Но впечатление было изрядное. На следующий день после этой Игоревой выходки приезжает ко мне Спиридон собственной персоной. Морда ящиком, в глаза «козой» тычет и базар уже ведет соответствующий. Мол, мы ему по жизни должны, это его территория, и вообще это мы его друга и учителя Сыча замочили. Довольно жуткое было зрелище, Валерий Игоревич. Значительно более жуткое, чем ваше благонравное явление на четырех джипах. Я в таком, знаете ли, спектакле раньше не участвовал…
— Даже так? А кто вам «крышу» ставит?
— Да вроде как никто. Милиция. Мы же были губернаторские любимцы и все такое прочее.
— И что милиция на этот раз?
Санычев помолчал, вытряхнул из трубочки белую таблетку — валидол или что-то в этом роде.
— Дайте воды. У меня что-то от всех этих переживаний сердце заболело.
Валерий воды принес, Санычев заглотил таблетку и показал ему трубочку.
— Кстати, не желаете ли? Ацинамин, вроде валидола, только лучше. Наше производство.
— А вы обезболивающих не выпускаете?
— А что?
— Да ничего. Мне вчера ночью в районной больничке пулю из плеча драли, так мало того, что у хирурга руки тряслись, так еще и вместо обезболивающего водопроводную воду вкололи.
— Он вам, наверно, новокаин колол, а новокаин не на всех действует… Мы анестетиков не выпускаем.
— Так что милиция сказала по поводу Спиридона?
Санычев довольно долго молчал.
— Я жду объяснений, — холодно поторопил Сазан.
— Ну, в общем… так получилось, что мы незадолго до этого с полковником Молодарчуком поссорились. Ну с начальником областного УВД.
— Отчего?
— Вы примерно представляете себе, как живут сейчас в России предприятия?
— В смысле, что у них нет денег?
— Ну я бы предпочел сказать, что у них нет рублей… Но в целом верно. У нас сейчас примерно процентов тридцать расчетов идет через взаимозачеты. До семнадцатого августа шло процентов пятьдесят. Потому что до семнадцатого августа наш экспорт был формально убыточен. За сырье, с бюджетом, за газ мы расплачиваемся векселями. Векселя, как правило, не наши, хороший завод этой дряни сам не плодит, но они-таки есть. И когда мы расплачиваемся собственным векселем, это значит, что вместо денег вам приходит бумажка, за которую через несколько месяцев вы можете получить у нас определенное количество лекарств. Это понятно?
— Ну.
— При этом цена лекарств, которые идут в оплату векселя, получается в три-четыре раза выше цены лекарств, которые отпускают за деньги. Это означает, что на рынке ваш вексель стоит тридцать-тридцать пять процентов от номинала. Это понятно?
— Ну.
— Вы когда-нибудь вексель видели?
— Э…Э…
— Это такой большой лисг, сверху «простой вексель» написано, подпись главбуха, сумма, дата погашения и, разумеется, номер. Существует так называемый «черный список». Стоп-лист. Это те векселя, по которым мы не будем платить.
— Почему?
— Потому что поставщик нас кинул. Допустим, я договорился с фирмой «Васькин и кот», что «Васькин и кот» поставит мне субстанцию эритромицина. А «Васькин и Кот» ничего не поставил. Тогда я вношу вексель в «черный список».
— И тогда вы по векселю не платите?
— Нет.
— А если «Васькин и кот» продает вексель?
— Тогда потенциальный покупатель звонит в наш вексельный отдел. И спрашивает: «Ребята, мне предлагают вексель номер такой-то, номиналом в полмиллиона рубчиков. Мне не фальшивку ли подсунули, и будете вы по нему платить или нет?» И девочка в отделе смотрит и говорит, хороший это вексель, или фальшивка, или он в «черном списке».
— А если «Васькин и кот» продаст вексель до того, как он попадет в «черный список»?
Демьян Михайлович вздохнул.
— В общем-то, что-то в этом роде и случилось. Было три векселя, который мы выписали некоей фирмочке «Приска-Стройкомплект». Мы с ней сотрудничали, она нас не подводила — поставляла по зачету оборудование с нескольких оборонных заводов. Она их продала другой конторе, «Бенарес», и тут же в нетях растворилась.
— Когда продала?
— Неизвестно. В том-то и дело, что «Бенарес» нам по поводу векселей не звонил, и мы даже не знаем, когда они их купили: до того, как векселя попали в стоп-лист, или после. В любом случае эта история плохо пахнет.
