Если
бы Ван Корверу вздумалось забраться в бассейн прямо с этим сооружением на
голове, оно торчало бы из воды, как рубка подводной лодки.
Хозяин лавки закрыл дверь на два запора и повернулся к Бобби.
- Вообще-то я по утрам делами не занимаюсь, - сообщил он. - Все деловые
встречи назначаю на вечер.
- Мы очень признательны, что вы сделали для нас исключение.
Ван Корвер театрально вздохнул.
- Итак, чему обязан?
- Не могли бы вы оценить один камешек? Ван Корвер недоверчиво прищурил и без
того узенькие глазки и стал совсем похож на хорька. Когда лет тридцать назад он
поменял имя и фамилию и из Джима Боба Хора превратился в Ван Корвера, друзья
шутили, что прежняя фамилия подходила ему куда больше: с этим прищуром он
настоящий хорь, а никакой не Ван Корвер.
- Оценить камешек? Всего-то?
Он провел гостей через небольшую, но шикарно обставленную комнату, где он
обычно принимал покупателей. Потолок тут был украшен лепниной, стены отделаны
бледной замшей, на светлом дубовом полу в уголке для посетителей - роскошный
ковер, в раскраске которого сочетались голубой, темно-желтый и персиковый цвета.
Тут же - стильный белый диван, по бокам от него - два столика из мореного
дерева. Вокруг третьего стола - четыре изящных плетеных кресла. Круглая
стеклянная крышка стола была такой толщины, что и кувалдой не разбить.
В витрине слева был выставлен товар. Ван Корвер принимал клиентов, только
предварительно условившись о встрече. Ювелирные изделия изготовлялись по заказу
и явно предназначались для состоятельных дам, не блиставших тонкостью вкуса, -
тех, что платят сотни тысяч долларов за какие-нибудь бусы и щеголяют в них на
благотворительном обеде, где каждое блюдо обходится им в тысячу долларов, причем
нелепость этой ситуации до них не доходит.
Задняя стена комнаты была зеркальной. Проходя через комнату, Ван Корвер с
видимым удовольствием разглядывал свое отражение и не отрывался от него до самой
двери своего кабинета.
"Ишь, залюбовался, - подумал Бобби. - Того и гляди проскочит мимо двери и
врежется в зеркало". Он терпеть не мог Джима Боба Ван Корвера, но понимал, что в
ювелирном деле самовлюбленный ублюдок толк знает.
Бобби познакомился с Ван Корвером еще до того, как сыскное агентство Дакоты
обзавелось архитектурным излишеством в виде прибавки к названию: "и Дакота"
(хорошо, что эту шуточку не слышит Джулия: юмор она оценит, но за "архитектурное
излишество" голову оторвет). Бобби помог Ван Корверу вернуть бриллианты,
украденные у ювелира любовницей. Камешки стоили целое состояние, и Джим Боб во
что бы то ни стало хотел получить их обратно. Однако из жалости к любовнице,
которой за воровство грозила тюрьма, он обратился не в полицию, а к Бобби. На
памяти Бобби это был единственный случай, когда у ювелира шевельнулись хоть
какие-то человеческие чувства. Но с тех пор много воды утекло, и его душа, как
видно, окончательно зачерствела.
Бобби извлек из кармана красный камешек с неровными гранями, но самый крупный
из всех. Ван Корвер вытаращил глаза.
Он тут же сел на высокую табуретку у длинного рабочего стола и принялся
разглядывать камешки в лупу. Потом положил под микроскоп с подсветкой и осмотрел
под более сильным увеличением. Бобби наблюдал за действиями ювелира, стоя у него
за спиной. Клинт пристроился у стола рядом с Ван Корвером.
- Ну что? - спросил Бобби.
Не удостоив его ответом, ювелир встал, отмахнулся от путавшихся под ногами
сыщиков и направился к табуретке у другого конца стола. Там он взвесил камень,
затем на других весах сравнил его вес с весом известных ему камней.
