Если из тела кошки или ястреба Лилли выбиралась запросто, то
освободиться от восприятия сестры ей не дано. К тому же, вселяясь в тела
животных, она подчиняла их своей воле. С Вербеной совсем не так. Это отношения
не кукольника и марионетки, но особая, неземная связь.
Лилли жила на слиянии разных потоков восприятия, через несметные органы
чувств других существ ее захлестывали звуки, запахи, цвета. Еще в раннем детстве
мощный наплыв ощущений так ошеломил ее, что, не совладав с ними, она замкнулась
в себе и некоторое время жила лишь в своем сокровенном мирке, богатом сочными,
многообразными впечатлениями. Позднее она все-таки научилась противостоять этому
напору и управлять им. Лишь тогда у нее возникло желание выглянуть за пределы
своего внутреннего мира и общаться с окружающими. Поэтому говорить Лилли начала
только в шесть лет. И все же окончательно выбраться из этого глубокого и бурного
потока невыразимых ощущений на сухой берег, где обитают обычные люди, Лилли так
и не удалось. Хорошо хоть, что она более или менее успешно овладела искусством
объясняться с матерью, Золтом и другими.
А вот Вербена так и не научилась общаться с людьми столь же свободно, да и
едва ли научится. Она предпочла навсегда остаться в мире чувств, не слишком
стремилась упражнять и развивать свой интеллект или же просто им пренебрегала.
Говорить она вовсе не умела, все люди, кроме сестры, вызывали у нее разве что
вялый интерес. Она радостно отдавалась буйству ощущений, которые взметала в ее
душе кипящая вокруг жизнь. Она скакала с белками, летала с ястребами и чайками,
томилась от похоти вместе с кошками, рыскала и охотилась с койотами, пила
студеную воду из ручья с енотами и полевыми мышами, переносилась в сознание суки
во время течки, когда на нее взбираются кобели, трепетала от ужаса вместе с
загнанным кроликом и проникалась хищным возбуждением преследующей кролика лисы.
Такого разнообразия впечатлений не знал больше ни один человек, кроме Лилли.
Вербена отказалась от будничного, сравнительно спокойного существования и с
головой ушла в мятежную, неизменно волнующую жизнь дикой природы.
Сейчас Вербена спала, однако и ее сознание вместе с сознанием Лилли отчасти
перенеслось в тело парящего ястреба: даже сон не обрывал связи сестер с живыми
существами. Неустанные потоки ощущений мелких тварей не только составляли саму
жизнь сестер, но и питали их сны.
Кружа под грозовыми тучами, которые делались все мрачнее и мрачнее, ястреб
пролетал над каньоном, проходившим по земельному участку Поллардов.
Далеко внизу, в завалах измятых высохших шаров перекати-поля, среди колючих
зарослей утесника из укрытия выскочила жирная мышь. Она припустилась по каньону,
осторожно следя, не подстерегает ли на земле враг. О смертельной опасности,
грозящей с неба, она не подозревала.
Ястреб инстинктивно догадался, что хлопанье крыльев, даже далекое, спугнет
мышь и она юркнет в первую попавшуюся щель. Он бесшумно закинул крылья назад,
почти совсем сложил их и ринулся вниз, на добычу. Лилли уже не раз случалось
падать вместе с птицей с огромной высоты на дно глубоких расселин, но у нее
опять захватило дух и, хотя на самом деле она преспокойно лежала на спине в
своей постели, внутри все перевернулось, душу захватил животный страх, и она
издала пронзительный ликующий вопль.
Лежавшая рядом Вербена тоже тихо вскрикнула. Мышь застыла, почуяв близкую
беду, но так и не поняла, откуда она надвигается. У самой земли ястреб резко
раскинул крылья, ощутив упругость воздуха и вовремя удержав падение. Тело его
качнулось вниз, он вытянул лапы, разжал когти. От резкого взмаха крыльев мышь
опомнилась, сорвалась с места, но поздно: ястреб уже закогтил ее.
