Мур подался вперед, лицо его застыло.
- Да-да, - сказал Шиллер. Его глаза походили теперь на кусочки
стекла, взгляд посуровел, сосредоточился в одной точке у Мура на лбу. -
Спасся только я... Все прочие... кроме одного... пошли на дно вместе с
лодкой, а тот, что не утонул, сгорел - попал в горящую солярку. Я звал
его... я пытался его найти, но море было усеяно трупами, а в воздухе
воняло дымом и горелым мясом. Наша лодка ушла; буквально ушла из-под
ног... нет-нет, на месте командира я сделал бы то же самое - видите ли, у
них не оставалось времени... И тогда я остался один, а вокруг гремели
взрывы, выли сирены, звучали крики... - Шиллер вдруг спохватился; взгляд
его едва заметно смягчился, он ткнул окурок в пепельницу. - Извините, -
сказал он. - Я не хотел вдаваться в подробности.
- Да нет, - сказал еще не пришедший в себя Мур, - я понимаю. А как
вас занесло на Ямайку?
Шиллер рассеянно провел по губам тыльной стороной ладони - привычка,
от которой он так и не избавился. У всех, кому довелось стоять вахту на
мостике подводных лодок типа "U", вырабатывался и в разной степени
укоренялся в подсознании схожий жест - приходилось вытирать с губ соленую
корку, а волны снова и снова, тысячу раз окропляли их брызгами, с грохотом
разбиваясь о железный фальшборт. Еще одно звено в цепи, которая связывает
меня с погибшими, понял он, касаясь губ.
- Теперь я живу на Ямайке, - сказал он. - В конце пятидесятых я
вернулся сюда преподавать немецкий язык и историю в Вест-Индском
университете, в Моне. По крайней мере, так я объяснял себе это поначалу.
Но, наверное, на самом деле я вернулся на Карибы из-за лодки.
Мур ждал продолжения, но Шиллер молчал, и он спросил:
- Из-за лодки? Почему?
- Потому что, - с усилием выговорил Шиллер, - пока я жив, я остаюсь
одним из команды... последним из команды этой лодки. - Он снова погладил
грани пресс-папье и поставил его на стол. - Я никогда не был рьяным
сторонником дела нацизма и, возможно, с самого начала понимал, что Гитлер
ведет нашу страну к полному разорению. Но история подарила нам краткий -
очень краткий - миг торжества и славы, яркий, как пламя, и, как пламя,
канувший в забвение. Этого я никогда не забуду.
В тишине комнаты слышно было, как гудят снаружи насекомые и тихонько
шелестит, поет в натянутой на дверь сетке морской ветерок.
- Кажется, вы не сказали мне, как вас зовут, - нарушил молчание
Шиллер.
- Дэвид Мур, - представился тот. Он поставил стакан, поднялся, зажег
лампу. При свете немец вдруг показался старше своих лет. Взгляд его был
подернут дымкой воспоминаний.
- Я бы сейчас с огромным удовольствием выпил, - сказал Шиллер. -
Иногда, знаете ли, надо.
- Да. Со мной так тоже бывает. - Мур плеснул рома в другой стакан и
протянул гостю.
Шиллер с благодарностью принял его, пригубил и прислушался к звону
насекомых. Он встал, подошел к двери и устремил взгляд на темнеющую бухту.
- Красивый остров, - сказал он чуть погодя, не оборачиваясь к Муру. -
Вы знаете, что наша лодка чуть было не уничтожила его?
- Да, знаю.
- И вам... не горько?
- Некоторым - наверняка.
Шиллер кивнул.
- Честный ответ. Видите ли, этот остров находился в зоне нашего
патрулирования. Мы получили приказ обстрелять верфь - было известно, что
англичане ремонтируют здесь свои суда... и потом, была война...
Мур вновь уселся, не сводя с немца глаз.
- Я помню, - спокойно проговорил Шиллер, - как во время первого
обстрела стоял на мостике и считал взрывы на берегу. Мне казалось, все это
происходит не со мной, с кем-то другим, где-то далеко. Да, я знал, что мы
уничтожаем человеческие души, и все же... это были враги. Морские охотники
в ту ночь отчего-то не появились, и обстрел продолжался много часов.
Конечно, береговая артиллерия вела ответный огонь, но нас им было не
достать. Пламя вырастало в ночи словно буйные алые цветы на черном
бархате. Командир посмотрел в бинокль и велел прекратить огонь. И когда
эхо выстрелов носового орудия стихло, мы услышали крики... - Шиллер
надолго умолк; Мур неотрывно смотрел на него. - Командир остался доволен,
и мы снова ушли в патруль.