Наконец он пересел на третью табуретку, перед тисками, и вынул из ящика
коробочку, в каких обыкновенно хранят кольца. В коробочке на синем бархате
лежали три крупных бриллианта.
- Паршивые камни, - бросил Ван Корвер.
- А на вид красивые, - удивился Бобби.
- Все в трещинах.
Он выбрал один и слегка зажал его в тисках. Подцепив пинцетом красный камень,
он с усилием царапнул алмазную грань его острым ребром, после чего отложил
пинцет, взял лупу, склонился над алмазом и внимательно вгляделся.
- Легкая царапина, - сообщил он. - Поцарапать алмаз можно только алмазом.
Взяв красный камешек двумя пальцами, он уставился на него как зачарованный.
- Где вы его раздобыли?
- Этого я вам сказать не могу. Значит, просто алмаз?
- "Просто"? Красный алмаз - редчайший из драгоценных камней! Давайте я
выставлю его на продажу. Кое-кто из моих клиентов выложит за него сколько
хотите. Сделать из него кулон или центральное украшение на колье - с руками
оторвут. Для кольца он будет великоват даже после огранки. Вон какая громадина.
- Сколько он может стоить?
- До огранки сказать трудно. Но уж никак не меньше нескольких миллионов.
- Миллионов? - с сомнением переспросил Бобби. - Он, конечно, крупный, но не
настолько же.
Ван Корвер наконец оторвался от камня и взглянул на Бобби.
- Вы не понимаете. Во всем мире известно только семь красных алмазов. Этот
восьмой. А после огранки и шлифовки он станет одним из двух крупнейших. Тогда
ему буквально цены не будет.
x x x
По улице, на которой стояла лавка Ван Корвера, непрерывным потоком шли
машины, направляющиеся к Главному Тихоокеанскому шоссе. Ревели моторы, солнечный
свет плясал на хроме и стекле. Казалось, на улице царит дискотечное неистовство.
Даже не верится, что стоит дойти до конца улицы, обогнуть дома - и ощутишь
безмятежный покой ньюпортской гавани, где теснятся красавицы яхты. И вдруг у
Бобби точно глаза открылись: до чего же эта улица напоминает всю его жизнь (а
может, и не только его)! Шум и кутерьма, блеск и толкотня; всей душой хочешь
вырваться из стада, утвердиться на этой земле, выкинуть из головы непрестанные
заботы о заработке и таким образом выкроить досуг, чтобы поразмыслить о своем
житье-бытье и попробовать обрести покой. И даже не подозреваешь, что желанный
покой - в двух шагах от тебя, в дальнем конце улицы. Просто ты его не видишь.
После таких мыслей Бобби окончательно уверился, что, взявшись за дело
Полларда, угодил в ловушку. Впрочем, вернее бы сравнить это дело с колесом
беличьей клетки. Как ни силишься нащупать точку опоры, а пол все уходит из-под
ног, хочешь не хочешь, а бежишь все быстрее и быстрее. "Вот влип", - подумал
Бобби, стоя у открытой двери автомобиля. И почему он очертя голову кинулся на
помощь Фрэнку? Ведь с самого начала было ясно, что дело опасное. Что же побудило
Бобби поставить на карту все, чем он дорожит? Убеждая Джулию - да и самого себя,
- он кривил душой: жалость к Фрэнку, любопытство, азартное желание взяться за
непривычную работу - все это не причины, а скорее предлог. В истинных мотивах
своего решения Бобби и сам не мог разобраться.
Встревоженный Бобби сел в машину и захлопнул дверь. Клинт завел двигатель.
- Бобби, так сколько там в банке красных алмазов? Сотня?
- Больше. Пара сотен. Стало быть, все это добро стоит сотни миллионов?
- Если не миллиард. А то и больше.
Они переглянулись и замолчали. Не потому, что говорить было не о чем.
Напротив, сказать надо было так много, что не поймешь, с чего начать.
