— А салат вполне съедобный, — отметил Муха.
Двое ребят сосредоточились на бармене, остальные, вьшув из-под курток прутки арматуры, лупили по выставленным на полках бутылкам. Бутылки разлетались с печальным звоном.
— Слышь, Валерка, — спросил Муха, — а может, все-таки пойдем к ребятам, девочек закажем?
— Девочки из здешнего эскорта ничем не отличаются от сосисок в здешнем кафе, — ответствовал Валерий, — и боюсь, из всех достижений цивилизации усвоили лишь СПИД.
Избиение младенцев заняло не больше пяти минут. За это время все столики в кафе, не считая того, за которым сидели Валерий с Мухой, были перевернуты, окна были разбиты, и Валерия начал продувать вечерний холодный ветер. Гнилозубый на прощание пнул обвисшего на стойке бармена, грозно сказал:
— Это вам за «Сирина», понял? — и направился к выходу.
— Эй, браток, — окликнул его Сазан. Тот остановился.
— А где мне Васю Бармалейчика найти, не подскажешь? Мне сказали — кафе «Сирин», я приехал, а там одна ментовка…
— А ты кто такой?
— Ты мне на вопрос не ответил, — не повышая голоса, сказал Нестеренко.
Гнилозубый заколебался.
— Езжай за нами.

***
Вася Бармалейчик оказался белобрысым сорокалетним мужиком с тяжелым подбородком и светлыми усиками под крупным, слегка набухшим от пьянки носом. Он долго вспоминал, глядя на Валерия, кто такой Зяма, а потом вспомнил и бурно обрадовался.
— Садись, Сазан!
Дело происходило в небольшой гостинице, первый этаж которой был отдан под шикарный по меркам мелкого городка ресторан с тонированными, от пола до потолка окнами, затянутыми бархатными шторами, и переливающейся огоньками эстрадой. Единственной нестандартной приметой зала был немолодой человек в пижаме цветочками. Человек был прикован за правую руку к батарее в углу и время от времени тихо поскуливал.
Стол, за которым сидел Бармалейчик, был уставлен наполовину опустевшими салатницами, меж которых виднелись свежие пятна вина и соуса. Вася щелчком подозвал хозяина заведения.
— С тебя поляна для гостя.
Взметнулась хрустящая скатерть, покрывая поле боя, расстроенные порядки блюд исчезли, и на их место явились новые стройные ряды боеприпасов.
— Что у тебя там случилось с «Сирином»? — полюбопытствовал Валерий.
— А, завелся тут один… Конопля… не, ну ты представляешь? У меня в январе день рождения. Я зову всех в кабак, приходит Конопля — дарит мне именную пушку. Хорошую пушку, «стар» полицейский… Не прошло и получаса, подъезжает ментовка и устраивает всеобщий шмон. Не, ну дела, а? Все чистые, Конопля чистый, а я со стволом и на стволе написано: «Василию Шмакову»!
— А может, он не при делах был, Конопля? — усомнился Валерий.
— Какое не при делах! Сам ментовке и стукнул, ну, не западло ли — братву ментам сдавать?
— И надолго тебя закрыли?
— Да закрыли-то ненадолго, всего три недели, а сколько мне это стоило? Вышел — смотрю, Конопля уже на заводе сидит, ногой к директору дверь открывает, председатель совета директоров меня завидел — трясется…
— Ты завод какой имеешь в виду? Фармацевтический?
— Ну да. «Биосинтез».
— Это на котором Санычев был замдиректора? У него еще коллега был — Гаибов.
— Ну да, а что? — Бармалейчик слегка удивился осведомленности собеседника.
— А что они были за люди?
Вася некоторое время молчал.
— Хорошие люди. Им бы завод другой… Да они в Тарске развернулись…
— Про Тарск я знаю. А здесь у них почему не заладилось?
Вася щелкнул пальцами официанту, и тот принес еще водки.
— Ты чего не пьешь? На, попробуй «беленькой». Наша, алицкая.
— Это которую покойный директор уважал?
— Она самая. Водка — зверь. По спецзаказу. Тройная очистка и водичка из родника.
Валерий поднял графинчик, любуясь прозрачной жидкостью.
— Я не пью.
Вася, против ожидания, не стал к нему приставать.
— Н-да? Я тоже не пил. Я же борец бывший. А теперь вот понемногу начал… Вот как Санычев уехал, так я понемногу и начал.
Булькнула и зажурчала струя, изливающаяся в хрустальный стакан с синими прожилками.
— Тоже наше, местное изделие, — сказал Вася, — они мне хрусталем отстегивают. Дожили, блин, а? Братве бартером за «крышу» платят! Скоро мои пацаны вдоль дорог будут стоять и проезжих автомобилистов зазывать: «Купите чашки-плошки!»
