20
Тонкий луч света двигался по груде пустой тары из-под аккумуляторов;
вдруг послышался лихорадочный писк, какой-то шелест, и Ленни Кокран пнул
один из ящиков. Из хлама тотчас выскочили две маленькие темные тени и
кинулись в сторону причала. Ленни держал их в луче, пока они не скрылись
под перевернутым яликом с залатанным килем. "Куда ни плюнь, везде эти
чертовы крысищи, - подумал Ленни. Он слышал, как они шуршат в горе ящиков.
- Один хороший пожарчик, и духу бы их тут не осталось".
Он отошел от ящиков и двинулся дальше, поводя фонариком из стороны в
сторону. Свет отразился от воды, блики заплясали на обросших ракушками
боках траулера, пришвартованного у причала. Ленни посветил вдоль борта,
развернулся на сто восемьдесят градусов и пошел по плотно утоптанному
песку, то и дело останавливаясь, чтобы осмотреть мусорную кучу, скопление
бочек или разложенные на земле части двигателей. Прямо впереди темнел
крытый жестью склад с наспех починенной и заколоченной досками дверью.
Всего миг помедлив у склада, Ленни направился в дальний конец пристани,
туда, где море размеренно плескало в убирающуюся переборку заброшенного
дока.
Ленни пробовал уговорить кой-кого поработать у мистера Лэнгстри
ночным сторожем, но все отказались наотрез. Мэйсон и Перси в ответ на его
просьбу разнылись, Дж.Р. решительно отказался, прочие тоже. Ленни никого
не смог заставить, и пришлось впрячься самому. Впрочем, он чувствовал себя
виноватым в том, что небезызвестную лодку поставили на верфь мистера
Лэнгстри без должного на то разрешения, и видел в этой ночной работе
способ успокоить свою совесть и заодно вернуть расположение мистера
Лэнгстри.
Он точно знал, что не дает покоя остальным - все те байки, которых
они наслушались, и совет Бонифация держаться подальше от верфи. Он сам
краем уха ловил перешептывания в пивных. Творилось что-то неладное,
что-то, о чем никто не хотел говорить, и оно было связано с проклятой
лодкой. С Кораблем Ночи - так ее здесь окрестили. Ленни припомнил разговор
двух капитанов траулеров, и по спине у него побежали мурашки. Джамби, души
мертвецов, которые летают с ветром, а потом кидаются на тебя, чтоб вырвать
глаза из орбит и сердце из груди...
Ленни передернуло. "Стоп, приятель! Хорош себя накручивать! - сурово
велел он себе. - Только неприятности наживешь!" Он снова нащупал старый
револьвер с костяной рукояткой, который прихватил с собой - вдруг придется
обороняться. Дома он раскопал всего три патрона, но рассудил, что этого
довольно, чтобы спугнуть любого, кто полезет за дармовым добром. "Черт
побери, ну и темнотища! - подумал он. - Ни луны, ни звезд, да вдобавок
гроза собирается - еще день, самое большее, два, и будет буря".
Через несколько секунд он оказался у двери старого дока.
Кокран посветил фонариком: тот, кто заколотил ее, потрудился на
славу. Сегодня ночью туда никто не влезет. Он осмотрел стену, ощупал
острием луча гниющие сваи у берега и, убедившись к своему удовольствию,
что там никто не прячется, быстрым шагом двинулся в другой конец верфи.
И остановился.
По спине у Ленни пробежал холодок, сердце сильно забилось, и он
сглотнул, пытаясь прогнать страх. "Что, черт побери, это..." Он обернулся,
выбросив вперед руку с фонариком, словно это было оружие, и стал ждать, не
смея вздохнуть, стараясь расслышать что-то вроде... вроде... царапанья.
За дверью что-то скреблось.
Крысы. Запертые в доке крысы старались выбраться наружу.
И тут, на глазах у Ленни Кокрана, дверь медленно прогнулась кнаружи
под давлением чудовищной силы. Дерево затрещало, жалобно заскрипело, потом
вернулось в исходное состояние. Ленни парализовало, разинув рот в
беззвучном крике, он не мог ни шелохнуться, ни двинуться с места, а дверь
выгибалась, вспучивалась, больше, больше, со скрипом лезли из пазов
гвозди, трещало дерево... _Б_о_ж_е_! Фонарик запрыгал в руке у Ленни,
Ленни никак не мог унять эту дрожь, а когда вытащил револьвер, тот тоже
заплясал и не хотел остановиться.