Первым прервал молчание Бобби:
- Но превратить их в наличность не удастся. По крайней мере, сразу.
Выбрасывать их на рынок придется понемногу, не спеша. На это уйдут долгие годы.
Иначе они в два счета обесценятся. Да и шум поднимется - не приведи господи.
Пойдут вопросы: как да откуда. Попробуй объясни.
- Это ж надо: сотни лет добывают алмазы и за все это время нашли только семь
красных. Откуда же у Фрэнка взялась эта чертова уйма?
Бобби только пожал плечами.
Порывшись в кармане брюк, Клинт вытащил красный алмаз - поменьше того,
который Бобби просил оценить Арчера Ван Корвера.
- Вот захватил домой показать Фелине. Думал положить на место, когда вернусь
на работу, но по твоей милости не успел. Уж теперь я его у себя ни на минуту не
оставлю.
Бобби взял алмаз и сунул в карман, где лежал первый камешек.
- Спасибо, Клинт.
x x x
В жизни Бобби не видел места неуютнее, чем кабинет доктора Дайсона Манфреда.
Коллекция многолапых жесткокрылых диковинок с мощными жвалами и острыми усиками
вызвала у него гадливое отвращение. Такого скверного чувства он не испытывал
даже в ту злополучную ночь, когда лежал распластавшись на полу автофургона, а
над ним свистели пули, грозившие превратить его в решето.
Уголком глаза он то и дело замечал в застекленных ящичках на стенах какое-то
шевеление, словно то или иное чудовище норовило выбраться наружу. Но стоило
приглядеться повнимательнее - и Бобби убеждался, что страх его напрасен: все
кошмарные твари на месте. Наколотые на булавки, они застыли аккуратными рядами и
даже не думали шевелиться. Порой Бобби готов был поклясться, что слышит, как в
неглубоких ящичках снуют и ползают такие же страшилища, но тут же понимал: да не
слышит он никаких шорохов, просто слух шутит с ним такие же шутки, что и зрение.
Но каков Клинт! Бобби всегда знал, что Клинт - кремень, однако сейчас вновь
дивился его мужеству: смотрит на этих жутких букашек-таракашек и даже бровью не
ведет. Такому сотруднику цены нет. Надо сегодня же дать ему приличную прибавку к
жалованью.
Сам доктор Манфред произвел на Бобби не менее гнетущее впечатление, чем его
жуки. Тощий и долговязый энтомолог смахивал на отродье профессионального
баскетболиста, спутавшегося с самкой какого-нибудь сучкообразного кузнечика,
каких показывают в фильмах о природе Африки; но встречать таких живьем -
удовольствие ниже среднего.
Манфред отодвинул кресло и замер у стола. Бобби и Клинт тоже подошли к столу
и остановились напротив энтомолога. Все трое разглядывали белый эмалированный
поднос посредине. Широкий и глубокий поднос был накрыт большим белым полотенцем.
- С тех пор как мистер Карагиозис принес этот экземпляр, я глаз не сомкнул, -
объявил Манфред. - Должно быть, и сегодня мне предстоит бессонная ночь; так и
буду ломать голову над вопросами, которые пока остаются без ответа. За все время
своей научной деятельности я еще ни разу не испытывал такого волнения, как при
диссекции этого существа. Едва ли эти волшебные минуты когда-нибудь повторятся.
Надо же с таким жаром признаваться, что никакие радости жизни - ни тонкие вина,
ни изысканные блюда, ни прекрасные закаты, ни любовные утехи - не доставляют
тебе столько радости, сколько расчленение какого-то таракана! Бобби едва сдержал
тошноту.