— А разве на договоре между «Стройкомплектом» и «Бенаресом» не указана дата покупки?
— Валерий Игоревич! Да задним числом любую дату можно поставить, как будто вы или я этим не занимались!
— Ну хорошо. Я так понял, что «Бенарес» пришел к вам с векселями, а вы отказались их гасить?
— Да.
— А при чем тут милиция?
— При том, что реальный хозяин «Бенареса» — начальник областного УВД Григорий Молодарчук.
— А сколько эти ваши векселя стоят?
— Общий номинал — тринадцать миллионов рублей. Плюс штрафные санкции.
— То есть минимум пятьсот штук баксами?
Санычев кивнул.
Нестеренко протяжно присвистнул.
— И что было после того, как вы отказались платить? Они вас проверками заели?
— Отнюдь. «Бенарес» просто тихо и мирно подал в суд. А надо вам сказать, что наше вексельное обращение — вещь чрезвычайно… как бы вам сказать… опирающаяся на некоторые устные договоренности. То есть все знают, что ваши векселя обращаются на рынке и стоят тридцать процентов от номинала. И что если вы покупаете вексель и приходите на завод, то вам грузят продукцию по цене в три раза выше, чем если бы вы платили деньгами. Но нигде в законодательстве нет такой нормы, что я должен векселедержателю платить товаром. Там есть норма прямо противоположная:о том, что я ему должен платить деньгами. По номиналу векселя плюс штрафные санкции.
Нестеренко подумал.
— То есть «Бенарес» купил векселя даром, потому что они были в «черном списке», без «черного списка» красная цена векселям — сто пятьдесят штук, а с вас они просят пятьсот?
— Да.
— Классный бизнес, — цокнул языком Сазан.
Санычев немедленно окрысился.
— Что, думаете, как его под себя приспособить? Очень рекомендую. Как раз глубоко бандитское занятие…
— И в какой стадии дело?
— Они выиграли первую инстанцию, мы подали апелляцию. Апелляцию мы тоже проиграем. Я предлагал Молодарчуку мировую. Мол, хорошо, мы выкатим вам лекарства по зачетной цене. Молодарчук отказался.
Санычев помолчал и добавил:
— Понимаете, это не первое и не последнее дело «Бенареса». Это маленький бизнес, который организовала областная правоохранительная верхушка. Уже три завода на это налетели. «Бенарес» просто покупал вексель на рынке за двадцать-десять процентов и впаривал иск. Только один завод, говорят, отбился. Шакировский писчебумажный. У него «крыша» очень солидная — Сема Колун. Первый в вашем деле человек по области.
На директорском столе одиноко зачирикал телефон.
Санычев взял трубку, что-то коротко пролаял, потом повесил ее обратно.
— В общем, история со Спиридоном случилась аккурат, как мы поссорились с начальником областного УВД. И когда мы побежали в милицию с плачем, что на нас наезжают, мне тут же Молодарчук отзвонил по телефону и намекнул, что он готов оставить от Спиридона мокрое место. При условии, что мы заплатим по векселям. И вообще, как он выразился, найдем взаимовыгодные формы сотрудничества. В противном случае милиция не выразила желания помогать мне против Спиридона. Даже были произнесены такие слова, ну что я, мол, возражаю, все дела Спиридона в прошлом и он давно никакой не Спиридон, а Павел Спиридонович Когут, известный тарский предприниматель. И совершенно непонятно, почему бы преуспевающему заводу не посотрудничать с преуспевающим предпринимателем?
Руки Санычева бесцельно бродили по столу.
— Конечно, Спиридон был взбешен из-за Игоря. Я ему отказывал, но я это хоть вежливо делал. На связи всякие намекал, которые есть и которых нет. А тут человек уже привык двери в администрации ногой открывать, и вдруг встает какой-то очкарик и шварк его по морде! И за что, спрашивается? Он что, у очкарика девку кадрил или дачу хотел отобрать? По узкому разумению Спиридона, очкарику была предложена работа строго по профилю. Вот такая история.
— Спиридона вчера на похоронах не было? — неожиданно спросил Валерий.
— Да вы что. Его бы рабочие на части разорвали. Прорвались бы через ОМОН и устроили бы…
— А как звали человека, который заведовал «Приской-Стройкомплектом»?
— А зачем вам это, Валерий Игоревич?
— Для общего образования.
— Завод будет сам договариваться с Молодарчуком, Валерий Игоревич. Вас мне на этих переговорах не нужно.