- И после такого вы не испытывали угрызений совести? Ни разу?
Шиллер повернулся к нему, хмурясь, словно не вполне понял вопрос.
- Я выполнял свой долг. Но будьте покойны, я расплатился за это... и
не однажды. Через несколько дней мы вернулись в этот квадрат - командир
заподозрил, что на верфях начат ремонт, и хотел еще раз обстрелять их,
пока работы не завершены. Неподалеку от острова вахтенный заметил впереди
медленно идущий корабль. Мы ушли на глубину и некоторое время следовали за
ним. Это был грузовой транспорт. Мы расстреляли его торпедами, но вспышки
привлекли внимание военных кораблей, стоявших в вашей бухте. Они засекли
нас и зашли сзади. В это время я и еще один матрос, тот, о ком я упоминал,
были на палубе. Во время срочного погружения нас смыло...
Шиллер умолк, глядя на море.
- А что стало с лодкой?
- Не знаю, - прошептал немец. - Или, вернее, знаю, но неточно. - Он
отпил из стакана. - Морские охотники оцепили район ее погружения и стали
сбрасывать глубинные бомбы. Гидролокаторы англичан нащупали нашу лодку, и
начался многочасовой обстрел. Все это я был вынужден наблюдать с палубы
британского корабля - меня подобрала шлюпка союзников. Море бурлило, как
лава в кратере вулкана, плевалось песком, обломками кораллов, растерзанной
рыбой. Я подумал о своих товарищах - о тех, кто надеялся спастись от
обстрела под многометровой толщей воды.
Обстрел глубинными бомбами страшная вещь, мистер Мур. Вам слышно, как
сталь прогибается от взрывов, и вы молите Господа, чтобы не вылетели
заклепки. На больших глубинах струйка воды, брызнувшая в крохотное
отверстие, способна снести человеку голову, а заклепки рикошетят, как
пули, пробивают не только плоть и кость, но и металлические переборки. И
шум... грохот подводных взрывов, пронзительный скрип железа, и лучи
гидролокаторов шарят по корпусу лодки, словно в него бросают пригоршнями
гравий. - Он содрогнулся и отвел взгляд. - Но _в_а_м_ нельзя издать ни
звука, _в_ы_ должны загнать вглубь страх, подавить вопль, рвущийся из
горла, ведь если вы закричите, примерно в трехстах футах у вас над головой
люди в наушниках услышат этот крик, и на вашу лодку, кувыркаясь,
посыплются новые бомбы. Это чрезвычайно жестокая игра, война натянутых
нервов, когда вода из защитницы становится врагом и один-единственный
возглас может подписать вам смертный приговор.
Два дня британские морские охотники не оставляли лодку в покое; они
знали, что заперли ее в своем кольце, и хотя порой надолго воцарялась
тишина, обстрел неизменно возобновлялся. Они сбрасывали на нее, казалось,
тысячи глубинных бомб - и ждали, не кашлянет ли кто, не выдохнет ли сквозь
стиснутые зубы, не лязгнет ли ведро, не застонет ли разорванный металл. -
Глаза у Шиллера были безумные, и Муру сделалось не по себе. - Но лодка так
и не всплыла. Немного солярки, да, но ничего, что говорило бы о прямом
попадании. Из того, что я сумел разобрать, я понял: локаторы морских
охотников потеряли лодку, точно она вдруг испарилась, но англичане не
сомневались: она где-то на дне.
В эту минуту Муру живо вспомнилось его погружение - гора песка и
кораллов, нависающий над головой неровный край былого выступа материковой
отмели. Может быть, командир немецкой лодки пытался уйти от врага,
п_о_д_н_и_м_а_я_с_ь_ вдоль стены Бездны, вместо того чтобы опускаться
глубже, а потом завел субмарину под каменный карниз, где ее не могли
нащупать радары? И, может быть, в тот самый миг, когда кто-то из команды
подвинул рычаг, открыв сжатому воздуху доступ в резервуары, карниз от
сотрясения обвалился и похоронил лодку под тоннами песка. Экипаж оказался
в заточении и час за часом, задыхаясь в накапливающихся вонючих
испарениях, ждал - вот-вот иссякнет воздух. Когда остов лодки в
достаточной мере освободился от песка, чему немало способствовали ураган и
последний взрыв глубинной бомбы, остатки сжатого воздуха подняли ее на
поверхность.
- Наконец, - негромко говорил Шиллер, - морские охотники сдались и
прекратили поиск. Меня допросили и отправили за решетку. Конец войны я
встретил в тюрьме. Я вернулся в Германию, в Берлин. Я помню, как шел по
улице к родительскому дому... От него остался один фасад - печная труба,
стена, дверь. А поперек двери намалеванное кем-то ярко-красной краской
"Семья Шиллеров погибла". - Он заморгал и отвернулся. - Они погибли во
время воздушного налета.