Чтобы хоть на миг отделаться от тяжелого чувства, навеянного
хозяином-жуколюбом, он перевел взгляд на еще одного гостя. Ему было далеко за
сорок, и он представлял собой полную противоположность хозяину: Манфред угловат
- а у этого пухлое упитанное тело, Манфред бледен - этот розовощек. У незнакомца
были медно-золотистые волосы, голубые глаза и веснушки. Он сидел в уголке,
положив кулачищи на толстые ляжки, обтянутые серыми брюками для спортивного
бега, - ну прямо бостонский ирландец, который старательно набирал вес, чтобы
заняться борьбой сумо. Энтомолог не представил молчаливого здоровяка гостям и ни
разу к нему не обратился. Бобби решил, что их познакомят позднее, когда Манфред
перейдет к делу. А пока лучше не задавать лишних вопросов. Тем более что крепыш
посматривает на них с удивлением, опаской, настороженностью и нескрываемым
любопытством. Еще неизвестно, что он скажет, когда откроет рот. Судя по
взглядам, ничего хорошего.
Доктор Манфред протянул к подносу тонкопалую лапку (паук, как есть, паук!
Жаль, у Бобби под рукой нет баллончика с инсектицидом) и снял полотенце. На
подносе покоились останки найденного Фрэнком насекомого. Голова, две ножки, одна
из членистых клешней, и еще какие-то части - Бобби так и не понял какие. Каждый
орган лежал на кусочке мягкой ткани - хлопчатобумажной, кажется, - словно
драгоценный камень в витрине ювелирного магазина. Бобби уставился на голову
величиной со сливу. Знакомые голубые глаза с красноватым отливом и еще другая
пара - мутно-желтые, по цвету - совсем как у Дайсона Манфреда. Бобби
содрогнулся. Тело жука лежало на спине в самом центре подноса. Брюшко вскрыто,
края взреза отогнуты, чтобы можно было рассмотреть внутренние органы.
Энтомолог взял узкий скальпель со сверкающим лезвием. Ловкими и точными
жестами указывая то на один, то на другой орган, он принялся объяснять, как жук
дышит, поглощает и переваривает пищу, испражняется. При этом Манфред не уставал
превозносить "высокое искусство", которое отличает строение биологического
организма. Насчет искусства Бобби усомнился: что-то не слишком похожи
внутренности жука на живопись Матисса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
бы Ван Корверу вздумалось забраться в бассейн прямо с этим сооружением на
голове, оно торчало бы из воды, как рубка подводной лодки.
Хозяин лавки закрыл дверь на два запора и повернулся к Бобби.
- Вообще-то я по утрам делами не занимаюсь, - сообщил он. - Все деловые
встречи назначаю на вечер.
- Мы очень признательны, что вы сделали для нас исключение.
Ван Корвер театрально вздохнул.
- Итак, чему обязан?
- Не могли бы вы оценить один камешек? Ван Корвер недоверчиво прищурил и без
того узенькие глазки и стал совсем похож на хорька. Когда лет тридцать назад он
поменял имя и фамилию и из Джима Боба Хора превратился в Ван Корвера, друзья
шутили, что прежняя фамилия подходила ему куда больше: с этим прищуром он
настоящий хорь, а никакой не Ван Корвер.
- Оценить камешек? Всего-то?
Он провел гостей через небольшую, но шикарно обставленную комнату, где он
обычно принимал покупателей. Потолок тут был украшен лепниной, стены отделаны
бледной замшей, на светлом дубовом полу в уголке для посетителей - роскошный
ковер, в раскраске которого сочетались голубой, темно-желтый и персиковый цвета.
Тут же - стильный белый диван, по бокам от него - два столика из мореного
дерева. Вокруг третьего стола - четыре изящных плетеных кресла. Круглая
стеклянная крышка стола была такой толщины, что и кувалдой не разбить.
В витрине слева был выставлен товар. Ван Корвер принимал клиентов, только
предварительно условившись о встрече. Ювелирные изделия изготовлялись по заказу
и явно предназначались для состоятельных дам, не блиставших тонкостью вкуса, -
тех, что платят сотни тысяч долларов за какие-нибудь бусы и щеголяют в них на
благотворительном обеде, где каждое блюдо обходится им в тысячу долларов, причем
нелепость этой ситуации до них не доходит.