Дверь зловеще заскрипела под действием неведомой силы; послышался
резкий треск, похожий на выстрел, и посреди двери появилась трещина, и
вниз по старым доскам ширясь побежала расселина с рваными краями.
Изнутри высунулась корявая скрюченная рука; она пошарила под дырой и
оторвала одну из досок, которыми была укреплена дверь.
Кокран попятился, не имея сил бежать. Он поднял револьвер и нажал на
курок. В ушах громом отдавалось его собственное затрудненное дыхание.
Но боек стукнул по пустому цилиндру - щелк.
Дверь разлетелась щепками и гвоздями, в проем просунулось с полдюжины
скрюченных рук, торивших путь на волю. Кокран снова хотел вскинуть
револьвер, но тот показался чересчур тяжелым, да и прицелиться Ленни не
смог бы, он это знал, надо было убираться отсюда бежать в деревню сказать
им да джамби и впрямь существуют злобные твари спустились на Кокину.
Тут-то одна из тварей, подкравшись к Ленни сзади из темноты, и
прыгнула на него, вонзила зубы ему в шею, захрустела позвонками. Другая
ухватила его за левую руку, выкрутила ее, вырвала из сустава. Третья
принялась неистово когтить грудь, обнажила ребра и вырвала сердце -
кровоточащее сокровище.
Командир стоял в стороне, особняком. Дав своим подчиненным
возможность насытиться, Вильгельм Коррин мановением ссохшейся руки отослал
их на помощь товарищам.

В небе виднелось слабое зарево. Туда и ехал Стивен Кип.
Кип выехал из дома ранним вечером. Он оставил Майре заряженный
карабин, не велел отпирать ни дверей, ни окон, заскочил в контору, взял
там второй карабин и канистру бензина и отправился объезжать деревню. Он
был возле бухты, когда увидел над верхушками дальних деревьев свет и понял
- горит около церкви Бонифация. "Опять вуду? - спросил он себя, когда гнал
машину по пустынным улицам. - Черт бы все это побрал!" Перед церковью в
круглой яме, выложенной по краю красными и черными крашеными камнями,
пылал большой костер. Кип разглядел в нем сваленные кучей обломки досок,
обрывки одежды и что-то вроде кусков разбитых церковных скамей. В
основании костра ярко светилась горка красно-оранжевых углей, когда Кип
вышел из джипа, их жар опалил ему лицо. Он обошел вокруг костра и постучал
в дверь. Ответа не было. Раскаленный воздух касался его, точно рука с
ярко-красными ногтями. Кип постучал снова, сильно, сердито. Церковные
окна, как внимательные глаза, отражали пламя, сквозь щели жалюзи
пробивался свет.
- БОНИФАЦИЙ! - крикнул Кип.
И тогда, очень медленно, дверь открылась.
Перед ним стоял Бонифаций в грязной белой рубашке, потный; в каждой
капельке пота на темном лице ярко блестел отраженный огонь костра.
"Уходите отсюда!" - резко сказал он и хотел закрыть дверь, но Кип уперся в
нее рукой и попытался войти.
Церковь заливало красное сияние, населенное стремительным скольжением
теней. Многие сиденья действительно были вырваны и пошли на растопку для
костров, а в углу стоял топор. На алтаре Кип заметил горшки и странные
бутыли, которые помнил по церемонии в джунглях; на стенах висело три или
четыре дешевых металлических распятия, а по полу вокруг алтаря были
рассыпаны зола и опилки. Кип покачал головой и уставился на старика. На
шее у Бонифация висел стеклянный глаз, круглый зрачок горел красным огнем.
Бонифаций задвинул засов на двери и повернулся к констеблю. По его
щеке скатилась и упала на пол капля пота.
- Что вы делаете, старина? - спросил Кип. - Для чего костер?
- Уходите! - повторил Бонифаций. - Как можно скорее!
Не обратив на него внимания, Кип пошел к алтарю, разглядывая
разложенные там материалы, жидкости в бутылках, что-то темное в черных
горшках. Все это атрибуты вуду, припомнил он, нужные для общения с миром
духов. Под перевернутым горшком растеклась неведомая маслянистая жидкость;
брошенная в стену бутылка алыми мазками расплескала свое содержимое по
краске.
- Возвращайтесь домой! - настаивал Бонифаций. - К жене, к ребенку!
- Для чего все это? - спросил Кип, указывая на странные предметы. Он
чувствовал, что медленно и неотвратимо холодеет.
Бонифаций открыл рот и замялся. Глаза у него были испуганные и
полубезумные.
- Чтобы... держать их... подальше от нас, - наконец очень тихо
проговорил он.
