Глаза Кипа блеснули. Он заозирался и наконец заметил знакомое лицо.
- Дж.Р., до нашего возвращения ты остаешься за главного. Вот ключи от
моей конторы. Если понадобится, там есть оружие. Убери из гавани как можно
больше народу, отправь их в больницу. Дэвид, можно нам занять твою
гостиницу под убежище?
Мур кивнул.
- Значит, решено. - Кип снова повернулся к Дж.Р. - Переправь туда как
можно больше людей. Судя по небу, буря уже недалеко. Уведи их от ветра,
вот и все. - Кип повернулся к жене и сжал ее руку. - Иди. Все будет
хорошо. Поторопись.
Она медлила, судорожно прижимаясь к нему; Кип окликнул по имени
какую-то женщину, и та подошла, чтобы увести Майру от мужа. - Помни, -
сказал Кип Дж.Р., прежде чем отдать ему ружье, - сделай все, чтобы у этих
людей был хоть какой-то кров.
Кип с Муром молча шли по Фронт-стрит; они слышали грохот дизелей и
голос Чейна - тот кричал каким-то мальчишкам, чтобы они бросили ему
швартовы.
- Последние два часа я занимался тем, что пытался вызвать кого-нибудь
по рации, - объяснил Кип. - Но ловил только обрывки корабельной связи.
Где-то жуткая гроза!
- Тебе не обязательно идти с нами. Ты отвечаешь за Кокину, этим все
сказано.
Кип покачал головой.
- Я знаю, что эта лодка все еще там, Дэвид. И не смогу жить в мире с
собой, если не попытаюсь - хотя бы не попытаюсь - остановить ее, пока она
не натворила бед где-нибудь еще. Будут новые смерти, снова погибнут ни в
чем не повинные люди. Умыть сейчас руки значило бы отречься от всего, во
что я верил.
Они подошли к траулеру. Чейн с Яной уже выбирали швартовы. Индеец
несколько секунд внимательно смотрел на Кипа, но ничего не сказал.
Мур перебрался на борт и взялся помогать Чейну и Яне; тогда Чейн
скрылся в рубке, и траулер, грохоча дизелями, двинулся в сторону
кисс-боттомского пролива.
Океан вокруг траулера превратился в подвижную черно-белую равнину.
Волны поднимали судно и сбрасывали в водяные ямы, тускло мерцавшие, как
тысячи глаз. Белые гребни разбивались о нос траулера, и пена текла по
палубе и исчезала в шпигатах. Мур - он стоял на баке и следил за морем -
посмотрел на небо и увидел отвратительную однообразную серо-желтую массу.
Траулер лег на северо-восточный курс, и вдалеке, закрыв горизонт и
превратив его в необъятный пустой дверной проем, возникли густые черные
тучи.
Мур обернулся, чтобы поглядеть на Кокину - зеленое пятно на сером.
Потом обзор ему закрыла высокая волна с гребнем в прядях водорослей. Они
прошли пролив и двигались через пучину Бездны, и море било снизу по
обшивке.
Мура пронизала холодная дрожь: он понял, чем был горизонт.
Широко распахнутой дверью.
Дверью в царство мертвых.
Держась за планшир, он прошел мимо Кипа в рубку.

24
- Впереди полоса шторма, - угрюмо сказал Чейн. На руках, державших
штурвал, от усилий вздувались мышцы. По всей длине траулера поскрипывали
доски, вода плескала в стекло рубки с таким звуком, словно кто-то хлопал в
ладоши. Ветер улегся, но море было неспокойным - дурной знак.
Впереди, ближе к Ямайке, море бурлило и ходило ходуном. Они шли
недостаточно быстро, хотя Чейн понимал, что волна задержит и подводную
лодку.
Чейн вел "Гордость" по просветам между волнами, успевая выискать
спокойную воду раньше, чем пена обрушится с гребня и закроет лазейку;
сильное встречное течение так и норовило завладеть рулем и развернуть
корабль бортом к волне. Чейн лелеял "Гордость", словно сильную, чуткую
женщину. Он построил ее своими руками из материалов, украденных с верфи
Лэнгстри, и списанных частей двигателей и плавал на траулере уже семь лет
- ловил рыбу с командой, набранной из местных индейцев. "Гордость" была
славным суденышком, быстроходным и остойчивым. Сейчас Чейн не отрываясь
смотрел вперед, время от времени поглядывая на компас и латунный барометр,
установленные на панели перед ним. Стрелка барометра стояла низко и
продолжала падать.