— А почему вы стали поддерживать на выборах этого… Борщака. Кандидата в губернаторы? Ведь старый к вам неплохо относился.
— Он как-то непонятно стал себя вести.
— Что значит «непонятно»?
— Ну, допустим, в декабре мы тут решили еще один завод на себя взять. Шинный. Если точнее, мы целую нефтехимическую корпорацию задумали, а начать решили с «Тарскшины». Я уже говорил, что у нас в городе четыре химкомбината, и все, кроме нашего, лежат. А у нас как раз после августа денежка поперла со страшной силой, потому что после девальвации рентабельность экспорта выросла аж втрое. У шинного завода контрольный пакет принадлежит областному фонду имущества, и мы просим, чтобы фонд отдал нам этот пакет в управление. С правом последующего выкупа.
— Даром?
— Да! Даром!!! С точки зрения либерального экономиста, это, может, и некрасиво выглядит. Как так! Огромный заводище, две тыщи работающих, давайте конкурс устроим, а не будем государственное достояние по чужим карманам распихивать… А с точки зрения реальной экономики — ну кому он, этот шинный завод, на хрен, нужен! Кто в него будет вкладывать, кроме нас? Кто из него сделать чего-то сможет?
— И что губернатор?
— Поначалу был согласен. А потом вдруг чего-то губу надул. Да как так! Да без конкурса! Да скажут, что я взятки беру! «Тарскшина» вон до сих пор лежит, зато губернатор честный…
— Еще что-нибудь было?
— Ну та же самая история, только с вариациями. Другой химкомбинат, «Тарскнефтеоргпереработка», принадлежал Инкомбанку. Опять же после 17 августа с Инкомом известно что случилось, мы приходим к Инкому, говорим — продай! Да Инком бы его и до кризиса продал, мертвый завод, только баланс портит. И вдруг — бац! — пока мы ведем переговоры, губернатор начинает «Тарскнефтеоргпереработку» банкротить. Ну какой смысл, а?
Санычев от обиды даже привстал.
— Какой смысл, я спрашиваю? Мы бы взяли этот завод, почистили, три тысячи рабочих мест, в нем еще не все сдохло, он бы сейчас уже работал! Не-а! Мы его к себе возьмем, мы управляющим пацана посадим с уральского вагоностроительного завода! Представляете? Этот ихний машиностроительный товарищ не знает, чем кислота от основания отличается, а туда же полез, химиками командовать! Завод еле чепыркается, двести человек от силы работает, зарплаты не платят, продукции во-от такой ручеек, зато — губернаторское! Зато можно с него деньги на избирательную компанию сдаивать!
Теперь Санычев был действительно взбешен. Глаза его горели нехорошим огнем, директор то и дело сжимал и разжимал руку.
— На «Заре» раньше блиомицин делали. Жуткая штука, ядовитая, а чтобы ее сделать, нужно на две недели цех закрыть и еще потом, после окончания производства, другие две недели убираться. А еще нужна особая плесень. А для плесени — агар-агар. А агар-агар растет на особой парафиновой основе, которую в Союзе производил один-единственный завод — «Тарскнефтеоргпереработка». Этого парафина нужно-то двести кило в год! Но блиомицин стоит столько, что мы бы на одном блиомицине этот завод подняли! Нет, не дадим, а блиомицин будем закупать в Японии по цене бриллиантов! И когда мы начинаем спрашивать, зачем угробили завод, под это дело распускается слух — безумный слух! вздорный слух! — что Игорь Нетушкин поссорился с Демьяном и Фархадом и пойдет на «Тарскнефтеоргпереработку» антикризисным управляющим. Бред полный. Во-первых, не ссорился. Во-вторых, вы представляете себе Игоря в роли директора? Игорь — это антидиректор. С людьми не умеет разговаривать, финансов не знает, он думает, что пробирки на деревьях растут, а плавиковую кислоту, наверное, качалкой качают, как нефть. Он закажет себе какую-нибудь аппаратуру, к нему придешь: «Игорек! Эта штука сорок тыщ долларов стоит!» — «Да? А мне так интересно было бы с ней поработать». — «Игорек, мы тебе купим, только скажи, зачем она тебе конкретно?» — «Да я конкретно не знаю, просто я тут одну серию задумал…» Вы представляете себе такого человека во главе завода?
Санычев вздохнул и горестно замолчал, видимо, вспомнив, что Игоря уже нет и заказывать микроскопы по цене «мерседеса» больше некому…
— А что было сначала — векселя, Спиридон или губернатор?
— Губернатор.
