- Зубы на полку, Шерлок Холмс и Сэм Спейд!
- Что это такое?
- Протоколы задержания. Фрэнка дважды задерживали за нарушение правил. Первый
раз в Сан-Франциско лет шесть назад. Второй - пять лет назад на шоссе 101, к
северу от Вентуры. Каждый раз оказывалось, что водительские права у него
просрочены, а сам он ведет себя настолько странно, что полиция предпочитала его
задержать. - Человек на фотографии, прилагавшейся к протоколам, выглядел
несколько моложе и полнее Фрэнка, и все же Джулия без труда узнала своего
нынешнего клиента.
Бобби отодвинул ворох денег и присел на край стола.
- Каждый раз он ухитрялся бежать. Полиция наверняка и сейчас его разыскивает,
но уже не так усердно: проштрафившийся шофер - не уголовник.
- Хоть убейте, не помню, - признался Фрэнк.
- Каким образом ему удалось бежать, в протоколах не сказано. Я подозреваю,
что для этого едва ли понадобилось перепиливать решетку, прорывать туннель,
стращать охрану пистолетом, вырезанным из куска мыла, или пускать в ход другие
испытанные уловки. Наш Фрэнк и без этих штучек-дрючек обойдется.
- А, телепортировался! - сообразил Хэл. - Улучил минуту, когда никто не
видит, - и поминай как звали.
- Вот и я так думаю. После этого он и обзавелся липовыми удостоверениями. С
такими никакая полиция не страшна.
Джулия прочла протоколы и заключила:
- Ну что ж, Фрэнк, по крайней мере, теперь мы убедились, что твоя настоящая
фамилия действительно Поллард, выяснили, что ты живешь в округе Санта-Барбары, и
даже знаем твой настоящий адрес, и тебе больше незачем ютиться в мотеле. Дело
наконец сдвинулось с места. Бобби ликовал:
- Зубы на полку, Холмс, Спейд и миссис Марпл! Но Фрэнк не разделял общего
торжества. Он отошел от окна и снова опустился в кресло.
- Сдвинуться-то оно сдвинулось, но и только. И как медленно оно движется.
Сцепив руки и упершись локтями в расставленные колени, он наклонился вперед и
принялся угрюмо разглядывать пол.
- У меня сейчас шевельнулось нехорошее подозрение. Что, если у меня не только
одежда не правильно восстанавливается? Что, если путаница происходит уже и в
организме? По мелочам. Незаметно. Сотни или тысячи неполадок на клеточном
уровне. То-то я чувствую себя так погано, выматываюсь, хандрю. Неспроста я стал
такой бестолковый, разучился читать и считать... Вдруг это от того, что ткань
мозга восстановлена не так.
Джулия покосилась на Хэла, на Бобби. Видно, они и рады бы разубедить Фрэнка,
но уж больно его предположения похожи на правду.
- Медная-то пряжка с виду была вполне нормальной, - напомнил Фрэнк. - А Бобби
дотронулся - и от нее осталась только пыль.
Глава 40
Во сне голова у Томаса опустела, и в нее набились гадкие сны. Как он живьем
кушает маленьких зверьков. Как пьет кровь. И что Беда - это он и есть.
Вдруг сны оборвались. Он сел в постели, хотел закричать, а внутри у него ни
одного звука. Сидит, дрожит от страха, дышит часто и тяжело, так что в груди
больно.
Вернулось солнышко, ночь ушла, и Томасу стало легче. Он слез с кровати, сунул
ноги в туфли. Пижама холодная от пота. Томас поежился. Натянул халат. Подошел к
окну. Небо славное, синее. Газоны после дождя мокрые-премокрые, дорожки
потемнели, а земля на клумбах совсем черная. А в лужи, как в зеркало, смотрится
синее небо. Много дождя пролилось с неба, весь мир промыло, он теперь как
новенький. Это хорошо.
Где-то сейчас Беда? Близко или далеко? Но тянуться к ней Томас не стал. Ночью
она его чуть не поймала. Сильная такая - Томас едва вырвался. Он от нее - Беда
не отстает. Он назад - а она сквозь ночь мчится за ним. На этот раз он от нее
быстро ушел, но кто знает, что может случиться в следующий раз. Вот возьмет и не
отвяжется и шмыгнет прямо к нему в комнату. Да не мысль свою пошлет ему
вдогонку, а сама заявится. Как это у нее получится, Томас не знал, но
чувствовал, что Беда на такое способна. И если Беда придет в интернат, начнутся
те страсти, которые у Томаса в голове, когда он спит. Начнутся наяву. И никак
уже от них не спастись.
