— Ну что, поговорили? — спросил Лешка Муха, когда Сазан нырнул в накуренное тепло машины.
— Да. Очень душепользительная была беседа.
— Душепользительная в каком смысле?
— А в том смысле, — усмехнулся Нестеренко, — что когда бандиту рассказывают о разборках на самом верху, ему становится тепло на сердце и он думает: «А я-то порядочней, чем эта хевра».
— И что он рассказывал?
— Что Игоря убили из-за того, что медицинские деньги идут в предвыборные общаки. Что высокие московские политики не разобрались, кого давят…
— А тебя эта версия не устраивает?
— Если Игоря убили из-за федеральных запуток, то зачем стреляли в меня?

***
Губернатор области Виктор Жечков сидел в своем кабинете в чрезвычайно дурном расположении духа. Дурное это расположение проявлялось в том, что у губернатора болела голова. Он непрерывно хватался за толстую, зеленоватого стекла бутылку с минералкой, утирал лоб и красными воспаленными глазами глядел на своих собеседников.
Разговор в кабинете шел на смеси русского и английского, причем русским пользовались в основном двое из присутствующих, а именно: арбитражный управляющий «Тарскнефтеоргсинтеза» и начальник службы безопасности губернатора Антон Кононов, а английским — соответственно сам губернатор и доктор Гертцки.
Причину дурного настроения губернатора понять было трудно, тем более что речь шла о событии чрезвычайно приятном — об инвестициях в областную экономику ста девяноста миллионов долларов. Инвестировал доллары шведский концерн «Ланка-Гештальт», а объектом инвестиций должен был служить Тарский нефтехимический холдинг.
Идею холдинга выдвигал гендиректор «Зари» Демьян Санычев еще в позапрошлом году, когда они с губернатором были не разлей вода. В те поры предполагалось, что в холдинг войдут все четыре нефтехимических предприятия города, а главой холдинга, натурально, станет либо Санычев, либо его зам.
Два месяца назад, уже после того, как Санычев с губернатором поругались насмерть, холдинг-таки был образован. Но вошли в него уже не четыре, а три предприятия: «Тарскнефтеоргсинтез», «Тарский азот» и «Тарскшина». «Заря» в этом списке, естественно, отсутствовала, и отсутствие-то ее и служило основной темой дискуссии.
— Господин Жечков, — спокойно разводя руками, объяснял доктор Гергцки, — мы не будем покупать этот холдинг. Когда вы предложили нам этот проект, речь шла о компании, в состав которой входит «Заря». Мы видим перспективы для развития бизнеса «Зари». Мы готовы в нее инвестировать. Но мы не готовы инвестировать в три мертвых завода. Это значит зарыть деньги в землю.
— Я могу гарантировать, — сказал губернатор, — что после выборов «Заря» войдет в холдинг.
— Ну тогда мы и поговорим после выборов.
— Но деньги — то на выборы нам нужны сейчас! — резко сказал начальник охраны.
— Я не вижу связи между предвыборными тратами и инвестициями в «Тарскнефтеоргсинтез», — слегка удивился доктор Гертцки.
— Вы только проинвестируйте, — сказал арбитражный управляющий «Тарскнефтеоргсинтеза», а уж до выборов эти деньги сами дойдут. Да за пять миллионов не то что Жечкова — обезьяну из зоопарка можно губернатором выбрать!
— Господин губернатор, — сказал доктор Гертцки, — наш концерн два раза делать бизнес в России и два раза получать… как это у вас называется? Получать обман. Один раз мы продали препарат господину Брынцалову, и господин Брынцалов не заплатил за препарат, а расфасовал его и продал сам. Другой раз мы купили завод в Краснодаре, а русский директор разворовал завод и выкинул нас с него со словами, что мы фашисты. Это хорошо, если «Заря» войдет после выборов в холдинг. А если она не войдет? Получится, что мы купили три мертвых завода и еще потратили пять миллионов совсем непонятно на что. Как я объясню нашим акционерам, почему мы купили эти три мертвых завода?
— Почему же «Заря» не войдет в холдинг? — сказал губернатор.
— Может так получиться, что мы дадим вам денег, а вы проиграете выборы. А может получиться так, что вы выиграете, а «Заря» все равно останется сама по себе.
— Доктор Гертцки! — сказал губернатор. — Вы получите «Зарю». Есть куча способов поставить завод на колени. Но если я поставлю «Зарю» на колени сейчас, то это будет стоить мне полмиллиона голосов. И если я не получу от «Ланки» денег сейчас, это тоже будет стоить мне полмиллиона голосов.