- Как бы эту лодку ни болтало, - сказала Яна, - она будет плыть и
плыть - такая конструкция, низкая осадка. Не переворачивается.
- Все эти годы, - сказал Кип Муру, - эти твари старались снова
вывести лодку в море... может быть, даже лежа на дне они как могли
поддерживали рабочее состояние двигателей. Все это время у них была
одна-единственная цель. Страстное желание нанести ответный удар, жгучая
ненависть, иссушающая жажда. - Он повторял все то, что говорил ему
Бонифаций.
- Экипажи немецких подводных лодок были специально обучены
импровизировать, - рассказывала Яна. - Они пользовались тем, что было под
рукой - проволокой, тросами, обломками досок, даже металлом переборок.
Есть документально зафиксированные случаи, когда субмарины, пролежав на
дне несколько дней, всплывали - в последний момент, когда воздух был
практически на исходе, - исключительно благодаря мужеству и смекалке
команды. Мне кажется, в некоторых отношениях храбрее их не было.
- Корабль Ночи, - прошептал себе под нос Кип, который стоял в глубине
рубки, обхватив рукой деревянную балку. Он очень устал и чувствовал себя
совершенно разбитым. Ему не давал покоя вопрос, как бы он поступил, если
бы его опасения сбылись, если бы Майра и Минди погибли. Когда он увидел
кровь на стене своего дома, его мир начал рушиться. Майра рассказала: два
монстра вломились в дом, и один из них полоснул Минди когтями, но Майра
стала стрелять и прогнала их, а потом подхватила Минди на руки и побежала
в деревню. Там тоже были эти твари, много, и они убили бы ее прямо на
улице, если бы из дыма не появились люди и не отогнали их. Лэнгстри,
вспоминала Майра, бил чудовищ железным прутом, но они завалили его толпой.
Майра и еще несколько мужчин и женщин спрятались в подвале бакалейной
лавки. Твари чуть было не сорвали крышку с люка, который вел в подпол, но
бакалея вдруг запылала, и, испугавшись огня, они удрали. Сама Майра вместе
с остальными едва успела выбраться из магазина до того, как рухнула
горящая крыша.
- Боже, - сказал Кип, стряхивая страшное воспоминание. - Что если они
прошли другим проливом и двигаются теперь к Тринидаду, Гаити или даже к
Штатам? Чейн, ты сказал, что если сумеешь догнать лодку, то загонишь ее на
Джейкобс-Тис. Я хочу знать как.
Чейн не повернул головы. Он смотрел, как собирается буря.
- В свое время узнаете, - сказал он. - Найти-то я ее найду, не
сомневайтесь. За мной должок, да и за ней тоже.
- Но как же так? - спросил Мур, подходя к Чейну и хватаясь за панель
управления, чтобы не упасть. - Я заметил в вас ненависть и страх. Откуда
они?
- Я думаю, - ответил Чейн, и свет блеснул на его золотом амулете, -
вы слишком много видите, Мур. - Он на миг умолк, словно что-то решая,
потом кивнул и заговорил: - У меня бывают кошмары, Мур. Это один и тот же
сон. Он никак не оставит меня в покое, а я не могу освободиться от него. Я
в комнате, лежу на голой кровати без матраца. Я совсем еще маленький и
ничего не знаю ни об ужасе, ни о зле, таящемся в человеческой душе, потому
что мой мир - внутри огромного собора неба и моря. Я лежу в темной комнате
и слушаю ночных птиц. Но вдруг они замолкают, и возникает другой звук.
Тонкий высокий вой, он приближается, но я не могу убежать. И вот этот звук
обрушивается на меня со всех сторон, проглатывает меня, накаленный и
пронзительный, и выбраться из комнаты нельзя.
Я вижу, как по потолку бежит ломаная трещина, вижу, как потолок
осыпается, сквозь него льется дождь огня и горячего металла. Что-то
зазубренное ударяет меня по голове, и я хочу закричать, но у меня пропал
голос. В горстях у меня моя собственная кровь, она кипит и пузырится. А
потом боль. Жгучая. Невыносимая. Боже, какая боль... - На лбу у Чейна
выступили бисеринки пота.