— То есть как только вы лишились высокого покровительства, то на вас наехали все: от местных качков до местной ментовки?
Если молчание — знак согласия, то Санычев, видимо, был согласен с утверждением.
— Из-за чего вы поссорились с губернатором?
Санычев насупился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Даже так? А кто вам «крышу» ставит?
— Да вроде как никто. Милиция. Мы же были губернаторские любимцы и все такое прочее.
— И что милиция на этот раз?
Санычев помолчал, вытряхнул из трубочки белую таблетку — валидол или что-то в этом роде.
— Дайте воды. У меня что-то от всех этих переживаний сердце заболело.
Валерий воды принес, Санычев заглотил таблетку и показал ему трубочку.
— Кстати, не желаете ли? Ацинамин, вроде валидола, только лучше. Наше производство.
— А вы обезболивающих не выпускаете?
— А что?
— Да ничего. Мне вчера ночью в районной больничке пулю из плеча драли, так мало того, что у хирурга руки тряслись, так еще и вместо обезболивающего водопроводную воду вкололи.
— Он вам, наверно, новокаин колол, а новокаин не на всех действует… Мы анестетиков не выпускаем.
— Так что милиция сказала по поводу Спиридона?
Санычев довольно долго молчал.
— Я жду объяснений, — холодно поторопил Сазан.
— Ну, в общем… так получилось, что мы незадолго до этого с полковником Молодарчуком поссорились. Ну с начальником областного УВД.
— Отчего?
— Вы примерно представляете себе, как живут сейчас в России предприятия?
— В смысле, что у них нет денег?
— Ну я бы предпочел сказать, что у них нет рублей… Но в целом верно. У нас сейчас примерно процентов тридцать расчетов идет через взаимозачеты. До семнадцатого августа шло процентов пятьдесят. Потому что до семнадцатого августа наш экспорт был формально убыточен. За сырье, с бюджетом, за газ мы расплачиваемся векселями. Векселя, как правило, не наши, хороший завод этой дряни сам не плодит, но они-таки есть. И когда мы расплачиваемся собственным векселем, это значит, что вместо денег вам приходит бумажка, за которую через несколько месяцев вы можете получить у нас определенное количество лекарств. Это понятно?
— Ну.
— При этом цена лекарств, которые идут в оплату векселя, получается в три-четыре раза выше цены лекарств, которые отпускают за деньги. Это означает, что на рынке ваш вексель стоит тридцать-тридцать пять процентов от номинала. Это понятно?
— Ну.
— Вы когда-нибудь вексель видели?
— Э…Э…
— Это такой большой лисг, сверху «простой вексель» написано, подпись главбуха, сумма, дата погашения и, разумеется, номер. Существует так называемый «черный список». Стоп-лист. Это те векселя, по которым мы не будем платить.
— Почему?
— Потому что поставщик нас кинул. Допустим, я договорился с фирмой «Васькин и кот», что «Васькин и кот» поставит мне субстанцию эритромицина. А «Васькин и Кот» ничего не поставил. Тогда я вношу вексель в «черный список».
— И тогда вы по векселю не платите?
— Нет.
— А если «Васькин и кот» продает вексель?
— Тогда потенциальный покупатель звонит в наш вексельный отдел. И спрашивает: «Ребята, мне предлагают вексель номер такой-то, номиналом в полмиллиона рубчиков. Мне не фальшивку ли подсунули, и будете вы по нему платить или нет?» И девочка в отделе смотрит и говорит, хороший это вексель, или фальшивка, или он в «черном списке».
— А если «Васькин и кот» продаст вексель до того, как он попадет в «черный список»?
Демьян Михайлович вздохнул.
— В общем-то, что-то в этом роде и случилось. Было три векселя, который мы выписали некоей фирмочке «Приска-Стройкомплект». Мы с ней сотрудничали, она нас не подводила — поставляла по зачету оборудование с нескольких оборонных заводов. Она их продала другой конторе, «Бенарес», и тут же в нетях растворилась.
— Когда продала?
— Неизвестно. В том-то и дело, что «Бенарес» нам по поводу векселей не звонил, и мы даже не знаем, когда они их купили: до того, как векселя попали в стоп-лист, или после. В любом случае эта история плохо пахнет.
— А разве на договоре между «Стройкомплектом» и «Бенаресом» не указана дата покупки?
— Валерий Игоревич! Да задним числом любую дату можно поставить, как будто вы или я этим не занимались!
— Ну хорошо. Я так понял, что «Бенарес» пришел к вам с векселями, а вы отказались их гасить?
