Колун мягко шагнул вперед, подхватил Мирославу на руки. Она была такой легонькой, что, казалось, тяжелые джинсы составляют половину ее веса. И тут же, как всегда, у Колуна сладко закружилась голова, стены дома расплылись в одно цветное пятно, и на этом пятне он видел перед собой одно только лицо Мирославы, скорее хорошенькое, нежели красивое, с большими серыми глазами, неровными крупными зубками и бледными, лишенными всякой косметики губами.
— Со мной так со мной, — весело сказал Колун.

***
Павлу Когуту по кличке Спиридон повезло: его не схватили и не подстрелили. Выбежав из заводоуправления, он метнулся в сторону, забежал в третий цех и бросился прочь вдоль молчаливых, крашенных серебряной краской сборников. Ребята Нестеренко кинулись за ним, раздалось два или три выстрела, но тут оператор в пультовой врубил громкую связь и заорал, аки Господь с тучки, чтобы они не стреляли, а то тут будет почище, чем в токийском метро после газовой атаки.
Московские братки стрелять не стали, Спиридон зайцем выскочил за обваловку, перемахнул через забор и, петляя, побежал по переплетенью черных газовых труб, змеившихся над раскисшей землей.
Где— то через километр трубы ушли в землю: вокруг Спиридона тянулась жиденькая, истощенная химией лесополоса, а за ней начинался затянутый черным ледком пруд-отстойник, служивший сразу двум комбинатам: «Заре» и «Тарскнефтеоргсинтезу».
Спиридон бездумно побежал по льду.
Это было странное решение, которое можно было принять лишь в том случае, если бы за бандитом гнались с собаками и автоматами, чего вовсе не наблюдалось, и даже в этом случае человек, сохранивший остатки рассудка, на лед бы не ступил. Было начало марта: морозы всю эту зиму были не особенно страшные, лед — некрепок, а под коркой слежавшегося снега, по которому бежал Спиридон, была даже не грязная вода, а мазутная трясина с вкраплениями самых экзотических соединений.
Где— то на середине пруда Спиридон провалился ногой в трещину, выдрался, потеряв ботинок, и побежал дальше. Он мало соображал, что делает, но слепая удача, благоволящая пьяным и сумасшедшим, хранила и его: Спиридон миновал лесок, вскарабкался через забор какого-то дачного товарищества, наугад рванул дверцу в какое-то теплое, полное сена место -и заснул.
Проснулся Спиридон часа через три. Кругом было темно, он лежал на сопревшем сене, и в темноте слышалось какое-то странное сопение. Голова была сравнительно ясной, а вот все, что случилось с ним после истории в кабинете Санычева, напротив, было подернуто сладким наркотическим туманом.
Внезапно сердце пронзила мысль о том, что его поймали и эта чернота вокруг и дыханье — поганый милицейский обезьянник или, того хуже, подвал… Спиридон дернулся, в этот момент что-то большое и шершавое лизнуло его в ухо и протяжно замычало. Бандит дико заорал, вскочил на ноги и, выхватив из кармана коробок спичек, лихорадочно чиркнул спичкой.
Неверный свет выхватил из темноты косые, неоструганные балки, разбросанное по полу сено и пятнистую корову, тянущуюся к нему большими коричневатыми губами. Он был в хлеву и был вполне один. Спиридон лихорадочно жег одну спичку за другой, пока от непотушенной спички не занялся клок сена. Спиридон затоптал сено ногами, покосился в последний раз на корову и вышел вон.
Стрелки на часах стояли на половине третьего ночи. Спиридон вынул было мобильник, чтобы позвонить, но тут ему пришло в голову, что по итогам разборки на заводе он почти наверняка уже объявлен в розыск и как бы менты не слушали его телефон.
Спиридон мобильник выключил и сунул в карман, а сам зашагал по направлению к городу. Мимо него прошло несколько машин, Спиридон проголосовал с обочины, но по понятным причинам ни одна машина не остановилась, чтобы подобрать на пустынном шоссе мужика в одном ботинке.
Впрочем, Спиридону на это было плевать. Железнодорожный вокзал, по его подсчетам, был километрах в шести — дойдем, не развалимся. Остатки здравого смысла подсказывали Спиридону, что лучше ему несколько дней пересидеть в соседней области, где у него были кореша. Впрочем, Спиридон опасался не столько ментов, сколько московского бандита,
Спиридон вышел к железной дороге к четырем утра. Перемахнул через невысокую бетонную стену, отделяющую здания от железной дороги, и пошел вдоль паутины путей к вокзалу.