- Перестаньте молоть чушь! - сказал Кип, стараясь подавить злость.
- Они... боятся огня. Я пытался уничтожить ее... но теперь это
слишком сложно, а я стар и слаб... и очень устал...
- Уничтожить? _К_о_г_о_, черт побери?
Бонифаций хотел что-то сказать, но язык не повиновался ему. Кипу
показалось, что старик у него на глазах съежился, стал меньше ростом,
словно жизнь вдруг покинула его и осталась лишь бренная оболочка с
усталыми испуганными глазами. Бонифаций оперся о сломанную скамью, чтобы
не упасть, сел, зарылся лицом в ладони и сидел так добрую минуту. Когда он
вновь поднял голову, лицо его было изможденным, тревожным, как будто он
услышал чье-то приближение. Глаза старика, дико блеснувшие в красном
свете, остановились на Кипе.
- Помоги мне, - прошептал Бонифаций. - Неужели ты не можешь мне
помочь...
- Помочь? В чем?
- Поздно... - вымолвил Бонифаций, словно говорил сам с собой. - Вот
уж не думал, что они...
- Послушайте, - Кип подошел и встал рядом с "хунгэном". - Уже погибло
два человека... возможно, больше. Я хочу знать, с чем мы имеем дело, и
думаю, что вы можете мне это объяснить.
- Лодка, - прошептал Бонифаций. - Исчадье ада. Корабль Ночи. Теперь
никто не сможет помочь. Они вырвались на свободу, я чувствую. Они
вырвались на свободу, все, и никому не дано загнать их обратно, покуда они
не исполнят свое предназначение.
Кип нагнулся над скамьей, сверля старика взглядом:
- Говорите. - От внутреннего холода у него ныли кости.
Бонифаций с глубоким вздохом закрыл лицо рукой, и от его жеста на
противоположной стене промелькнула огромная тень. Он кивнул, словно
уступая чему-то.
- La Sect Rouge - Красное братство. Вы знаете, что это?
- Только понаслышке, - ответил Кип.
- Это самое могущественное и засекреченное тайное общество на
островах. Порождения тьмы - покорные орудия в их руках. Ради власти или за
плату Красное братство нашлет мор и глад, убьет - хладнокровно и умело. Я
знаю. Я сам пять лет состоял в гаитянской La Sect Rouge и за это время
натворил немало зла. Я обучился искусству вылепливать восковые подобия
своих врагов или тех, кого подрядился убить; медленно, один за другим
вгонять гвозди в десны и под язык; туго затягивать на шее удавку. Я в
совершенстве постиг "ванга" - науку о ядах - и узнал, как ничтожным их
количеством отравить подушку указанного человека или обмазать край
стакана, чтобы смерть жертвы была мучительной и растянулась на много
недель. Я вызывал злобных "лоа" и вступал с ними в сговор, чтобы погубить
души своих врагов. Своими чарами я заставлял труп вопиять о мести, искажал
время, рушил преграды между жизнью и смертью, впускал в наш мир злобных
тварей...
Я покинул Гаити в тридцать седьмом, после убийства
соперника-"хунгэна" - он угрожал донести на меня в полицию, и приехал
сюда, чтобы скрыться от тех, кто хотел отомстить за его смерть. Тогда я
был молод... и силен. Сейчас я не могу сдерживать их... не могу, я очень
устал...
- Что такое эти твари с лодки? - требовательно спросил Кип.
Глаза Бонифация затопил страх, грозя выплеснуться через край.
- Подумайте сами. Что самая ужасная кара? Медленная смерть, когда
тело и мозг изголодались по кислороду и каждая клетка корчится в агонии,
когда минуты растягиваются в часы, дни, годы, когда казнь вечна и нет ей
конца. Ссыхается на костях плоть, затвердевают внутренности, сморщиваются
мозг и кожа на голове, по нервам растекается нестерпимая боль... Ни
воздуха, ни солнца, ни спасения - лишь страшные подруги, смертная мука и
тьма. Но смерть не спешит милосердно коснуться страдальцев своей рукой,
она не освободит их, покуда они сполна не расплатятся своей плотью. Их
души обречены на заточение в гниющем доме, и даже когда телесная оболочка
начнет распадаться на куски, им не обрести покоя. Нет, покуда тлен не
пожрет их целиком, или покуда не пронзят их черные злые сердца или не
обратят их в пепел. - Он поднял глаза: - Полулюди, живые мертвецы,
безумные от боли и ярости, алчущие жизненных соков в тщетной надежде
угасить свой пламень. Уж я-то знаю. Ведь это я сделал их такими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41