— Господин губернатор, — сказал Гертцки, — в Тарске ходит много слухов о том, что ссора между вами и Санычевым — это просто пьеса для зрителей. Говорят, что Санычев будет финансировать своего кандидата лишь до тех пор, пока тот не выйдет во второй круг, а потом он его снимет И окажется, что мы три раза делать бизнес в России и все три раза нас обманывать Наш концерн не согласен, чтобы его три раза обманывать.

***
В три часа дня опера Яков Царьков и Александр Синицкий постучали в дверь хорошей трехкомнатной квартиры на пятом этаже престижного дома, в которой обитал Лесько с супругой и тещей. Квартира Лесько была не то чтоб богатой, но довольно зажиточной: в комнате стоял изрядный плоскоэкранный телевизор, в спальне — новый гарнитур, и большая кухня была уставлена техникой, бывшей явно не по карману среднему российскому служителю порядка.
Жена Лесько — полная сорокалетняя женщина в бигуди и халате — встретила ментов с нескрываемой враждебностью. Пробормотала что-то нелестное и удалилась в ванную — навести на себя лоск.
Тем временем в прихожей показалась сухонькая старушка, кутающаяся в пуховый платок, — видимо, мать Зинаиды. Старушка провела оперов в кухню и поставила чайник. На пластиковом столе появились корзиночка с фруктами и большой, с розочками, торт.
— Андрюша вчера принес, — сказала старушка. — Вот оно как складывается. Андрюши уже нет, а торт есть.
— А он во сколько вчера домой пришел? — спросил Царьков.
— Около восьми.
— А ушел?
— Около десяти.
Царьков оглянулся. Зинаида уже стояла на пороге кухни, без бигуди, но с ярко накрашенными губами.
— Доигралась, — сказала старуха, — я ей говорила, не надо доводить мужика…
— А что — довела! Что — довела! — пронзительно вскрикнула Зинаида. — Что, мамаша, вам бы приятней было, если бы мы, как нищие, жили!
— Замолчи, дура!
— А вот и не замолчу! — заорала Зинаида. — Все живут, как люди, один Андрюша должен забесплатно горбатиться, так? Ты думаешь, эти двое, которые пришли, ничего не имеют? Их послали все на Андрюшу списать, вот они теперь и будут списывать!
— Тьфу ты, стерва! — сказала старуха. — Не слушайте ее, товарищи милиционеры, из-за нее мужик погиб! Вот она его так всю жизнь пилила…
— Зинаида Семеновна, — сказал Царьков, — а скажите, двадцать третьего февраля поздно вечером ваш муж где был?
— Двадцать третьего? — Зина громко фыркнула. — Дома пьяный спал!
— А это кто-нибудь может подтвердить?
— Да вы что? Или забыли, какой двадцать третьего день? Они в отделении выпивали допоздна, а в одиннадцать его патруль домой притащил, он лыка не вязал! Они его на улице остановили, он в машину не мог залезть, увидели, что свой, и сами до дома довезли.
— Какой патруль?
— Да откуда я знаю? ГАИ, наверное… А что такое двадцать третьего было?
— Химика этого убили, с «Зари», — сказала старуха.
Зина уперла руки в боки.
— Все на Андрея хотите повесить, да? Как вам не стыдно, сволочи вы поганые! Милиционера, товарища вашего, бандит застрелил, а вы под бандита ложитесь! Да при старой власти кто ж вам этак-то позволил бы товарищей марать, а!
— Мы не мараем, — сказал Царьков, — мы просто выясняем обстоятельства…
— Сволочи! Этот бандит ваш — он милиционера убил! А вы.
Тут жаркий монолог Зинаиды был прерван звонком в дверь.
— Откройте, — сказал Царьков
На пороге стоял невысокий мужичок с козлиной бородкой и растерянным взглядом. Зинаида при виде его внезапно смутилась.
— Ну в чем дело? — спросил Царьков. Тот засуетился, вытащил из кармана толстый белый конверт.
— Вот, — сказал он, — принес…
— Кому? — уточнил Царьков.
— Ну Андрею Никитичу…
Обвел растерянным взглядом прихожую.
— Да вы, Зинаида Семеновна, никак меня не узнаете? Я с нижнего ларька…
— Лесько вчера убит, — спокойно сказал Царьков. Торговец растерянно захлопал глазами.
— Убит? А вы кто такие?
— Оперативники. Из другого отделения.
Торговец озадачился.
— А может… это… вы возьмете?
— Зачем?
— Ну тоже защищать будете…
— Лесько вымогал у вас деньги? — с ледяным спокойствием уточнил Царьков.
— Да нет, ребята, какое вымогал… Я сам… ну, порасспрашивал, мне говорят, плати Лесько, он и от бандитов в случае чего прикроет, его Спиридон на день рождения звал…
— Это провокация! — внезапно завизжала Зинаида.