Задняя стена комнаты была зеркальной. Проходя через комнату, Ван Корвер с
видимым удовольствием разглядывал свое отражение и не отрывался от него до самой
двери своего кабинета.
"Ишь, залюбовался, - подумал Бобби. - Того и гляди проскочит мимо двери и
врежется в зеркало". Он терпеть не мог Джима Боба Ван Корвера, но понимал, что в
ювелирном деле самовлюбленный ублюдок толк знает.
Бобби познакомился с Ван Корвером еще до того, как сыскное агентство Дакоты
обзавелось архитектурным излишеством в виде прибавки к названию: "и Дакота"
(хорошо, что эту шуточку не слышит Джулия: юмор она оценит, но за "архитектурное
излишество" голову оторвет). Бобби помог Ван Корверу вернуть бриллианты,
украденные у ювелира любовницей. Камешки стоили целое состояние, и Джим Боб во
что бы то ни стало хотел получить их обратно. Однако из жалости к любовнице,
которой за воровство грозила тюрьма, он обратился не в полицию, а к Бобби. На
памяти Бобби это был единственный случай, когда у ювелира шевельнулись хоть
какие-то человеческие чувства. Но с тех пор много воды утекло, и его душа, как
видно, окончательно зачерствела.
Бобби извлек из кармана красный камешек с неровными гранями, но самый крупный
из всех. Ван Корвер вытаращил глаза.
Он тут же сел на высокую табуретку у длинного рабочего стола и принялся
разглядывать камешки в лупу. Потом положил под микроскоп с подсветкой и осмотрел
под более сильным увеличением. Бобби наблюдал за действиями ювелира, стоя у него
за спиной. Клинт пристроился у стола рядом с Ван Корвером.
- Ну что? - спросил Бобби.
Не удостоив его ответом, ювелир встал, отмахнулся от путавшихся под ногами
сыщиков и направился к табуретке у другого конца стола. Там он взвесил камень,
затем на других весах сравнил его вес с весом известных ему камней.
Наконец он пересел на третью табуретку, перед тисками, и вынул из ящика
коробочку, в каких обыкновенно хранят кольца. В коробочке на синем бархате
лежали три крупных бриллианта.
- Паршивые камни, - бросил Ван Корвер.
- А на вид красивые, - удивился Бобби.
- Все в трещинах.
Он выбрал один и слегка зажал его в тисках. Подцепив пинцетом красный камень,
он с усилием царапнул алмазную грань его острым ребром, после чего отложил
пинцет, взял лупу, склонился над алмазом и внимательно вгляделся.
- Легкая царапина, - сообщил он. - Поцарапать алмаз можно только алмазом.
Взяв красный камешек двумя пальцами, он уставился на него как зачарованный.
- Где вы его раздобыли?
- Этого я вам сказать не могу. Значит, просто алмаз?
- "Просто"? Красный алмаз - редчайший из драгоценных камней! Давайте я
выставлю его на продажу. Кое-кто из моих клиентов выложит за него сколько
хотите. Сделать из него кулон или центральное украшение на колье - с руками
оторвут. Для кольца он будет великоват даже после огранки. Вон какая громадина.
- Сколько он может стоить?
- До огранки сказать трудно. Но уж никак не меньше нескольких миллионов.
- Миллионов? - с сомнением переспросил Бобби. - Он, конечно, крупный, но не
настолько же.
Ван Корвер наконец оторвался от камня и взглянул на Бобби.
- Вы не понимаете. Во всем мире известно только семь красных алмазов. Этот
восьмой. А после огранки и шлифовки он станет одним из двух крупнейших. Тогда
ему буквально цены не будет.
x x x
По улице, на которой стояла лавка Ван Корвера, непрерывным потоком шли
машины, направляющиеся к Главному Тихоокеанскому шоссе. Ревели моторы, солнечный
свет плясал на хроме и стекле. Казалось, на улице царит дискотечное неистовство.