- В своем кошмаре я чувствую запах горелого мяса - это я горю, но
никто не может мне помочь, потому что им не пробиться ко мне сквозь завал
из пылающих досок. Потом темнота, долгая жуткая темнота. Наконец я вижу
каких-то людей в белом, они велят мне отдыхать. Я лежу в комнате с
зелеными стенами без зеркал. Но приходит день, когда мне с великим трудом
удается подняться и я краем глаза замечаю чье-то отражение в оконном
стекле. Страшное лицо в желтых бинтах, сморщенное, обезображенное, смотрит
оттуда на меня, испуганно округлив заплывшие глаза. От страха я бью по
стеклу, я хочу уничтожить это существо, потому что знаю: однажды это
видение уничтожит меня. Это лицо больше не человеческое, это лицо
"анакри", демона, а за ним - не храбрость, а песья трусость.
Чейн - его напряженное лицо было покрыто испариной - поглядел на
Мура.
- Когда нацисты обстреляли Карибвиль со своей лодки, первое попадание
было в мой дом. Моя мать с тех пор находится на грани безумия - вы видели
ее. Отец и еще несколько смельчаков вооружились ружьями и гарпунами и на
маленьком рыбачьем баркасе отправились искать чудовище. Больше я его не
видел. Твари с этого плавучего исчадья ада отняли у меня жизнь, Мур.
Отняли что-то доброе и хорошее и взамен вложили частицу себя. Они и по сей
день тянутся ко мне - каждый час моего бодрствования, каждый миг моего
сна. Они все время возвращаются, чтобы по частям вырывать из меня душу, и
не уймутся, пока целиком не завладеют мной. Я боюсь их так, как никто
никогда ничего не боялся на этом свете, Мур. Даже сейчас я дрожу и
обливаюсь потом - и презираю себя за это. Я сам себе отвратителен: для
кариба смелость - это жизнь, и если я умру трусом, моя душа никогда не
обретет покой.
Он умолк и облизнул губы, меряя взглядом ширину морских коридоров.
- Я на десять лет покинул Карибвиль; я отправился в Южную Америку и
работал сперва на кофейной плантации в Бразилии, потом в колумбийских
каменоломнях. Там я научился взрывать камень динамитом. Все сторонились
меня и проклинали - считалось, что я, человек с двумя лицами, обычным и
обезображенным, приношу несчастье. Моим единственным другом была
англичанка, вдова погибшего в крушении капитана грузового судна, лет на
двадцать старше меня - она жила рядом с каменоломнями и стряпала для
рабочих. Она жалела меня, научила читать и писать.
Когда я вернулся на Кокину, чтобы стать Вождем-Отцом, я понимал, что
не гожусь для этой роли. Но кто-то должен был этим заниматься, а в моих
жилах текла благородная кровь. Много лет я как мог управлял племенем. Я
пытался употребить все свое влияние и изменить старые обычаи настолько,
чтобы мы могли жить в мире с белыми. Но однажды я увидел с мыса, как из
Бездны поднимается огромная лодка - та самая. Дрожа, я смотрел, как она
всплывает. На меня вновь нахлынули ярость, страх, слабость. Я заставил
себя пойти на верфь. Я долго стоял перед доком, но не мог принудить себя
переступить порог. В руках я держал ящик с динамитом: я задумал взорвать
ее. Но вместо того убежал оттуда, дрожа, как побитый пес. Если бы я
уничтожил ее в ту ночь, если бы я установил взрыватели и поджег шнуры, на
Кокине и сейчас царили бы мир и покой. Теперь на моей совести тяжелый
груз. Но у меня есть последний шанс. Последняя возможность найти их и
уничтожить, прежде чем они сумеют ускользнуть. Не знаю, удастся ли мне
это. Но, клянусь Богом... клянусь Богом, я должен рискнуть.
Они долго молчали. Потом Кип спросил:
- А где вы взяли ящик динамита?
- Когда здесь строили отель с эспланадой, - сказал Чейн, - мы стащили
несколько ящиков и спрятали в джунглях, в шалаше. Почти все уже сгнило, но
кое-что еще можно пустить в дело.
Впереди в небе клубились густые тучи, желтоватые, с черными вспухшими
подбрюшьями. Волны грохотали в борта, разбивались о нос, и весь траулер
содрогался. Чейн показал на рацию:
- Мур, попробуйте, может, поймаете что-нибудь...
Мур включил приемник и повел риску по шкале. Ничего, кроме громкого
треска и воя помех. Зазвучал и исчез чей-то слабый голос. Траулер валило с
борта на борт, как будто по килю гулко лупил огромный кулак. Мур
отвернулся от рации и посмотрел на Яну:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41