— Так о Санычеве, — терпеливо напомнил Сазан, когда стакан наполовину опустел и вновь был наполнен.
— Гаибов, — он не местный, челябинский. Он сюда от какого-то оффшора заехал. Они тут купили пакет и Гаибова прислали налаживать производство.
— А Санычева?
— Ну и Санычева. Тот был больше по финансовой части. На заводе, конечно, был полный бардак. Рабочие крадут, замы крадут, директор пьет, как сапожник.
Сазан кивнул.
— Мне говорили, что его после десяти утра трезвым нельзя было застать?
— Это отчего ж такие ограничения? Его и после девяти-то трезвым не видали…
— А что крали-то? Я имею в виду — рабочие. Лекарства?
— Наркосодержащие препараты.
Сазан высоко поднял брови.
— А ты что думал? И продавали, и сами ели… Это у нас директор по старинке пил. А город два года назад был в точности как сумасшедший дом. Водка во всех магазинах стоит, никто не берет, мужики ходят по улицам с остекленелыми глазами, а запаха — ни-ни.
Вася пожал плечами.
— На заводе долгов, как блох на барбоске. По зарплате, по налогам, по кредитам банковским… Санычев все это стал разгребать.
— А как это можно разгрести, не заплатив?
— Ну как… Вот, например, у тебя задолженность по зарплате три миллиарда. А так как из зарплаты ты платишь Пенсионному фонду и еще каким-то фондам, то и им ты должен еще миллиард. Приходит Санычев. Оформляет все зарплаты по страховой схеме. В кассе теперь рабочий получает минимальную зарплату — 83 рубля. Старые трудовые договора тоже переоформляются на 83 рубля. Санычев приходит в Пенсионный фонд и говорит: «Извините, ребята, пересчитывайте свои пени по новой. С восьмидесяти трех рублей». Раз — и миллиарда долга как не бывало…
— Неплохо, — одобрил Сазан.
— Ну вот. Пока он эти дела делал, его все любили. Потом он за руководство взялся. На завод, допустим, пришел банковский вексель на полмиллиарда рублей. А финансовый директор взял и отдал его за долг в двести тысяч. Санычев его за грудки: «Ты что делаешь, сволочь?» Ну тот, конечно, жмурит глаза и начинает объяснять, что ничего в этих векселях не понимает… Опять же — сделали на заводе какое-то АОЗТ «Соболь», «Соболь» самые выгодные лекарства производил, завод оплачивал все расходы, а «Соболь» получал все доходы… Санычев на этот «Соболь» наехал…
— И тут его перестали любить?
— Перестали — это такое мягкое слово. И тут все эти замы пришли ко мне и говорят: «Слушай, этот Санычев, такой козел, что надо бы его завалить».
— А ты?
— А я позвал Санычева и объяснил ему, что так, мол, и так, твои коллеги по руководству просят, чтобы я тебя загасил. Но так как ты хороший мужик, а они полное дерьмо, а без гасилова эту ситуацию не разрулить, то почему бы нам не сделать наоборот: мы открутим голову этим ребяткам, а на заводе останешься ты и Гаибов. Ну и, разумеется, я.
— И он не согласился?
— Сказал, что подумает.
— И?
— И в тот же вечер оба улетели в Москву. С концами. В городе вообще больше не появлялись.
— А директор?
— Директор умер в прошлом году. Цирроз печени.
— А замы?
Вася нехорошо усмехнулся.
— Пристрелили тут одного. Месяцев шесть назад. А остальные все больше поразъехались. У кого вилла в Эмиратах, у кого усадьба в Шотландии. Они же простые люди с простыми запросами: чтобы был счет в банке и чтобы детки в Оксфорде смогли учиться.
— А завод?
— А что завод? Вон, с Коноплей делим завод, там уже и делить-то нечего… Третий директор вчера из окошка вылетел… Тьфу, бардак один…
И Бармалейчик с досады аж плюнул.
Пожилой пленник, прикованный к батарее, вновь обиженно заскулил.

***
Обратно из Екатеринбурга летели большим толстопузым ИЛом-62. Стюардесса любезно пригласила всех занимать любые свободные места, немногочисленные пассажиры затерялись в обширном чреве аэробуса.
Валерий с Мухой уселись справа, предварительно убедившись, что окрестные пассажиры дремлют в двух-трех рядах от них. Самолет неслышно взлетел, под крылом на миг мелькнули снежные поля и муравьиная дорожка шоссе с редкими автомобилями, и тут же мир затянуло белым пенопластом облаков.
В кармашке Валерия, против всяких полетных правил, зачирикал телефон. Нестеренко выслушал собеседника, дакнул пару раз и выключил связь.