Даже не верится, что стоит дойти до конца улицы, обогнуть дома - и ощутишь
безмятежный покой ньюпортской гавани, где теснятся красавицы яхты. И вдруг у
Бобби точно глаза открылись: до чего же эта улица напоминает всю его жизнь (а
может, и не только его)! Шум и кутерьма, блеск и толкотня; всей душой хочешь
вырваться из стада, утвердиться на этой земле, выкинуть из головы непрестанные
заботы о заработке и таким образом выкроить досуг, чтобы поразмыслить о своем
житье-бытье и попробовать обрести покой. И даже не подозреваешь, что желанный
покой - в двух шагах от тебя, в дальнем конце улицы. Просто ты его не видишь.
После таких мыслей Бобби окончательно уверился, что, взявшись за дело
Полларда, угодил в ловушку. Впрочем, вернее бы сравнить это дело с колесом
беличьей клетки. Как ни силишься нащупать точку опоры, а пол все уходит из-под
ног, хочешь не хочешь, а бежишь все быстрее и быстрее. "Вот влип", - подумал
Бобби, стоя у открытой двери автомобиля. И почему он очертя голову кинулся на
помощь Фрэнку? Ведь с самого начала было ясно, что дело опасное. Что же побудило
Бобби поставить на карту все, чем он дорожит? Убеждая Джулию - да и самого себя,
- он кривил душой: жалость к Фрэнку, любопытство, азартное желание взяться за
непривычную работу - все это не причины, а скорее предлог. В истинных мотивах
своего решения Бобби и сам не мог разобраться.
Встревоженный Бобби сел в машину и захлопнул дверь. Клинт завел двигатель.
- Бобби, так сколько там в банке красных алмазов? Сотня?
- Больше. Пара сотен. Стало быть, все это добро стоит сотни миллионов?
- Если не миллиард. А то и больше.
Они переглянулись и замолчали. Не потому, что говорить было не о чем.
Напротив, сказать надо было так много, что не поймешь, с чего начать.
Первым прервал молчание Бобби:
- Но превратить их в наличность не удастся. По крайней мере, сразу.
Выбрасывать их на рынок придется понемногу, не спеша. На это уйдут долгие годы.
Иначе они в два счета обесценятся. Да и шум поднимется - не приведи господи.
Пойдут вопросы: как да откуда. Попробуй объясни.
- Это ж надо: сотни лет добывают алмазы и за все это время нашли только семь
красных. Откуда же у Фрэнка взялась эта чертова уйма?
Бобби только пожал плечами.
Порывшись в кармане брюк, Клинт вытащил красный алмаз - поменьше того,
который Бобби просил оценить Арчера Ван Корвера.
- Вот захватил домой показать Фелине. Думал положить на место, когда вернусь
на работу, но по твоей милости не успел. Уж теперь я его у себя ни на минуту не
оставлю.
Бобби взял алмаз и сунул в карман, где лежал первый камешек.
- Спасибо, Клинт.
x x x
В жизни Бобби не видел места неуютнее, чем кабинет доктора Дайсона Манфреда.
Коллекция многолапых жесткокрылых диковинок с мощными жвалами и острыми усиками
вызвала у него гадливое отвращение. Такого скверного чувства он не испытывал
даже в ту злополучную ночь, когда лежал распластавшись на полу автофургона, а
над ним свистели пули, грозившие превратить его в решето.
Уголком глаза он то и дело замечал в застекленных ящичках на стенах какое-то
шевеление, словно то или иное чудовище норовило выбраться наружу. Но стоило
приглядеться повнимательнее - и Бобби убеждался, что страх его напрасен: все
кошмарные твари на месте. Наколотые на булавки, они застыли аккуратными рядами и
даже не думали шевелиться. Порой Бобби готов был поклясться, что слышит, как в
неглубоких ящичках снуют и ползают такие же страшилища, но тут же понимал: да не
слышит он никаких шорохов, просто слух шутит с ним такие же шутки, что и зрение.