За миг до нападения Лилли, не покидая тела ястреба, перенеслась в тело мыши.
Теперь она испытывала и ледяную радость охотника, и жгучий ужас жертвы. Вместе с
ястребом она чувствовала, как сильные, острые когти пронзают шкурку и впиваются
в пухлое тельце зверька; вместе с мышью она вздрогнула от колючей боли и
почувствовала, как цепкие когти разрывают ей внутренности. Птица взглянула на
зажатого в когтях зверька и затрепетала от своего необъятного могущества и силы.
Теперь она сможет снова утолить голод. Далеко по каньону разнесся победный
клекот. Оказавшись в когтях крылатого супостата, мышка, жалкая и беспомощная,
была поражена цепенящим страхом, таким нутряным, что удивительным образом
граничил с самым изысканным чувственным наслаждением. Мышка заглянула в
стальные, безжалостные глаза птицы и перестала биться, обмякла, покоряясь
неизбежной смерти. Она видела, как ястреб заносит над ней ужасный клюв,
понимала, что птица раздирает ее плоть, но боли уже не было. Зверьком овладела
смиренная отрешенность, которая на миг сменилась исступленным блаженством, и -
пустота. Ястреб закинул голову, заглатывая кровавые кишки и теплые ошметки мяса.
Лилли перевернулась на бок, лицом к сестре. Возбуждение ястреба передалось
Вербене, она пробудилась и погрузилась в объятия Лилли. Прижавшись бедрами,
животами, грудями, близнецы дрожали безотчетной дрожью. Дыхание Лилли согревало
нежную шею Вербены, но благодаря нерасторжимой связи с сознанием сестры она и
сама чувствовала свое дыхание на ее коже. Сестры издавали невнятный лепет,
льнули друг к другу. Только когда ястреб, оторвав от мышиной шкурки последний
клочок кровавого мяса, взмахнул крыльями и взвился в небо, дыхание сестер стало
ровнее.
Внизу раскинулись владения Поллардов. Миртовая изгородь, видавший виды
особняк с островерхой шиферной крышей, купленный лет двадцать назад "Бьюик",
который прежде принадлежал матери и на котором теперь изредка ездит Золт; на
тесных, неухоженных клумбах вокруг обветшалого заднего крыльца то там то сям
пестреют красные, желтые и лиловые примулы. А к северо-востоку от дома, у самой
границы участка, Лилли заметила Золта.
Все так же сжимая Вербену в объятиях, покрывая ее шею, щеки и висок сладкими
поцелуями, Лилли направила ястреба в сторону брата. Ястреб принялся описывать
круги над Золтом. Его глазами Лилли видела, что брат, повесив голову, застыл над
могилой матери. Сколько уже лет прошло после ее смерти, а он все убивается.
Лилли не скорбела о матери. Мать была для нее такой же чужой, как и прочие
люди, и Лилли приняла ее смерть с полным равнодушием. Даже Золт ей ближе - ведь
он так много умеет. Но близость близости рознь. Лилли слишком плохо его знает, а
значит, не очень-то он ей и дорог. Как можно по-настоящему сблизиться с
человеком, если ты не в силах проникнуть в его сознание, жить с ним, жить его
чувствами. Именно такая непостижимая близость привязывала ее к Вербене, ею
окрашены отношения Лилли с животными и птицами, населяющими этот мир. Без этой
живой подспудной связи душа Лилли была закрыта. А кого не любишь, того и не
оплакиваешь.
Кружащий в небе ястреб видел, как Золт рухнул на колени возле могилы.
Глава 27
Понедельник. Вечереет. Томас сидит за столом. Складывает стихи из картинок.
Ему помогал Дерек. Думал, что помогает. Он рылся в коробке с вырезками.
Выбирал картинки и давал Томасу. Подойдет картинка - Томас обрежет ножницами и
наклеит. Но чаще картинки были не те. Тогда Томас откладывал их в сторону и
просил другую. И так, пока Дерек не подберет нужную.