На освещенном перроне ярко выделялась группка пятнистых ментов с автоматами. Менты прохаживались вдоль путей, шерстя тюки и документы. Спиридон молча стоял в тени и ждал. Он ждал минут десять.
Через десять минут к перрону подъехал «рафик» с синей полосой на боку, и из него высадилась новая порция ментов. Спиридон понял, что менты объявили за ним охоту, но отнесся к этому довольно философски. Отойдя от вокзала на полкилометра, он поймал частника и велел тому ехать на Верейскую улицу, дом 15. На Верейской жил Шура Смак, один из бригадиров Спиридона.
Однако Спиридону не повезло: въезд на Верейскую был перекопан, из траншеи подымались клубы горячего пара.
— В объезд? — спросил водитель.
— Не надо. Так дойду.
Спиридон выскочил из машины и перебежал на ту сторону улицы по хлипкому деревянному мостику, проложенному над тускло поблескивающей трубой, похожей на спящего в болотной тине крокодила. Ночной воздух приятно холодил после натопленного салона: в небе над домами сверкали крупные, словно коллекционные, звезды.
Перепрыгнуть трубу не было решительно никакой возможности, и Спиридон, выругавшись, свернул в подворотню. Пройдя сотню метров, он вновь повернул налево и оказался с другой стороны Шурикова подъезда.
И замер. В двадцати метрах перед ним, задом к подворотне и передом к парадному въезду во двор, стоял тихий, похожий на притаившуюся ласку «форд-скорпио». Фары «форда» были потушены, свет в салоне не горел, но, несмотря на это, Спиридон мог различить внутри машины очертания двух человек.
Одинокий свет от фонаря при подъезде освещал номер «форда», и номер этот Спиридон знал очень хорошо. «Форд» принадлежал одному из корешей Полтинника — шефа безопасности Колуна.
Спиридон осторожно, стараясь не дышать, шагнул назад и прижался к стене. Он мгновенно понял, что это значит. Его искали. Не только менты, но и Семка Колун, и что-то подсказывало Спиридону, что Семка искал его не для того, чтобы сказать «здрасьте». На вокзалы они отправили милицию. Но менты играли лишь роль гонщиков, которые должны были расставить флажки и погнать дичь туда, где в засаде притаились настоящие охотники. Дауд был прав: Колун приказал убрать ставшего лишним подельника.
Ночной воздух, пахнущий опасностью и смертью, хлынул в сознание Спиридона, и оно мгновенно прояснилось, возвращая Спиридону ту ясность рассудка и жестокость инстинктов, которые и сделали его королем беспредела в Тарске. Он уцелел лишь случайно, из-за прорытой не вовремя теплоцентрали. Если бы он подъехал к улице с другой стороны, частник довез бы его до самого подъезда. В этой случайности Спиридон увидел, как всегда, особое благословение Бога или Судьбы, которое не раз выручало его из самых невероятных переделок. Но больше на Бога он не собирался полагаться.
Бесшумно двигаясь, Спиридон пересек подворотню и вышел на улицу Бабкина. Здесь все утопало во тьме. Фонари не горели, закутанная в тучи луна еле освещала две ледяные колеи, проложенные посереди нечищенного асфальта, и тонкую тропку, протоптанную в сугробе на тротуаре. Приятная прохлада понемногу превращалась в холод. Спиридон был без шапки и без перчаток, и его щегольская кожаная куртка была рассчитана на снабженный печкой «лендровер», а не на морозную мартовскую ночь.
Спиридон зашел в первый попавшийся подъезд, провонявший мочой, поднялся на второй этаж и присел на подоконник у разбитого, тянущего холодом окна. Он внезапно осознал, что положение его — самое отчаянное. У него почти не было денег. У него не было оружия — ствол остался в директорском кабинете. Он был одет не по погоде и достаточно приметно — дорогая кожаная куртка плюс отсутствие машины и небритая физиономия непременно привлекут к себе внимание. Менты и Семка Колун объявили его в розыск. И самое главное — спустя пять-шесть часов ему надо будет уколоться. А наркотиков с собой нет.
Спокойно, как будто речь шла о шахматной партии, Спиридон принялся планировать свою судьбу. Он мог бы уехать из города. Угнать машину, вскочить на товарняк, да что там — просто идти пешком всю ночь до ближайшего села и сесть там на утренний автобус. Одежда — не проблема. Одеждой поменяется любой ночной прохожий, одним трупом больше, другим меньше, не имеет значения.
