Помолчал и добавил:
— Я вам звонил несколько раз, но, к сожалению, вас не было в офисе. Я очень хотел, чтобы вы поговорили с Игорем. Вы, кажется, его старый друг, и вы могли бы уговорить его уехать. Если бы он уехал три месяца назад, он был бы жив.
Кажется, среди всех присутствующих только доктор Гертцки не догадывался об истинной профессии человека, приехавшего на похороны на четырех джипах. Еще бы иностранный лох дозвонился до Валерия в офисе! Секретарша там была просто обучена отвечать на такие звонки словами: «Его нет» — и тут же выкидывать бумажку с именем звонившего в мусорную корзину, потому что никто нужный Валерию по офисному телефону позвонить не мог…
— А почему он не хотел уезжать? — спросил Валерий.
— Не знаю. Это для меня загадка. Он прекрасно говорил по-английски, с этой стороны у него никакой проблемы бы не было. Он получил бы в свое распоряжение огромную лабораторию, он мог бы делать что угодно…
— Но он и здесь мог делать что угодно, — возразил Сазан, — все говорят, что завод процветал благодаря его усовершенствованиям…
— Усовершенствованиям! — презрительно сказал доктор. — Именно что усовершенствованиям, а не открытиям! Игорь был ученый, талантливый, гениальный ученый, а не технарь. Употреблять Игоря здесь, на заводе, — это все равно что Леонардо да Винчи заставить расписывать консервные этикетки. Конечно, можно совершенно искренне сказать, что этикетка была расписана превосходно. Но его предназначение — не стать генеральным директором, а получить Нобелевскую премию…
Нестеренко вдруг сообразил, что этот пожилой и немножко нелепый человек, несмотря на должность в международном концерне, сам, наверное, является далеко не последним ученым и среди людей понимающих наверняка пользуется почетом и уважением.
— A y вас есть Нобелевская премия? — внезапно спросил Нестеренко…
— Нет. Сказать по правде — одна моя работа, разумеется, я один из авторов… В свое время я сделал ошибку. Я принял предложение возглавить отдел в «Ланка-Гештальт». Мне просто надоел университетский мир, бесконечные поиски грантов, интриги на пустом месте… Вы знаете, университетская наука — это ужасная вещь. Она противостоит новым открытиям. Даже человек с моим именем, если он пишет заявку на грант, должен написать, что будет делать все то же самое, что и до него, но только на полшажка впереди коллеги. А настоящее открытие — это не шажок вперед, это прыжок через пропасть.
Гертцки помолчал.
— Мне предложили совершенно невиданные для университетского ученого деньги, обещали свободу… Но фармацевтическая компания — это тоже клетка, только другого рода. Там ты можешь прийти к президенту и объяснить ему идею, и он сразу все поймет, а потом спросит: «А сколько мы на этом заработаем?» В университетах боятся гениальных идей, а в компаниях ими не интересуются, если на них нельзя заработать. Игорю, как ни странно это звучит в вашей нищей России, повезло. У него были свои деньги и фактически свой институт, приватизированный, как я понимаю, за копейки. Он мне рассказывал, что платил из своих денег по триста долларов лаборантам, которые квалификацией не уступают докторам наук…
— Ничего не понимаю, — покачал головой Валерий, — то здесь Игорю была лафа, то он расписывал этикетки. И зачем ему в американский университет, если там все так ужасно?
— Игорь пробил барьер этой публикацией. Завтра все ведущие лаборатории кинутся повторять опыты Нетушкина. После нашей премии очередь бы выстроилась, чтобы дать ему гранты…
— А что он сделал-то? Лекарство?
Гертцки, который половину своей речи посвятил открытию Нетушкина, страдальчески выгнул брови.
— Если этиокрин и лекарство, то исключительно от глупости, — сухо сказал швед.
— Не понял.
— А если бы принимали этиокрин, то поняли бы. Фактически Игорь был на пути к созданию препаратов, которые… которые даже обыкновенного человека могут сделать очень талантливым. Заставить его смотреть на мир под другим углом.
Доктор Гертцки помолчал.
— Когда я познакомился с работами Игоря, я был просто поражен. Я был счастлив, когда он согласился с предложениями Далласского центра. И вдруг, через два дня — эта ужасная смерть… Это чудовищно, когда таких людей убивают в вашей России. Вы меня простите, Валерий, вы бизнесмен, но я еще понимаю, когда убивают таких, как вы, бизнесменов. Или каких-нибудь боссов мафии. Но это просто нечестно, когда убивают человека, который мог стать новым Пастером. Это… это как…
Доктор запнулся, подыскивая сравнение, и вместе с ним замолчала переводчица.