Он скрывал от Дерека страшную правду. Страшная правда заключалась в том, что
Томас хочет складывать стихи сам. Но Дереку говорить нельзя: обидится. Он и так
обиженный. Его судьба обидела. Он глупее Томаса, а быть глупым обидно. И с виду
он глупее, а это еще обиднее. Лоб у него покатый, нос плоский - хуже, чем у
Томаса. И голова сплюснутая. Вот такая страшная правда.
Потом стихи надоели, и они пошли в комнату для настольных игр. Там случилась
неприятность. Дерека обидели. И он заплакал. Обидела девочка. Мэри. В комнате
для настольных игр.
В углу играли в стеклянные шарики. Кто-то смотрел телевизор. А Томас и Дерек
сидели на кушетке. Когда к ним подходили, они Общались. Им в интернате всегда
говорили: "Общайтесь, Общайтесь..." А когда Общаться было не с кем, Томас и
Дерек смотрели на пересмешников в кормушке за окном. Пересмешники на самом деле
не пересмеивались, а только сновали туда-сюда. Так интересно... А Мэри - она в
интернате новенькая - не сновала, и смотреть на нее неинтересно. Зато она всех
пересмеивала. Нет, болтала. Все время болтает и болтает.
Мэри разбиралась в курах <КУР - коэффициент умственного развития. Критерий
оценки умственных способностей, применяющийся в ряде стран.>. Она говорит, что
кур - это очень важно. Может, правда. Томас не знал, кто такой кур. Он много
чего важного не знает. Про курицу знает, а про кура - нет. Может, это курицын
муж? Мэри говорит, у нее кур очень высокий для дауна.
- Я дебил с высокими показателями, - сказала Мэри, довольная-предовольная.
Томас не знал, что такое дебил. Но у Мэри ничего высокого не было. Она
толстая сутулая коротышка.
- Ты, Томас, наверно, тоже дебил, но у тебя показатели ниже. Я почти
нормальная, а тебе до нормального далеко.
Томас растерялся.
Дерек, видно, еще больше растерялся.
- А я? Я не дебил, - сказал он и покачал головой.
Дерек говорил хриплым голосом, иногда слов было не разобрать.
- Я не дебил. Я ковбой. - Он улыбнулся. - Ковбой.
Мэри захохотала.
- Никакой ты не ковбой. И никогда не будешь ковбоем. Ты знаешь кто? Ты,
наверно, имбецил.
Томас и Дерек не поняли это слово, попросили повторить. Мэри повторила, но
они все равно не поняли. Совсем как про кура.
- Есть нормальные люди, - объяснила Мэри, - а есть глупее их, дебилы. А
глупее дебилов - имбецилы. А еще глупее - идиоты. Вот я - дебил с высокими
показателями. Я здесь долго не останусь. Буду хорошо себя вести, работать над
собой и когда-нибудь вернусь в пансионат для выздоравливающих.
- Во что? - спросил Дерек. Томас тоже хотел переспросить.
Мэри засмеялась.
- То есть буду жить почти как нормальные люди. А ты никогда не сможешь,
имбецил чертов.
Теперь Дерек сообразил, что она издевается и смотрит на него свысока. Ему
стало обидно, он не удержался - заплакал. Покраснел и заплакал. А Мэри гадко
улыбалась и задирала нос, как будто ей дали какой-то важный приз. И как ей не
стыдно говорить такое нехорошее слово - "чертов". А ей не стыдно. И то, другое
слово - "имбецил" - тоже, видно, нехорошее. А она его все повторяла. Дерек
заплакал и убежал. А она вслед кричала: "Имбецил, имбецил!"
Томас пошел к себе в комнату искать Дерека. Дерек заперся в стенном шкафу и
скулил. Пришли санитарки, стали уговаривать, а он не выходит. Они уговаривали,
уговаривали, и он наконец вышел, а сам все плачет. И тогда им пришлось Впрыснуть
ему Лекарство. Когда заболеешь - например, когда у тебя Гриб, - санитарки просят
Принять Лекарство. Это значит проглотить таблетку. Таблетки разные: большие,
маленькие, и форма у них разная, и цвет. А Впрыснуть Лекарство - это когда колют
иголкой, это больно. Томас всегда вел себя хорошо, и ему ни разу не Впрыскивали.