Томас направился к ванной, но тут его взгляд упал на кровать Дерека. Дерек
был мертв. Он лежал на боку. Изуродованное распухшее лицо в синяках. Глаза
широко открыты, в них отражается свет из окна и тот свет, что от лампы на
тумбочке. Рот разинут, словно в крике. Но Дерек не кричал: все звуки улетучились
из него, как воздух из лопнувшего шарика. И вид у него такой, что сразу ясно:
больше от него звуков не дождаться. Из него и кровь вытекла, много-много, а в
животе торчат ножницы, которыми Томас вырезал картинки для стихов.
Томаса по сердцу так и продрало, точно в него тоже всадили ножницы. Но боль
не как от острого, а как от горя. Ведь по-настоящему его же ничем не протыкали,
а болит от того, что он потерял Дерека. Больно-пребольно: Дерек был его другом,
Томас его любил. А еще Томас испугался. Он как-то угадал, что это Беда
пробралась в интернат и отняла у Дерека жизнь. И теперь начнется как в кино по
телевизору: придут полицейские, скажут, что Дерека убил Томас, и все будут
думать на него и станут его ругать. А Томас не виноват. А Беда будет разгуливать
по свету как ни в чем не бывало и убивать, убивать. Так она может и до Джулии
добраться и сделать с ней то же, что и с Дереком.
Боль, страх за себя, страх за Джулию... Томас не выдержал. Он ухватился за
ножку кровати, зажмурил глаза и попытался набрать воздуха. Но воздух никак не
набирался. Грудь стеснило. С трудом сделав вдох, Томас почуял гадкий-прегадкий
запах. Запах крови Дерека. Томаса чуть не стошнило.
Надо взять Себя В Руки. Санитары не любят, когда кто-то Выходит Из Себя, они
тогда Впрыскивают Ему Лекарство, Чтобы Успокоился. Томас еще ни разу не Выходил
Из Себя. И сейчас не хочет.
Он попробовал дышать так, чтобы не чувствовать запаха крови:
медленно-медленно набирал полную грудь воздуха. И глаза решил открыть: во второй
раз увидеть тело уже не страшно. Теперь он не вздрогнет от неожиданности.
Он открыл глаза и вздрогнул. Тело исчезло.
Томас снова зажмурил глаза, закрыл лицо одной рукой. Потом раздвинул пальцы и
украдкой взглянул на кровать. Нет тела.
Томас дрожал и дрожал. Так и есть: все как по телевизору в фильмах про гадких
мертвецов, которые ходят, как живые. Все гнилые, в червях, кости торчат, а они
ходят и зачем-то убивают людей, даже иногда едят. Томасу не хватало храбрости
досмотреть эти фильмы до конца, а уж самому попасть в такой фильм тем более не
хочется.
С перепуга он чуть не протелевизил Бобби: "Берегись мертвецов, вокруг ходят
голодные мертвецы, берегись!" Но вдруг сообразил: а крови-то на кровати Дерека
нет! Постель даже не смята. Аккуратно заправлена. Что же получается: стоило
Томасу закрыть глаза, как мертвец соскочил с кровати, поменял постельное белье и
навел порядок? Больно быстро. И тут Томас услышал в ванной шум воды. Душ
включен, и Дерек тихонько напевает. Он всегда поет, когда моется. Томас на
секунду представил, как мертвец принимает душ. Моется, а вместе с грязью
смываются куски гнилого мяса, становятся видны кости, а сток для воды
забивается. Ах, вот что! Дерек, значит, не мертвый! И не было на кровати
никакого тела. Получается опять как по телевизору: Томасу привиделось. Он,
выходит, искрасенс.
Нет, Дерека не убивали. Просто перед Томасом промелькнуло то, что случится с
Дереком завтра. Или послезавтра. В общем, скоро. Случится непременно, даже если
Томас постарается помешать. Но еще не случилось.
Томас отцепился от кровати и заковылял к столу.
Ноги не слушались. Только когда сел, вздохнул с облегчением. Открыл верхний
ящик шкафа возле стола. Ножницы на месте. Тут же цветные карандаши, ручки,
вырезки, скотч, степлер. И половина шоколадки. Хранить в шкафу съестное в
открытой обертке не положено, а то Заведутся Тараканы. Томас сунул шоколадку в
карман халата. Не забыть потом положить в холодильник.
Томас смотрел на ножницы, слушал, как мурлычет под душем Дерек, и
представлял, что эти ножницы торчат в животе у Дерека. Воткнулись - и в Дереке
совсем-совсем не осталось ни голоса, ни пения, и он тут же попал в Гиблое Место.
Томас потрогал ножницы за пластмассовые ручки. Ничего страшного. Потрогал
металлические лезвия, а его ка-ак дернет! Как будто молния после грозы
спряталась в лезвиях; только Томас протянул руку - она и выпрыгнула. Трескучий
белый огонь пронзил все тело. Томас отдернул руку. Пальцы зудели. Он закрыл
ящик, поспешно забрался на кровать и завернулся в одеяло, как телевизионные
индейцы у телевизионных костров.
