Если на то пошло, Иннес весь день сегодня вел себя вполне пристойно и секретарские обязанности исполнял быстро и эффективно. И о Пинкусе-Пиммеле с ужина даже не заикнулся. Может быть, мне пока рано ставить на пареньке крест».
Братская патриотическая контратака братьев взбодрила сердца немногих находившихся на борту англичан, и Дойл понял, что не стоило беспокоиться о том впечатлении, которое он произвел на немцев; он вообще находил их веселым, общительным народом, хотя порой подозревал, что если бы немец потерпел кораблекрушение и оказался один на необитаемом острове, то одичал бы довольно быстро. Но их аплодисменты после его выступления казались вполне искренними; улыбка тронула даже гранитное лицо капитана Хоффнера. Дойл подметил это не только у него, а вынес из опыта предыдущих путешествий: чем дальше люди оказывались в море, тем менее обременяло и сковывало их то, какими они были на суше.
Однако что же означал тот странный инцидент до ужина? Очевидная, хотя и приглушенная конфронтация близ мостика: капитан Хоффнер и два озабоченных молодых человека. Судя по выговору, американцы еврейского происхождения; они выражали пылкую озабоченность относительно безопасности на борту судна и местонахождения некоего предмета. Вроде бы книги. Еврей помоложе, с жидкой бороденкой и песочными усами, имел вид растерянный и даже напуганный. Тот, что постарше, заметил Дойла, и на его лице отразилась целая гамма переживаний – узнавание, ожидание, облегчение. Хоффнер держался учтиво, но напряженно, словно ему пытались что-то навязать. Он кивнул Дойлу, выждал, пока тот пройдет мимо, и лишь тогда, в нетерпеливом стремлении избавиться от навязанной проблемы, заговорил снова.
За ужином Дойл высматривал их в зале, но странная парочка так и не появилась, и лишь после окончания трапезы старший из них замаячил в холле перед кают-компанией. Вот он – стоит на цыпочках, вытягивает шею, силясь углядеть кого-то в расходящейся толпе.
«Неужели ищет меня?»
Но сейчас заниматься этим человеком некогда; он уже опоздал на вечернее представление.
У Софи Хиллз было большое, чувственное лицо и солидные манеры любимой нянюшки или супруги зеленщика. Невысокая, с сединой. Никаких уступок моде. Глаза ясные и настороженные. Рукопожатие твердое, как у адмирала. Она обходилась без корсета, как суфражистки, но в отличие от них вовсе не выказывала склонности к аффектации, эпатажу и высокопарным речам и, после того как ее представили Дойлу, начала свой сеанс в корабельной библиотеке так, словно это была встреча Уимблдонского клуба садоводов, расположившихся на пяти рядах стульев.
Здесь не было всего того, что казалось неотъемлемой частью любого спиритического сеанса: никто не вращал столики, люди не держались за руки, не трепетали в сумраке свечи. Мисс Хиллз сразу взялась за дело. Один стул был зарезервирован рядом с ней для миссис Сент-Джон, которая взяла на себя роль ведущей. Дойл занял место в первом ряду слева от них. Ни Иннеса, ни американского репортера не было видно; Дойл не сообщил об этом событии брату, и, очевидно, слух о нем не дошел до Пинкуса.
Он заметил, что рыжеволосый ирландский священник устроился позади него, чуть правее. Они не виделись со вчерашней встречи на верхней палубе и сейчас обменялись вежливыми кивками.
Миссис Сент-Джон предварила действо обычной преамбулой, позволяющей уклониться от ответственности за результат. Порой духи следуют собственным предпочтениям, их поведение по меньшей мере непредсказуемо, не всегда объяснимо, и уж, во всяком случае, истинность и даже разумность их высказываний решительно невозможно гарантировать.
– Духи могут быть столь же вздорны, упрямы и недалеки, как живые люди. Особенно наши ближайшие родственники.
Зазвучал добрый смех. Лед сломан. Ловко. Непринужденная атмосфера. Никаких дешевых эффектов, никакой показухи.
Пока.
Дойл огляделся по сторонам.
Молодой еврей – на миг их глаза встретились – скользнул на одно из немногих оставшихся мест.
«Ну а этому что нужно? Впрочем, это скоро выяснится. Постойте-ка: а что это еще за две фигуры позади того молодого человека? Иннес и чертов Пинкус в своей нелепой шляпе».
– А сейчас, дамы и господа, внимание: я попрошу полнейшей тишины, – объявила миссис Сент-Джон.