А Дерек тихий, но иногда он начинал очень себя не любить, и тогда он все плакал
и плакал и даже бил себя по лицу, прямо до крови - бил, бил, пока ему не
Впрыскивали Лекарство, Чтобы Успокоился. Больше Дерек никого не бил, он добрый,
но, Чтобы он Успокоился, его иногда приходилось даже усыплять. Так и в этот
день, когда Мэри, дебил с высокими показателями, обозвала его имбецилом.
Дерек уснул, а одна санитарка села за стол рядом с Томасом. Ее звали Кэти.
Томас любил Кэти. Она старше Джулии, но младше, чем у людей бывают мамы. Она
красивая. Не такая красивая, как Джулия, но все равно. У нее красивый голос, и
ей не страшно смотреть в глаза. Она взяла Томаса за руку и спросила, как он. Он
сказал - хорошо. Но на самом деле ему было совсем не хорошо. Она догадалась. И
стала с ним разговаривать. И Томасу стало лучше. От того, что они Общались.
Она рассказала про Мэри. Чтобы он на Мэри не сердился. И от этого Томасу
стало еще лучше.
- Мэри очень несчастная, Томас. Она одно время жила в большом мире, в
пансионате для выздоравливающих, даже немного работала и сама зарабатывала на
жизнь. Она очень старалась быть как все, но ничего не выходило. Ей пришлось
нелегко, и в конце концов ее снова поместили в интернат. Она и сама, наверно,
жалеет, что обидела Дерека. Просто она очень собой недовольна, вот и хочет
доказать себе, что не такая уж она ущербная - есть люди ущербнее ее.
- Я тоже однажды живу.., жил в большом мире.
- Знаю, голубчик.
- С папой. А потом с сестрой. И с Бобби.
- Тебе там понравилось?
- Иногда.., было страшно. А с Джулией и Бобби.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
освободиться от восприятия сестры ей не дано. К тому же, вселяясь в тела
животных, она подчиняла их своей воле. С Вербеной совсем не так. Это отношения
не кукольника и марионетки, но особая, неземная связь.
Лилли жила на слиянии разных потоков восприятия, через несметные органы
чувств других существ ее захлестывали звуки, запахи, цвета. Еще в раннем детстве
мощный наплыв ощущений так ошеломил ее, что, не совладав с ними, она замкнулась
в себе и некоторое время жила лишь в своем сокровенном мирке, богатом сочными,
многообразными впечатлениями. Позднее она все-таки научилась противостоять этому
напору и управлять им. Лишь тогда у нее возникло желание выглянуть за пределы
своего внутреннего мира и общаться с окружающими. Поэтому говорить Лилли начала
только в шесть лет. И все же окончательно выбраться из этого глубокого и бурного
потока невыразимых ощущений на сухой берег, где обитают обычные люди, Лилли так
и не удалось. Хорошо хоть, что она более или менее успешно овладела искусством
объясняться с матерью, Золтом и другими.
А вот Вербена так и не научилась общаться с людьми столь же свободно, да и
едва ли научится. Она предпочла навсегда остаться в мире чувств, не слишком
стремилась упражнять и развивать свой интеллект или же просто им пренебрегала.
Говорить она вовсе не умела, все люди, кроме сестры, вызывали у нее разве что
вялый интерес. Она радостно отдавалась буйству ощущений, которые взметала в ее
душе кипящая вокруг жизнь. Она скакала с белками, летала с ястребами и чайками,
томилась от похоти вместе с кошками, рыскала и охотилась с койотами, пила
студеную воду из ручья с енотами и полевыми мышами, переносилась в сознание суки
во время течки, когда на нее взбираются кобели, трепетала от ужаса вместе с
загнанным кроликом и проникалась хищным возбуждением преследующей кролика лисы.
Такого разнообразия впечатлений не знал больше ни один человек, кроме Лилли.