Душ замолчал. И Дерек тоже. Чуть погодя он вышел из ванной, и оттуда пахнуло
мылом и сыростью. Дерек уже оделся. Зачесал назад мокрые волосы.
И вовсе он не гнилой мертвец. С ног до головы живой. По крайней мере, что не
под одеждой, то - сразу видно - живое.
- Доброе утро, - промямлил Дерек и улыбнулся, Рот у него кривой, а язык во
весь рот: не поймешь, что говорит.
- Доброе утро.
- Спал хорошо?
- Ага, - ответил Томас.
- Скоро завтрак.
- Ага.
- Может, дадут кексы.
- Наверно.
- Люблю кексы.
- Дерек...
- А?
- Если вдруг я скажу...
Он замялся. Дерек, улыбаясь, ждал.
Томас обдумал каждое слово и продолжал:
- Если вдруг я скажу: "Беги, идет Беда", ты не стой, как глупый. Беги.
Дерек вытаращил глаза, подумал и все с той же улыбкой согласился:
- Хорошо.
- Обещаешь?
- Обещаю. А Беда - это что?
- Сам не знаю. Но придет - я почувствую. И скажу тебе. А ты тогда беги.
- Куда?
- Все равно. В коридор. Найди санитарок. И оставайся с ними.
- Ага. Умывайся. Скоро завтрак. Может, дадут кексы.
Томас сбросил одеяло, встал, снова сунул ноги в тапочки и пошел в ванную.
Только он открыл дверь, Дерек спросил:
- Ты про завтрак? Томас обернулся.
- А?
- Беда будет на завтрак?
- Может, и да.
- Наверно, это.., яйца всмятку, а?
- А?
- Беда - это яйца всмятку? Не люблю всмятку. Липкие, противные.., брр... На
завтрак яйца всмятку - беда. Я люблю кукурузные хлопья, бананы, кексы.
- Нет, Беда - это не яйца. Это такой человек. Страшный-престрашный. Придет -
я почувствую. И скажу. А ты тогда беги.
- Хорошо. Беда - человек.
Томас вошел в ванную, закрыл дверь.
Борода у него растет плохо. Есть электробритва, но он бреется мало - раз в
месяц. Сегодня он не брился. А зубы почистил. И пописал. И пустил в душе воду. И
только тогда решил засмеяться: уже много времени прошло, Дерек не догадается,
что Томас смеется над ним.
Яйца всмятку!
Томас не любил глядеть на себя в зеркало. Такое плохое, скуластое, глупое
лицо. А сейчас в запотевшее зеркало заглянул. Когда-то в незапамятные времена он
хихикал над своим отражением, а теперь глядит - вот те на: вроде ничего. Когда
смеется, почти совсем нормальный. Притворяться, что смеешься, не помогает -
смеяться надо по правде. Улыбка тоже не годится. От нее лицо не очень меняется,
как от смеха. От нее иногда лицо даже грустное, что и смотреть не хочется.
Яйца всмятку!
Томас покачал головой. Отсмеялся и отвернулся от зеркала.
Для Дерека самая страшная беда - это когда на завтрак яйца всмятку, а не
кексы. Чудно - в смысле "смешно". Рассказать Дереку про ходячих мертвецов, про
ножницы, которые торчат в животе, про чудище, которое ест живых зверюшек, - он
только уставится на тебя и будет улыбаться и кивать. И ничегошеньки не поймет.
Томас всю жизнь хотел быть нормальным и часто благодарил Бога за то, что Он
не сделал его таким же глупым, как Дерек. Но сейчас он почти жалел, что не такой
глупый. Ему было бы легче выбросить из головы злючие-страшучие искрасенсные
картинки и забыть, что Дерек должен погибнуть. И что идет Беда. И что Джулии
грозит что-то нехорошее. И он бы тогда ни о чем не беспокоился. Кроме одного:
чтобы на завтрак не дали яйца всмятку. Но Томас бы и тогда не очень переживал:
он-то яйца всмятку любит.
Глава 41
Клинт Карагиозис явился в агентство около девяти. Едва он переступил порог,
как Бобби положил ему руку на плечо и повел обратно к лифту.
- Садись за баранку. По дороге расскажу, что случилось ночью. Я знаю, на тебе
еще другие дела, но история Полларда принимает крутой оборот, нельзя терять ни
минуты.
- Куда ехать?
- В лаборатории Паломар. Оттуда звонили. Получены результаты анализов.
Небо совсем расчистилось, лишь вдали в сторону гор уплывало несколько пышных
облаков - совсем как раздутые паруса громадин-галеонов, отправившихся в плавание
на восток. Стоял самый что ни на есть обычный для Южной Калифорнии день -
погожий, прозрачный, исполненный ласкового тепла и зелени листвы. А на дорогах
постоянно возникали чудовищные пробки, от которых и тишайший водитель неминуемо
превращался в лютого человеконенавистника, жаждущего пустить в ход
полуавтоматическое оружие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60