— Да.
— А при чем тут милиция?
— При том, что реальный хозяин «Бенареса» — начальник областного УВД Григорий Молодарчук.
— А сколько эти ваши векселя стоят?
— Общий номинал — тринадцать миллионов рублей. Плюс штрафные санкции.
— То есть минимум пятьсот штук баксами?
Санычев кивнул.
Нестеренко протяжно присвистнул.
— И что было после того, как вы отказались платить? Они вас проверками заели?
— Отнюдь. «Бенарес» просто тихо и мирно подал в суд. А надо вам сказать, что наше вексельное обращение — вещь чрезвычайно… как бы вам сказать… опирающаяся на некоторые устные договоренности. То есть все знают, что ваши векселя обращаются на рынке и стоят тридцать процентов от номинала. И что если вы покупаете вексель и приходите на завод, то вам грузят продукцию по цене в три раза выше, чем если бы вы платили деньгами. Но нигде в законодательстве нет такой нормы, что я должен векселедержателю платить товаром. Там есть норма прямо противоположная:о том, что я ему должен платить деньгами. По номиналу векселя плюс штрафные санкции.
Нестеренко подумал.
— То есть «Бенарес» купил векселя даром, потому что они были в «черном списке», без «черного списка» красная цена векселям — сто пятьдесят штук, а с вас они просят пятьсот?
— Да.
— Классный бизнес, — цокнул языком Сазан.
Санычев немедленно окрысился.
— Что, думаете, как его под себя приспособить? Очень рекомендую. Как раз глубоко бандитское занятие…
— И в какой стадии дело?
— Они выиграли первую инстанцию, мы подали апелляцию. Апелляцию мы тоже проиграем. Я предлагал Молодарчуку мировую. Мол, хорошо, мы выкатим вам лекарства по зачетной цене. Молодарчук отказался.
Санычев помолчал и добавил:
— Понимаете, это не первое и не последнее дело «Бенареса». Это маленький бизнес, который организовала областная правоохранительная верхушка. Уже три завода на это налетели. «Бенарес» просто покупал вексель на рынке за двадцать-десять процентов и впаривал иск. Только один завод, говорят, отбился. Шакировский писчебумажный. У него «крыша» очень солидная — Сема Колун. Первый в вашем деле человек по области.
На директорском столе одиноко зачирикал телефон.
Санычев взял трубку, что-то коротко пролаял, потом повесил ее обратно.
— В общем, история со Спиридоном случилась аккурат, как мы поссорились с начальником областного УВД. И когда мы побежали в милицию с плачем, что на нас наезжают, мне тут же Молодарчук отзвонил по телефону и намекнул, что он готов оставить от Спиридона мокрое место. При условии, что мы заплатим по векселям. И вообще, как он выразился, найдем взаимовыгодные формы сотрудничества. В противном случае милиция не выразила желания помогать мне против Спиридона. Даже были произнесены такие слова, ну что я, мол, возражаю, все дела Спиридона в прошлом и он давно никакой не Спиридон, а Павел Спиридонович Когут, известный тарский предприниматель. И совершенно непонятно, почему бы преуспевающему заводу не посотрудничать с преуспевающим предпринимателем?
Руки Санычева бесцельно бродили по столу.
— Конечно, Спиридон был взбешен из-за Игоря. Я ему отказывал, но я это хоть вежливо делал. На связи всякие намекал, которые есть и которых нет. А тут человек уже привык двери в администрации ногой открывать, и вдруг встает какой-то очкарик и шварк его по морде! И за что, спрашивается? Он что, у очкарика девку кадрил или дачу хотел отобрать? По узкому разумению Спиридона, очкарику была предложена работа строго по профилю. Вот такая история.
— Спиридона вчера на похоронах не было? — неожиданно спросил Валерий.
— Да вы что. Его бы рабочие на части разорвали. Прорвались бы через ОМОН и устроили бы…
— А как звали человека, который заведовал «Приской-Стройкомплектом»?
— А зачем вам это, Валерий Игоревич?
— Для общего образования.
— Завод будет сам договариваться с Молодарчуком, Валерий Игоревич. Вас мне на этих переговорах не нужно.
— А почему вы стали поддерживать на выборах этого… Борщака. Кандидата в губернаторы? Ведь старый к вам неплохо относился.
— Он как-то непонятно стал себя вести.
— Что значит «непонятно»?