— Фарфоровой вазой забивать гвозди, — предложил Валерий использованное недавно Борщаком сравнение.
— Да-да. У вас ужасная страна.
— Я правильно понял, — уточнил Валерий, — что Игорь был убит через два дня после того, как согласился уехать из России?
— Да.
— Вам не кажется, что одно могло быть следствием другого?
Швед попытался скрыть замешательство.
— Каким образом?
— Ну, например, у Игоря могли быть какие-нибудь ценные разработки, которые принесли бы заводу большую прибыль. Директор мог считать, что Игорь увезет разработки с собой, передаст их конкурентам…
— Бросьте. Вы не понимаете разницы между наукой и производством. Ученого интересует, что надо добавить к А и В, чтобы получилось С. А производственника интересует, сколько стоит С, сколько стоит его хранение и сколько надо доплачивать за вредность людям, работающим с А и В… То, что Игорь делал на заводе, университет мало интересовало. Нашу компанию — да. «Ланка» предлагала ему очень большие деньги. Раз в пять больше тех, что дает университет. Он даже не рассматривал эти варианты. Он занимался на «Заре» делом, которое ему было глубоко противно, потому что каждому художнику противно расписывать этикетки для водочных бутылок…
К беседующим легким шагом подошли генеральный директор Санычев и губернатор с начальником охраны.
— Яночка, Виктория Львовна, — обратился он к дамам, — пора ехать. Так сказать, на поминки.
Санычев галантно подал ручку молодой девушке. Та нерешительно на нее оперлась, а потом вдруг внезапно как-то сломалась пополам, словно перерубленный комбайном стебелек пшеницы. Санычев подхватил ее, и она зарыдала, уткнувшись директору в плечо.
— Демьян Михайлович, — проговорила она между слез, — простите, Демьян Михайлович, миленький, я не могу… Я… я лучше… я лучше домой поеду.
Губернатор завертел головой, щелкнул пальцами, подзывая своего водителя.
— Я отвезу Яну, — сказал Валерий.

***
Валерий уже не заметил, как за его спиной доктор Гертцки, поколебавшись, подошел к заместителю гендиректора Фархаду Гаибову и сказал по-английски, напряженно улыбаясь в землю:
— Мне, конечно, неприятно говорить об этом в такой момент, но наше предложение остается в силе, господин Гаибов.
Фархад Гафурович Гаибов, пятидесятилетний выпускник Свердловского государственного университета, большую часть жизни проработавший на секретном предприятии в Челябинской области, проявил хорошее знание английских идиом. Фархад Гаибов сказал:
— Go fuck your hoop «Да пошел ты…».

***
Спустя несколько минут Валерий и Яна ехали по широкой автостраде прочь от города. Девушка забилась куда-то в угол на заднем сиденье тесного джипа, но уже не всхлипывала, сидела молча и время от времени говорила:
— Теперь налево. Теперь направо.
Один раз она забыла сказать «налево», и Валерий заехал куда-то не туда. Валерий молчал, раздумывая, как бы начать разговор. С девушкой в таком состоянии говорить сложно, вякнешь что не так — не ответит и потом отвечать не будет всю оставшуюся жизнь… Они уже выехали на загородную дорогу, когда Яна, шевельнувшись на заднем сиденье, вдруг спросила сама:
— Зачем вы приехали?
Валерий помолчал. Потом аккуратно свернул на обочину, остановился и заглушил двигатель. Небо над дорогой сочилось мелким весенним дождем, по обе стороны трассы тянулись глинистые поля с пролежнями снега и зеленой шерсткой озимых. Чуть впереди, перечеркивая дорогу, к горизонту уходила высоковольтная линия и тихо, но настойчиво гудела из-за мокрой погоды.
— Мы росли в одном дворе, — сказал Валерий, — я вообще-то его старше лет на пять, но мы были в одной компании. Это редко бывает, чтобы разногодки так сходились, но Игорек уж больно умный был. Умных, знаешь ли, не всегда не любят… Виктория Львовна меня терпеть не могла. Я, мол, шпана дворовая, а ее Игорек золотую медаль получит. Я его месяц назад встретил. У него вид был, как у покойника. Я его попросил позвонить, карточку свою дал. Он не позвонил.
— Вы сами звонили, — сказала Яна.
— Откуда ты знаешь?
— Я автоответчик слушала. Я всегда автоответчик слушаю и ему подаю список звонков.
— И что он сказал?
— Ничего. Я его спросила, кто такой Нестеренко, а он ответил: «Друг детства. Надо же. Я думал, он где-нибудь на зоне сгинет, а он вот бизнес крутит. Купи-продай».