Вербена отказалась от будничного, сравнительно спокойного существования и с
головой ушла в мятежную, неизменно волнующую жизнь дикой природы.
Сейчас Вербена спала, однако и ее сознание вместе с сознанием Лилли отчасти
перенеслось в тело парящего ястреба: даже сон не обрывал связи сестер с живыми
существами. Неустанные потоки ощущений мелких тварей не только составляли саму
жизнь сестер, но и питали их сны.
Кружа под грозовыми тучами, которые делались все мрачнее и мрачнее, ястреб
пролетал над каньоном, проходившим по земельному участку Поллардов.
Далеко внизу, в завалах измятых высохших шаров перекати-поля, среди колючих
зарослей утесника из укрытия выскочила жирная мышь. Она припустилась по каньону,
осторожно следя, не подстерегает ли на земле враг. О смертельной опасности,
грозящей с неба, она не подозревала.
Ястреб инстинктивно догадался, что хлопанье крыльев, даже далекое, спугнет
мышь и она юркнет в первую попавшуюся щель. Он бесшумно закинул крылья назад,
почти совсем сложил их и ринулся вниз, на добычу. Лилли уже не раз случалось
падать вместе с птицей с огромной высоты на дно глубоких расселин, но у нее
опять захватило дух и, хотя на самом деле она преспокойно лежала на спине в
своей постели, внутри все перевернулось, душу захватил животный страх, и она
издала пронзительный ликующий вопль.
Лежавшая рядом Вербена тоже тихо вскрикнула. Мышь застыла, почуяв близкую
беду, но так и не поняла, откуда она надвигается. У самой земли ястреб резко
раскинул крылья, ощутив упругость воздуха и вовремя удержав падение. Тело его
качнулось вниз, он вытянул лапы, разжал когти. От резкого взмаха крыльев мышь
опомнилась, сорвалась с места, но поздно: ястреб уже закогтил ее.
За миг до нападения Лилли, не покидая тела ястреба, перенеслась в тело мыши.
Теперь она испытывала и ледяную радость охотника, и жгучий ужас жертвы. Вместе с
ястребом она чувствовала, как сильные, острые когти пронзают шкурку и впиваются
в пухлое тельце зверька; вместе с мышью она вздрогнула от колючей боли и
почувствовала, как цепкие когти разрывают ей внутренности. Птица взглянула на
зажатого в когтях зверька и затрепетала от своего необъятного могущества и силы.
Теперь она сможет снова утолить голод. Далеко по каньону разнесся победный
клекот. Оказавшись в когтях крылатого супостата, мышка, жалкая и беспомощная,
была поражена цепенящим страхом, таким нутряным, что удивительным образом
граничил с самым изысканным чувственным наслаждением. Мышка заглянула в
стальные, безжалостные глаза птицы и перестала биться, обмякла, покоряясь
неизбежной смерти. Она видела, как ястреб заносит над ней ужасный клюв,
понимала, что птица раздирает ее плоть, но боли уже не было. Зверьком овладела
смиренная отрешенность, которая на миг сменилась исступленным блаженством, и -
пустота. Ястреб закинул голову, заглатывая кровавые кишки и теплые ошметки мяса.
Лилли перевернулась на бок, лицом к сестре. Возбуждение ястреба передалось
Вербене, она пробудилась и погрузилась в объятия Лилли. Прижавшись бедрами,
животами, грудями, близнецы дрожали безотчетной дрожью. Дыхание Лилли согревало
нежную шею Вербены, но благодаря нерасторжимой связи с сознанием сестры она и
сама чувствовала свое дыхание на ее коже. Сестры издавали невнятный лепет,
льнули друг к другу. Только когда ястреб, оторвав от мышиной шкурки последний
клочок кровавого мяса, взмахнул крыльями и взвился в небо, дыхание сестер стало
ровнее.