— Ну, допустим, в декабре мы тут решили еще один завод на себя взять. Шинный. Если точнее, мы целую нефтехимическую корпорацию задумали, а начать решили с «Тарскшины». Я уже говорил, что у нас в городе четыре химкомбината, и все, кроме нашего, лежат. А у нас как раз после августа денежка поперла со страшной силой, потому что после девальвации рентабельность экспорта выросла аж втрое. У шинного завода контрольный пакет принадлежит областному фонду имущества, и мы просим, чтобы фонд отдал нам этот пакет в управление. С правом последующего выкупа.
— Даром?
— Да! Даром!!! С точки зрения либерального экономиста, это, может, и некрасиво выглядит. Как так! Огромный заводище, две тыщи работающих, давайте конкурс устроим, а не будем государственное достояние по чужим карманам распихивать… А с точки зрения реальной экономики — ну кому он, этот шинный завод, на хрен, нужен! Кто в него будет вкладывать, кроме нас? Кто из него сделать чего-то сможет?
— И что губернатор?
— Поначалу был согласен. А потом вдруг чего-то губу надул. Да как так! Да без конкурса! Да скажут, что я взятки беру! «Тарскшина» вон до сих пор лежит, зато губернатор честный…
— Еще что-нибудь было?
— Ну та же самая история, только с вариациями. Другой химкомбинат, «Тарскнефтеоргпереработка», принадлежал Инкомбанку. Опять же после 17 августа с Инкомом известно что случилось, мы приходим к Инкому, говорим — продай! Да Инком бы его и до кризиса продал, мертвый завод, только баланс портит. И вдруг — бац! — пока мы ведем переговоры, губернатор начинает «Тарскнефтеоргпереработку» банкротить. Ну какой смысл, а?
Санычев от обиды даже привстал.
— Какой смысл, я спрашиваю? Мы бы взяли этот завод, почистили, три тысячи рабочих мест, в нем еще не все сдохло, он бы сейчас уже работал! Не-а! Мы его к себе возьмем, мы управляющим пацана посадим с уральского вагоностроительного завода! Представляете? Этот ихний машиностроительный товарищ не знает, чем кислота от основания отличается, а туда же полез, химиками командовать! Завод еле чепыркается, двести человек от силы работает, зарплаты не платят, продукции во-от такой ручеек, зато — губернаторское! Зато можно с него деньги на избирательную компанию сдаивать!
Теперь Санычев был действительно взбешен. Глаза его горели нехорошим огнем, директор то и дело сжимал и разжимал руку.
— На «Заре» раньше блиомицин делали. Жуткая штука, ядовитая, а чтобы ее сделать, нужно на две недели цех закрыть и еще потом, после окончания производства, другие две недели убираться. А еще нужна особая плесень. А для плесени — агар-агар. А агар-агар растет на особой парафиновой основе, которую в Союзе производил один-единственный завод — «Тарскнефтеоргпереработка». Этого парафина нужно-то двести кило в год! Но блиомицин стоит столько, что мы бы на одном блиомицине этот завод подняли! Нет, не дадим, а блиомицин будем закупать в Японии по цене бриллиантов! И когда мы начинаем спрашивать, зачем угробили завод, под это дело распускается слух — безумный слух! вздорный слух! — что Игорь Нетушкин поссорился с Демьяном и Фархадом и пойдет на «Тарскнефтеоргпереработку» антикризисным управляющим. Бред полный. Во-первых, не ссорился. Во-вторых, вы представляете себе Игоря в роли директора? Игорь — это антидиректор. С людьми не умеет разговаривать, финансов не знает, он думает, что пробирки на деревьях растут, а плавиковую кислоту, наверное, качалкой качают, как нефть. Он закажет себе какую-нибудь аппаратуру, к нему придешь: «Игорек! Эта штука сорок тыщ долларов стоит!» — «Да? А мне так интересно было бы с ней поработать». — «Игорек, мы тебе купим, только скажи, зачем она тебе конкретно?» — «Да я конкретно не знаю, просто я тут одну серию задумал…» Вы представляете себе такого человека во главе завода?
Санычев вздохнул и горестно замолчал, видимо, вспомнив, что Игоря уже нет и заказывать микроскопы по цене «мерседеса» больше некому…
— А что было сначала — векселя, Спиридон или губернатор?
— Губернатор.
— То есть как только вы лишились высокого покровительства, то на вас наехали все: от местных качков до местной ментовки?
Если молчание — знак согласия, то Санычев, видимо, был согласен с утверждением.
— Из-за чего вы поссорились с губернатором?
Санычев насупился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51