- Мне очень жаль.
- Ничего, ничего. Ведь была война, - Шиллер допил свой ром и поставил
стакан на стол. - Где лодка сейчас?
- На верфи.
Шиллер мрачно улыбнулся и кивнул.
- Странно, не правда ли, как иногда поворачивается судьба? Возможно,
за столько лет моя лодка еще не исполнила своего предназначения...
- Предназначения? - ошарашенно переспросил Мур. - Как это?
Шиллер пожал плечами.
- Куда ее денут? В какой-нибудь морской музей? Может быть, даже в сам
Британский музей? Полагаю, это возможно. А значит, моя лодка еще жива, а?
Быть может, ее поставят в выстланном линолеумом огромном зале среди
громадных орудий. Возможно, там будет даже старый, подбитый в бою танк. А
дальше будет выставлен сияющий "спитфайр" или восстановленный "юнкерс".
Туда будут ходить вспоминать дни своей славы медленно выживающие из ума
старики. Будут приходить и молодые - но они не смогут понять, _ч_т_о
перед ними, они будут смеяться и показывать пальцем, недоумевая, неужели
этот старый хлам когда-то был хоть на что-то годен.
- Хоть на что-то! - фыркнул Мур.
Шиллер посмотрел на него долгим взглядом и наконец потупился. Да,
возможно, Мур был прав. Возможно, сейчас это была лишь потрепанная, ржавая
развалина, тень прошлого, где плещется морская вода и живут призраки.
- В марте сорок второго, - сказал он так тихо, что Мур едва
расслышал, - это был самый страшный боевой корабль из всех, что я видел. Я
попал туда с другого судна, ночью; желтые фонари в Кильской гавани, где
стояла U-198, горели тускло - ради экономии электричества. Туман с моря
висел над лодкой густыми седыми прядями; работали дизели, их шум
передавался по воде, и настил у меня под ногами подрагивал. Я смотрел, как
туман скользит вдоль бортов и втягивается в воздухозаборники дизеля. С
того места, где я стоял, казалось, будто труба перископа уходит в темное
небо; на палубах уже работали люди, из открытого носового люка поднимался
столб мутного белого света. Лодка готовилась к походу - величественное
зрелище. Я не могу его забыть... и не хочу. И все же... сейчас, вероятно,
эта лодка ничто.
Мур помедлил, потом встал и пошел на другой конец комнаты, чтобы
заново наполнить свой стакан. Снаружи в еще светлом вечернем небе висели
тяжелые тучи, кое-где в окнах загорался свет. Ветер стих, и Мур сквозь
дверь-ширму вдруг увидел на горизонте далекий сполох - то ли зарницу, то
ли молнию, предвестницу грозы, выползающей из-за горба планеты. Сегодня
ему не хотелось, чтобы темнело. Если бы только можно было не дать свету
померкнуть - тогда он знал бы, что приняты все меры предосторожности...
Мур обшарил взглядом темные складки джунглей. _О_н_и_ прятались там; он не
знал, сколько их, но они прятались там. Ждали.
- Я не хотел рассказывать о лодке, - сказал Шиллер. - Это старая
история. Но, видите ли, это все, что у меня осталось.
- Команда, - вдруг сказал Мур, поворачиваясь к немцу. - С ней что-то
случилось... - Он осекся. Шиллер едва заметно подался вперед:
- Что - команда?
Мур помолчал, соображая, что сказать. Было бы безумием полагать, что
этот человек ему поверит.
- Вы нашли останки? - спросил Шиллер. - Я готов в меру своих сил и
возможностей помочь с опознанием.
Воцарилось молчание. Мур погрузился в свои мысли. Лучше бы этот
человек, что сидит сейчас напротив него, не читал ту заметку в газете, не
приезжал на Кокину... Наконец он показал в сторону кухни:
- Если вы проголодались, я могу поджарить рыбу.
- Да... Danke. Это было бы неплохо.
- Тогда идите-ка на кухню, - сказал Мур, - а я схожу погляжу, как там
доктор Торнтон.
Когда немец исчез в глубине коридора, Мур поднялся наверх и
обнаружил, что Яна еще спит. Прежде чем отправиться на кухню, он вышел из
дома, закрыл и запер все ставни и защелкнул замок на двери-ширме. По
Кокине медленно растекалась тьма. Мур задвинул засов на входной двери,
словно этот деревянный брусок мог сдержать наступление ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41