— Санька, проводи человека, — сказал Царьков И раньше, чем растерянный владелец ларька успел опомниться, Синицкий скользнул вместе с ним за дверь. Царьков захлопнул замок.
— Пойдемте, Зинаида Семеновна, — сказал он. Женщина, понурив голову, вернулась за ним на кухню.
— Значит так, Зинаида Семеновна, — жестко сказал Царьков. — Давайте договоримся так. Либо мы раскручиваем на полную катушку все. Всех этих ларечников, которые носили вашему мужу деньги. День рождения у Спиридона и прочие прелести. Либо вы без истерик и криков о бандитах отвечаете на вопросы о вчерашнем дне. Ваш муж вернулся около восьми и ушел около десяти?
— Да.
— Он не собирался никуда уходить в этот день, верно?
— Не собирался.
— Ему позвонили или за ним пришли?
— Пришли, — сказала старуха.
Зинаида кинула на мать ненавидящий взгляд.
— Кто пришел?
— Не видела я, кто пришел1 — заорала Зинаида. — В дверь позвонил, Андрей открыл, шу-шу-шу, и уехали!
— На чем?
— На «опеле». Он, «опель», на меня записан, — с вызовом сказала женщина. — А вы его на штрафной стоянке держите. Если чего с ним случится, я этого так не оставлю!
Царьков и Синицкий переглянулись.
— Значит так, Зинаида Семеновна, — сказал Царьков, — есть предписание произвести обыск у вас в квартире. Вот ордер, зови, Саня, понятых…
Обыск продолжался часа три. Из ящика бюро изъяли старые записные книжки Лесько. Из сейфа — пять тысяч долларов, происхождение которых хозяйка объяснить не смогла. За обложкой «Медицинской энциклопедии» обнаружилась целая пачка старых акций МММ — скорее всего, хозяева в досаде просто забыли о скоротечном сокровище.
Царьков не поленился слазить на антресоли. Те были забиты невероятным хламом. Рачительная хозяйка всему надеялась найти применение: старым плинтусам, отодранным при ремонте квартиры, рулонам обоев, которых уже не осталось в комнате, гигантской коробке из-под импортного телевизора, в которую были впихнуты коробочки поменьше: от видеомагнитофона и телефона. Царьков копался во всем этом хламе со странным чувством. Две недели он требовал санкции на арест Лесько — две недели он обивал пороги замов Молодарчука и самого и.о, начальника облУВД, он даже совершил почти немыслимый для милиционера поступок — пошел с материалом о Лесько в газету «Вечерний Тарск», — и вот наконец он дорвался до своего. Он ущучил продажного мента, который работал на преступную группировку. Но почему-то радости не было. Была головная боль, и было красивое, белокожее лицо московского бандита с рыжеватыми волосами и холодными глазами цвета мореного дуба, и были узкие пальцы московского гостя, открывающие дверцу угольно-черного, как глаза сатаны, «хаммера».
В семь вечера тяжелая железная дверь с кодовым замком захлопнулась за обоими ментами. Жилой дом, как уже сказано, был расположен в престижном и чистом районе. Из квартиры Лесько открывался великолепный вид на скованную льдом Тару, а сам подъезд выходил в другую сторону, на широкую и чистую улицу. Прямо рядом с подъездом была остановка троллейбуса, обросшая двумя киосками.
Яша заглянул в один из них и был не особенно удивлен, распознав в продавце того самого мужичка с козлиной бородкой, который четыре часа назад приходил с деньгами в квартиру Лесько. Царьков поманил его пальчиком, и мужичок покорно покинул торговое место и вышел к операм.
— Ты за что Лесько-то платил? — спросил хмуро Царьков.
— Ну известно что… охранял…
— От кого охранял-то?
— Да ходили тут ребята, от Спиридона. Пятьсот баксов в месяц требовали, прикинь? У меня и бабок-то таких нет, иной день ста рублей не наторгуешь, а они туда же: «Мы тебя, бобер, в натуре уроем, киоск пожжем…» Я уж и не знал, что делать, а потом Мишка — он тут тоже торгует — надоумил, что у нас рядом крутой опер живет. И денег возьмет немного, и братков этих уроет…
— Урыл?
— В лучшем виде! Приехал «газик», всех забрал в отделение, ко мне на следующий день извиняться пришли, чуете? Ну не они сами, а их дружки. Так, мол, и так, ты их извини, а заявление отзови. А то рыбам скормим.
— Да, — усмехнулся Санька, — знатно извинились.
А Царьков добавил:
— Он же тебя развел.
— Кто?
— Лесько. Сам на тебя бандитов натравил, сам и защитил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51