Внизу раскинулись владения Поллардов. Миртовая изгородь, видавший виды
особняк с островерхой шиферной крышей, купленный лет двадцать назад "Бьюик",
который прежде принадлежал матери и на котором теперь изредка ездит Золт; на
тесных, неухоженных клумбах вокруг обветшалого заднего крыльца то там то сям
пестреют красные, желтые и лиловые примулы. А к северо-востоку от дома, у самой
границы участка, Лилли заметила Золта.
Все так же сжимая Вербену в объятиях, покрывая ее шею, щеки и висок сладкими
поцелуями, Лилли направила ястреба в сторону брата. Ястреб принялся описывать
круги над Золтом. Его глазами Лилли видела, что брат, повесив голову, застыл над
могилой матери. Сколько уже лет прошло после ее смерти, а он все убивается.
Лилли не скорбела о матери. Мать была для нее такой же чужой, как и прочие
люди, и Лилли приняла ее смерть с полным равнодушием. Даже Золт ей ближе - ведь
он так много умеет. Но близость близости рознь. Лилли слишком плохо его знает, а
значит, не очень-то он ей и дорог. Как можно по-настоящему сблизиться с
человеком, если ты не в силах проникнуть в его сознание, жить с ним, жить его
чувствами. Именно такая непостижимая близость привязывала ее к Вербене, ею
окрашены отношения Лилли с животными и птицами, населяющими этот мир. Без этой
живой подспудной связи душа Лилли была закрыта. А кого не любишь, того и не
оплакиваешь.
Кружащий в небе ястреб видел, как Золт рухнул на колени возле могилы.
Глава 27
Понедельник. Вечереет. Томас сидит за столом. Складывает стихи из картинок.
Ему помогал Дерек. Думал, что помогает. Он рылся в коробке с вырезками.
Выбирал картинки и давал Томасу. Подойдет картинка - Томас обрежет ножницами и
наклеит. Но чаще картинки были не те. Тогда Томас откладывал их в сторону и
просил другую. И так, пока Дерек не подберет нужную.
Он скрывал от Дерека страшную правду. Страшная правда заключалась в том, что
Томас хочет складывать стихи сам. Но Дереку говорить нельзя: обидится. Он и так
обиженный. Его судьба обидела. Он глупее Томаса, а быть глупым обидно. И с виду
он глупее, а это еще обиднее. Лоб у него покатый, нос плоский - хуже, чем у
Томаса. И голова сплюснутая. Вот такая страшная правда.
Потом стихи надоели, и они пошли в комнату для настольных игр. Там случилась
неприятность. Дерека обидели. И он заплакал. Обидела девочка. Мэри. В комнате
для настольных игр.
В углу играли в стеклянные шарики. Кто-то смотрел телевизор. А Томас и Дерек
сидели на кушетке. Когда к ним подходили, они Общались. Им в интернате всегда
говорили: "Общайтесь, Общайтесь..." А когда Общаться было не с кем, Томас и
Дерек смотрели на пересмешников в кормушке за окном. Пересмешники на самом деле
не пересмеивались, а только сновали туда-сюда. Так интересно... А Мэри - она в
интернате новенькая - не сновала, и смотреть на нее неинтересно. Зато она всех
пересмеивала. Нет, болтала. Все время болтает и болтает.
Мэри разбиралась в курах <КУР - коэффициент умственного развития. Критерий
оценки умственных способностей, применяющийся в ряде стран.>. Она говорит, что
кур - это очень важно. Может, правда. Томас не знал, кто такой кур. Он много
чего важного не знает. Про курицу знает, а про кура - нет. Может, это курицын
муж? Мэри говорит, у нее кур очень высокий для дауна.
- Я дебил с высокими показателями, - сказала Мэри, довольная-предовольная.
Томас не знал, что такое дебил. Но у Мэри ничего высокого не было. Она
толстая сутулая коротышка.
- Ты, Томас, наверно, тоже дебил, но у тебя показатели ниже. Я почти
нормальная, а тебе до нормального далеко.
Томас растерялся.
Дерек, видно, еще больше растерялся.
- А я? Я не дебил, - сказал он и покачал головой.