Но уехать из города означало свалиться через несколько часов в дикой ломке. Спиридон не мог уехать без запаса кокаина, и Семка Колун, расставляя сеть, несомненно, именно это и учитывал. В городе было не так много дилеров, к которым с большей или меньшей вероятностью мог обратиться Спиридон. Большая часть работала именно на Спиридона, Колун не желал светиться с наркотиками и присутствовал на этом рынке лишь косвенно и из боязни вырастить слишком сильных конкурентов. Был еще азербайджанец Пенка — этот торговал маковой соломкой, слишком для Спиридона слабой, — да один молдаванин, Цагон, который только что появился в городе и вел переговоры скорее с Колуном, чем со Спиридоном. Разумеется, кроме дилеров, была еще куча мелких уличных торговцев, непосредственно Спиридону не подчиненных. Спиридон даже не знал адресов половины из них. Но некоторые — знал. У него была хорошая память на адреса. И он любил ездить собирать дань самолично. Колун наверняка выставил посты там, где Спиридон появится с наибольшей вероятностью. Но Колун — не ФСБ. У него много бойцов, но их не тысячи. Колун просто не может выставить кучу людей у каждого места, где может появиться Спиридон. Он ограничится самыми вероятными местами. В других он поставит по человеку или предупредит, куда звонить в случае появления Спиридона.
Внизу, на улице, раздалось приглушенное урчание подъезжающего автомобиля, — судя по звуку, это были старые неотрегулированные «Жигули». Хлопнула дверца машины. Кто-то вошел в подъезд и стал подниматься по лестнице.
Спиридон неслышно взлетел к чердаку. Человек дошел до третьего этажа и стал ковыряться в замке. Спиридон, насвистывая, принялся спускаться вниз. Человек, введенный в заблуждение щегольской курткой и приличным видом Спиридона, на мгновение поднял голову и равнодушно отвернулся. В следующую секунду удар ребром ладони по шее вырубил его, по крайней мере, на полчаса.
Спиридон подхватил падающее тело, провернул ключ в замке и скользнул внутрь квартиры. Он был готов к тому, что в квартире еще кто-то есть, но внутри было пусто и тихо, нигде не играл телевизор, никто не откликнулся на стук двери и не вышел в прихожую. Спиридон положил тело на вытертый коврик в прихожей, запер дверь, нашарил выключатель и огляделся.
На ковре лежала женщина лет сорока, с некрасивым одутловатым лицом, в бесформенных сапогах и длинной куртке-дутике. Нанесенный Спиридоном удар был слишком силен — пульс не прощупывался, карие глаза с красными прожилками век глядели строго и безжизненно.
Квартира оказалась двухкомнатная и бедная, с тщательно вычищенными конфорками при старой плите, выцветшими обоями и поцарапанной хельгой, в которой на всеобщее обозрение были горделиво выставлены несколько хрустальных вазочек.
Спиридон принялся за методичный шмон. Он искал не столько деньги (три сотенных он нашел тут же, в кошельке дамочки, а большего в доме, судя по всему, и не было), сколько одежду. Но женщина жила одна: в шкафу висели бесформенные толстые юбки и шерстяные кофты, для мужчины ничего подходящего не было.
На лестничной площадке хлопнула клетка лифта, и в дверь позвонили. Спиридон замер. Звонок повторился вновь и вновь, а потом кто-то ударил в дверь ногой и закричал:
— Людка, открывай. Заснула, что ли?
Голос был мужской и наглый. «Блин, он весь дом переполошит, — подумал Спиридон, — какого… эта шлюха не могла повесить мужских штанов в шкафу, если у нее есть хахаль!»
Неизвестный ухажер не унимался минут пять. Потом выругался у двери и побрел вниз. Может, домой. А может, в ментовку. Впрочем, ментовка в середине ночи точно не пойдет с полупьяным субъектом взламывать чужую квартиру на том основании, что дама назначила субъекту свидание и не откликается. Спиридон уже успокоился было при этой мысли, когда его стукнуло, как по темечку: «Жигуль». Машина женщины стояла внизу, и, стало быть, хозяйка должна быть дома…
Спиридон быстро натянул на себя бесформенные женские штаны, сапоги с основательными каблуками и кокетливое пальто. На голову косо сел женский беретик. С подзеркальника в прихожей Спиридон схватил кокетливую сумочку, а из ящика на кухне выбрал единственное, что могло сойти за оружие в этой квартире: острый и широкий нож для резки хлеба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51