Но каков Клинт! Бобби всегда знал, что Клинт - кремень, однако сейчас вновь
дивился его мужеству: смотрит на этих жутких букашек-таракашек и даже бровью не
ведет. Такому сотруднику цены нет. Надо сегодня же дать ему приличную прибавку к
жалованью.
Сам доктор Манфред произвел на Бобби не менее гнетущее впечатление, чем его
жуки. Тощий и долговязый энтомолог смахивал на отродье профессионального
баскетболиста, спутавшегося с самкой какого-нибудь сучкообразного кузнечика,
каких показывают в фильмах о природе Африки; но встречать таких живьем -
удовольствие ниже среднего.
Манфред отодвинул кресло и замер у стола. Бобби и Клинт тоже подошли к столу
и остановились напротив энтомолога. Все трое разглядывали белый эмалированный
поднос посредине. Широкий и глубокий поднос был накрыт большим белым полотенцем.
- С тех пор как мистер Карагиозис принес этот экземпляр, я глаз не сомкнул, -
объявил Манфред. - Должно быть, и сегодня мне предстоит бессонная ночь; так и
буду ломать голову над вопросами, которые пока остаются без ответа. За все время
своей научной деятельности я еще ни разу не испытывал такого волнения, как при
диссекции этого существа. Едва ли эти волшебные минуты когда-нибудь повторятся.
Надо же с таким жаром признаваться, что никакие радости жизни - ни тонкие вина,
ни изысканные блюда, ни прекрасные закаты, ни любовные утехи - не доставляют
тебе столько радости, сколько расчленение какого-то таракана! Бобби едва сдержал
тошноту.
Чтобы хоть на миг отделаться от тяжелого чувства, навеянного
хозяином-жуколюбом, он перевел взгляд на еще одного гостя. Ему было далеко за
сорок, и он представлял собой полную противоположность хозяину: Манфред угловат
- а у этого пухлое упитанное тело, Манфред бледен - этот розовощек. У незнакомца
были медно-золотистые волосы, голубые глаза и веснушки. Он сидел в уголке,
положив кулачищи на толстые ляжки, обтянутые серыми брюками для спортивного
бега, - ну прямо бостонский ирландец, который старательно набирал вес, чтобы
заняться борьбой сумо. Энтомолог не представил молчаливого здоровяка гостям и ни
разу к нему не обратился. Бобби решил, что их познакомят позднее, когда Манфред
перейдет к делу. А пока лучше не задавать лишних вопросов. Тем более что крепыш
посматривает на них с удивлением, опаской, настороженностью и нескрываемым
любопытством. Еще неизвестно, что он скажет, когда откроет рот. Судя по
взглядам, ничего хорошего.
Доктор Манфред протянул к подносу тонкопалую лапку (паук, как есть, паук!
Жаль, у Бобби под рукой нет баллончика с инсектицидом) и снял полотенце. На
подносе покоились останки найденного Фрэнком насекомого. Голова, две ножки, одна
из членистых клешней, и еще какие-то части - Бобби так и не понял какие. Каждый
орган лежал на кусочке мягкой ткани - хлопчатобумажной, кажется, - словно
драгоценный камень в витрине ювелирного магазина. Бобби уставился на голову
величиной со сливу. Знакомые голубые глаза с красноватым отливом и еще другая
пара - мутно-желтые, по цвету - совсем как у Дайсона Манфреда. Бобби
содрогнулся. Тело жука лежало на спине в самом центре подноса. Брюшко вскрыто,
края взреза отогнуты, чтобы можно было рассмотреть внутренние органы.
Энтомолог взял узкий скальпель со сверкающим лезвием. Ловкими и точными
жестами указывая то на один, то на другой орган, он принялся объяснять, как жук
дышит, поглощает и переваривает пищу, испражняется. При этом Манфред не уставал
превозносить "высокое искусство", которое отличает строение биологического
организма. Насчет искусства Бобби усомнился: что-то не слишком похожи
внутренности жука на живопись Матисса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60