Дерек говорил хриплым голосом, иногда слов было не разобрать.
- Я не дебил. Я ковбой. - Он улыбнулся. - Ковбой.
Мэри захохотала.
- Никакой ты не ковбой. И никогда не будешь ковбоем. Ты знаешь кто? Ты,
наверно, имбецил.
Томас и Дерек не поняли это слово, попросили повторить. Мэри повторила, но
они все равно не поняли. Совсем как про кура.
- Есть нормальные люди, - объяснила Мэри, - а есть глупее их, дебилы. А
глупее дебилов - имбецилы. А еще глупее - идиоты. Вот я - дебил с высокими
показателями. Я здесь долго не останусь. Буду хорошо себя вести, работать над
собой и когда-нибудь вернусь в пансионат для выздоравливающих.
- Во что? - спросил Дерек. Томас тоже хотел переспросить.
Мэри засмеялась.
- То есть буду жить почти как нормальные люди. А ты никогда не сможешь,
имбецил чертов.
Теперь Дерек сообразил, что она издевается и смотрит на него свысока. Ему
стало обидно, он не удержался - заплакал. Покраснел и заплакал. А Мэри гадко
улыбалась и задирала нос, как будто ей дали какой-то важный приз. И как ей не
стыдно говорить такое нехорошее слово - "чертов". А ей не стыдно. И то, другое
слово - "имбецил" - тоже, видно, нехорошее. А она его все повторяла. Дерек
заплакал и убежал. А она вслед кричала: "Имбецил, имбецил!"
Томас пошел к себе в комнату искать Дерека. Дерек заперся в стенном шкафу и
скулил. Пришли санитарки, стали уговаривать, а он не выходит. Они уговаривали,
уговаривали, и он наконец вышел, а сам все плачет. И тогда им пришлось Впрыснуть
ему Лекарство. Когда заболеешь - например, когда у тебя Гриб, - санитарки просят
Принять Лекарство. Это значит проглотить таблетку. Таблетки разные: большие,
маленькие, и форма у них разная, и цвет. А Впрыснуть Лекарство - это когда колют
иголкой, это больно. Томас всегда вел себя хорошо, и ему ни разу не Впрыскивали.
А Дерек тихий, но иногда он начинал очень себя не любить, и тогда он все плакал
и плакал и даже бил себя по лицу, прямо до крови - бил, бил, пока ему не
Впрыскивали Лекарство, Чтобы Успокоился. Больше Дерек никого не бил, он добрый,
но, Чтобы он Успокоился, его иногда приходилось даже усыплять. Так и в этот
день, когда Мэри, дебил с высокими показателями, обозвала его имбецилом.
Дерек уснул, а одна санитарка села за стол рядом с Томасом. Ее звали Кэти.
Томас любил Кэти. Она старше Джулии, но младше, чем у людей бывают мамы. Она
красивая. Не такая красивая, как Джулия, но все равно. У нее красивый голос, и
ей не страшно смотреть в глаза. Она взяла Томаса за руку и спросила, как он. Он
сказал - хорошо. Но на самом деле ему было совсем не хорошо. Она догадалась. И
стала с ним разговаривать. И Томасу стало лучше. От того, что они Общались.
Она рассказала про Мэри. Чтобы он на Мэри не сердился. И от этого Томасу
стало еще лучше.
- Мэри очень несчастная, Томас. Она одно время жила в большом мире, в
пансионате для выздоравливающих, даже немного работала и сама зарабатывала на
жизнь. Она очень старалась быть как все, но ничего не выходило. Ей пришлось
нелегко, и в конце концов ее снова поместили в интернат. Она и сама, наверно,
жалеет, что обидела Дерека. Просто она очень собой недовольна, вот и хочет
доказать себе, что не такая уж она ущербная - есть люди ущербнее ее.
- Я тоже однажды живу.., жил в большом мире.
- Знаю, голубчик.
- С папой. А потом с сестрой. И с Бобби.
- Тебе там понравилось?
- Иногда.., было страшно. А с Джулией и Бобби.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60