Софи Хиллз улыбнулась, помахала ладошкой (ну словно ребенок на прощание), закрыла глаза и начала серию глубоких вздохов. Ее тело постепенно расслабилось, потом неожиданно приняло неловкую позу, совершенно не похожую на ту, в которой она находилась до начала своего транса: пальцы сцеплены, руки сомкнуты перед ней на столе. Голова на длинной шее плавно покачивалась из стороны в сторону, как будто балансируя на веретене. По лицу расплылась широкая, загадочная улыбка. Глаза оставались открытыми, но сузились и, кажется, стали как-то странно косить…
«Надо же, а ведь она сейчас похожа на китаянку!»
Женщина рассмеялась – рассыпчатым, звонким смехом.
– Вижу здесь одни лишь дружеские лица, – произнесла она высоким, но, несомненно, мужским, сильно отличающимся по звучанию от ее собственного голосом да еще и с отчетливым мандаринским акцентом. И снова залилась смехом.
Ее аудитория непроизвольно рассмеялась в ответ.
– На этом корабле все счастливы. Все оставили свои невзгоды на берегу. – Она вновь разразилась смехом.
Аура неуемного добродушия заполнила комнату; казалось, сама атмосфера стала более легкой, бодрящей, как животворный источник.
«А что, я ведь и сам, пожалуй, чувствую себя лучше. Интересно, в чем тут фокус? Заряжать счастьем – это что-то новенькое».
– Морская болезнь никого не донимает?
Коллективный стон, еще больше смеха. Одна женщина в среднем ряду подняла руку.
– Да, леди, для вас это нелегко. Вы уж лучше сидите, где сидится, ладно?
Некоторые слушатели уже держались за бока, складываясь пополам.
– Как на этом корабле с едой? Нормально кормят?
– Да, нормально! – крикнули из толпы.
– Да, тут вам не повезло, – обратилась она к женщине, страдавшей морской болезнью. – Обидно упускать хорошую кормежку, пока живой. У нас тут, представьте, вообще никакой еды нет.
Ничего похожего на обычные спиритические сеансы, где медиумы, как правило, вызывают угрюмых духов, мрачный нрав которых заставляет предположить, что они и духами-то стали, покончив с опостылевшей жизнью. Этот дух, безусловно, являлся самым веселым и беззаботным из всех, кого вызывали медиумы в присутствии Дойла. Неудивительно, что сеансы мисс Хиллз так популярны.
– Меня зовут мистер Ли, – сказала Софи. – Но вы можете звать меня… мистер Ли.
Даже его самые глупые шутки звучали забавно; может быть, в своей прошлой жизни мистер Ли был придворным шутом.
– У нас здесь есть самые разные люди. Уйма всяческого народу. Все счастливые, дружелюбные, да почему бы им и не быть такими, после знакомства с мистером Ли? То же самое относится к вам. Жизнь должна сделать вас счастливыми. К чему быть такими серьезными? Все не так плохо. Посмотрите на себя. Вы плывете на корабле. Хорошая еда. Никто не страдает от морской болезни. Кроме одной дамы. Не садитесь к ней слишком близко!
Она снова рассмеялась, и собравшиеся сразу подхватили ее смех.
«Поразительный талант подражания! Я совершенно убежден, что вижу перед собой старого китайского балагура, а вовсе не солидную англичанку средних лет, которую можно встретить на прогулке в Гайд-парке. Это здорово, но ничего сверхъестественного нам пока не показали».
– Самые разные люди собрались здесь сегодня вечером. Если кто-то там захочет поговорить с кем-то здесь, скажите мистеру Ли. Если они здесь, мистер Ли поищет, договорились? Мистер Ли будет как… э-э-э… как телефонист.
Ну что ж, пока все шло как положено. Теперь посмотрим, как этот «мистер Ли» будет осуществлять связь между тем и этим светом.
– Поднимайте руки, пожалуйста, – предложила миссис Сент-Джон. – Мы попробуем дать ответы всем желающим, если только позволит время.
Присутствующие начали задавать Софи вопросы о покойных дядюшках, кузинах и мужьях, и она сообщала прямые подробные ответы, которые, похоже, удовлетворяли всех. Призвав на помощь всю свою проницательность и наблюдательность, Дойл не смог обнаружить обычных на таких сеансах оплошностей, свидетельствующих в пользу его собственной теории. Она в общем виде заключалась в том, что медиумы каким-то образом выуживают из сознания задающего вопрос информацию о тех, к кому этот вопрос обращен. Теория была не то чтобы идеальной, но все-таки более правдоподобной, чем представление о море бестелесных духов, подключающихся к межпространственному коммутатору.