Валера помолчал.
— Ты понимаешь, чем я занимаюсь? — спросил он.
— Да. Вы это очень картинно дали понять. Я бандитов не так часто видела, и то зараз догадалась.
— А он, на фиг, не понял, — с непонятным ожесточением сказал Нестеренко — Он вообще ничего не соображал, кроме своих генов. Понимаешь, если бы он мне позвонил, он бы был жив. Если бы я в этот ваш городишко неделю назад приехал, он бы был жив. Любой дурак в России должен понять, что это значит — если твой друг детства дает тебе карточку, на которой только его имя и сотовый телефон, а за другом детства лыбятся два бритых бугая! Но не Игорь… А я, в натуре, обиделся. Раз не звонит — значит, нет у него таких проблем…
Сазан помолчал и спросил:
— Он действительно собрался уезжать в Штаты?
— Да, — прошелестело сзади. — Это… это я во всем виновата. Я его просила уехать. Если бы он не сказал, что поедет, то и…
Слова на заднем сиденье пресеклись, и вместо них до Валерия опять донеслось рыданье. Сазан вышел из машины, обошел капот и сел на заднее сиденье.
— Ну тише, тише, — проговорил Сазан, отечески обнимая рыдающую девушку, — поплакали, и хватит.
Бандит чувствовал себя изрядно не в своей тарелке. С рыдающими девушками он не умел обращаться. Вот с мужиками, которые наставили на тебя ствол — это пожалуйста. Тут он знал, что и как делать. А с плачущими вдовами — извините… мне бы чего попроще. Парня с черным поясом и нунчаками.
Яна опять понемногу успокоилась и уже не билась о Валерия, а только время от времени вздыхала. Она ужасно напоминала карпа, выброшенного из воды, который сначала колотился-колотился хвостом по кухонному столику, а потом притих и заснул.
— А почему ты думаешь, что это связано — то, что он решил уехать, и стрельба? — тихо спросил Сазан.
— Не знаю. Я так чувствую.
«Я так чувствую». Что ж. Чувства надо уважать. Женская интуиция, говорят, большая вещь, хотя Нестеренко как-то не выпало до сих пор случая убедиться, чем это женская интуиция отличается от мужской.
— Как Санычев и Гаибов отнеслись к тому, что Игорь уедет?
— Как-как… На уши встали. Целыми днями ор стоял. «Ты не жалеешь Россию», «Без тебя завод станет», «Как ты можешь предавать Родину» и так далее, и так далее. Сами ему копейки платят, а туда же, о Родине.
— А они могли его… ну, ты понимаешь?
Яна вздрогнула.
— Зачем? Если бы он уехал, он бы еще, может, вернулся. А сейчас… Оттого, что его убить, он ведь на завод не вернется, а?
— А какие-нибудь секреты?
— Да кому в Америке нужны эти секреты, как на оборудовании девятьсот седьмого года рождения аспирин выпускать не хуже «Байера»!
Яна помолчала, потом прибавила:
— Демьян Михайлыч — он хороший человек. Если он тут разорялся, так ведь не для себя же, а для завода. Он такого не сделает. Никогда.
— А о том, что Игорь уезжает, кто-нибудь, кроме близких ему людей, знал?
— Нет. То есть знали, что приглашают, но он же все время отказывался.
— А отчего он такой грустный ходил?
— Да вот от этого самого. Они же его на части рвали. Приходит Гертцки: «Игорь, вы гениальный биохимик, вам надо свою лабораторию, тыр, пыр…» Потом приходит Демьян Михайлыч: «Да как ты можешь! Да мы ж тебя из грязи вытащили! У нас ни копейки не было, завод на боку лежал, а мы твоей матери операцию в Швейцарии сделали, я деньги черти где для этого занимал…» А потом, это же его ужасно дергало. У него же институт при заводе, лаборатория, он в ней днями пропадал. Он сидит себе, над микроскопом медитирует, а к нему какой-нибудь начальник цеха грязными сапожищами: «Витальич! А как бы нам левой ногой да через правое ухо…»
Мимо в сторону области проехало несколько машин. Водители, видимо, удивленными глазами проводили «хаммер» с московскими номерами, открыто выставившийся на обочине, и две фигуры — мужскую и женскую — на заднем сиденье. В воздухе быстро смеркалось.
— Кстати, — спросил Валерий, — а где ты еще бандитов видела?
Яна помолчала.
— Можно не отвечать?
— Нельзя. Если это связано с Игорем.
— Где-то месяц назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51