— Чердынский звонит, — сказал Валерий, — спрашивает, когда я в Тарск вернусь.
— Да, попали ребята с арбитражем…
Валерий свинтил крышечку с пластиковой бутылочки минеральной воды.
— Слышь, Валер, ты же не будешь собачиться с Колуном? Большие люди все решили…
— Один вопрос нерешенный, — усмехнулся Валерий.
— Какой?
— Кто заказал Игоря?
— Спиридон. Он же совсем больной на головку.
Валерий выразительно помолчал.
— То есть… ты думаешь, что Игоря убрал Колун? Чтобы подставить Спиридона?
Сазан, не отвечая, хлебал минералку.
— Да или нет?
— Смотри, какая интересная штука получается. В пять вечера я приехал на похороны Игоря. А через четыре часа в меня уже стреляют.
— Ну?
— В меня стреляли те же, кто стрелял в Игоря, или другие?
— Те же.
— Предположим, Спиридон или Колун решают, что меня надо убрать. Они могут найти за это время киллера?
— Конечно.
— Да. Но они не могут принять решение, понимаешь? Любой человек, бывший на похоронах, мог сообразить, что мои намерения крайне серьезны. Но Колуна не было на похоронах. И Спиридона тоже не было. Без личного присутствия любая информация о моих намерениях — это не больше чем утка. Неподтвержденный слух. Человек уровня Колуна не принимает решений на основании неподтвержденных слухов. Он не будет мочить заезжего московского авторитета непонятно какого калибра потому, что ему позвонила какая-то «шестерка» из толпы и заверещала, что на похороны приехали четыре джипа с московскими номерами. Логично?
— Логично.
— Стало быть, решение принимал тот, кто был на похоронах. И не просто стоял рядом и кушал тарталетку, а один из тех, кто беседовал со мной. Потому что я гнул понты и всячески задирал хвост. Ты согласен?
— Допустим.
— А с кем я беседовал? Губернатор, Борщак, начальник милиции. Руководство завода. И американец. Все.

***
Прямо из аэропорта Сазан позвонил на мобильный телефон Каголова — директора того самого агентства «Утес», к которому обращался завод «Заря» на предмет ущучивания Корзуна.
— Борис? Это Нестеренко. Как у тебя со временем сегодня вечером?
— А в чем дело? — голос в трубке был насторожен и тяжел. — У тебя к кому-то претензии?
— Никаких претензий, Борис Сергеич, — заверил Сазан, — просто с тобой перетереть надо.
— Приезжай к «Былине» в шесть.

***
Генеральный директор частного охранного предприятия «Утес» Борис Каголов приехал в «Былину» чуть раньше Валерия — подкатывая к стоянке, Нестеренко заметил у самого входа 720-й «БМВ» с гордым номером 001; бывший кагебешник Каголов имел в правоохранительных структурах самые хорошие связи и не без основания полагал, что ездить на опасные стрелки надо на таких машинах, в которых все должно быть прекрасно: и марка, и комплектация, и номер.
А сегодняшнюю стрелку он, на всякий случай, причислял к опасным.
Услужливый гардеробщик принял у Валерия плащ, и стайка официантов сопроводила его к небольшому столику, за которым сидел генеральный директор «Утеса» и покровитель этой самой «Былины».
Директор агентства смотрел на Сазана настороженно. Настоящих конфликтов между ними никогда не было: Бог миловал. Но Нестеренко и Каголов принадлежали к двум принципиально различным формам феодальной жизни, имевшимся в Москве. Нестеренко был чистый бандит, спортсмен, который в случае не правильного, по его мнению, обращения с подконтрольной фирмой имел обыкновение вынимать из кармана ствол. Каголов был кагебешник, который в аналогичном случае имел обыкновение сдавать противника дружественным ментам. Нестеренко держал Каголова за труса, Каголов Нестеренко — за уголовника, хотя оба они были готовы признать, что ни тот, ни другой беспределом не занимались: один не стрелял без вины, другой без вины не сажал.
— Мне сказали, ты хотел меня видеть? — улыбаясь, спросил Каголов.
Он всегда улыбался. Наверное, когда в семидесятых он допрашивал диссидентов, он улыбался, как чеширский кот.
— Да. У меня убили старого приятеля Игоря Нетушкина.
Брови Каголова взлетели вверх. В цепкой памяти кагебешника словно включился автомат, перелистывающий картотеку с именами, кличками и фирмами населявших Москву друзей Нестеренко — и среди этих имен не было имени Нетушкина.
— Он не деловой, — сказал Нестеренко. — Предпоследний раз мы виделись, когда ему было четырнадцать. Он был главным технологом Тарского химико-фармацевтического комбината.
В мозгу кагебешника словно щелкнуло реле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51