Но у Дойла еще оставалась козырная карта. Он достал ручку и написал имя на салфетке: «Джек Спаркс».
Когда миссис Сент-Джон указала на него, он вручил ей салфетку.
– Это покойный, с которым вы хотели бы поговорить? – спросила миссис Сент-Джон.
– Да, – ответил Дойл.
То самое испытание, которому он подвергал каждого медиума во время своих исследований за последние десять лет, с тех пор как погиб Джек. Испытание, которое не прошел ни один из них.
Миссис Сент-Джон наклонилась и произнесла шепотом это имя Софи. Пауза. «Мистер Ли» нахмурил лоб, вытянул шею, закрыл глаза. Наконец он покачал головой.
– Этого человека здесь нет, – прозвучал ответ.
– Значит, вы не можете войти с ним в контакт? – уточнил Дойл.
Любопытно, обычно он получал кучу всякого вранья, но такого ответа ему не давали никогда.
– Нет. Его здесь нет. Простите.
– Прошу прощения. Я не понял.
– Чего вы не поняли, мистер? Вы очень умный малый. Я так думаю. Послушай мистера Ли. Его здесь нет. Этот человек не мертвый.
– Не мертвый? Это невозможно.
– О, так вы думаете, что мистер Ли лгун? Так вот, знайте, что мистера Ли, бывало, обзывали и хуже…
Дойл почувствовал себя дураком. Он сидел и спорил с англичанкой, притворяющейся китайцем перед толпой немецких туристов и одним американским репортером, о гибели человека, упавшего в водопад, сцепившись в смертельной хватке с собственным братом, что видел и описал Ларри, секретарь, которому он всецело доверял. Ну не бред ли ему, знаменитому писателю, выставлять себя на посмешище?
С другой стороны, все до единого медиумы, с которыми он имел дело и которых спрашивал о Джеке, выдавали фальшивые банальности, явно не имевшие отношения к этому человеку…
Раздался громкий треск. Над их головами взорвалась электрическая лампочка. Душ из искр каскадом осыпал публику.
– Ну, видит мистер, что происходит? Что бывает, когда духов выводят из себя?
Мистер Ли снова рассмеялся, но на сей раз никто не поддержал его. Публика была ошарашена, тем паче что и сам мистер Ли держался теперь не столь доброжелательно: его голос обрел холодную, металлическую потусторонность. Температура в комнате понизилась. Дойл и сам почувствовал тошноту, которая бывала всегда, когда начинало остывать тело.
Люди вокруг ежились, кутались кто во что, обнимали себя руками. Какая-то женщина непроизвольно издала стон.
Воздух вокруг Софи Хиллз стал плотным и ярким, отчего ее стало трудно видеть. Смех мистера Ли замер, Софи задыхалась, казалось, у нее перехватило горло. Ее глаза широко раскрылись, видно было, что она охвачена паникой. «Мистер Ли» исчез. Миссис Сент-Джон застыла там, где сидела, в несомненном испуге.
«Это не часть их программы», – подумал Дойл, встав со стула.
Никто в помещении не двинулся с места. Пинкус вжался в стену, охваченный первобытным страхом. Дойл увидел, как Иннес сделал шаг в сторону двух женщин…
Взорвалась еще одна лампочка. Раздались крики. Перепуганные люди, спасаясь от искр и осколков, вскакивали со стульев. Началась суматоха.
Дойл почувствовал на плече чью-то руку и, повернувшись, увидел священника.
Софи упала на колени, ее тело непроизвольно сотрясала дрожь, но глаза оставались ясными и полными мольбы, она боролась с чем-то или кем-то невидимым, словно какая-то сила пыталась в нее войти.
Священник быстро приблизился к ней.
– Кто-то в этой комнате! – Голос Софи наполнял ужас. – Кто-то не тот, кем кажется! Здесь есть лжец!
Иннес схватил ее за руку. В этот момент Софи Хиллз проиграла сражение, которое вела за контроль над телом: глаза закрылись, а все тело отвердело, уподобившись камню. Она повернулась к Иннесу, открыла глаза, встряхнула рукой – и молодой человек, отлетев, словно его лягнула взбесившаяся лошадь, врезался в отстоявший футов на шесть первый ряд палубных стульев. Дойл, опустив плечо, атаковал женщину всем своим немалым весом, но эффект был таким, словно он налетел на стену: она едва ли подалась и на дюйм. Он, однако, не оступился и, скользнув Софи Хиллз за спину, обхватил ее медвежьей хваткой, прижав ее руки к корпусу, тогда как подоспевший священник поднес к ее лицу распятие. Она перестала биться, взгляд ее оказался прикованным к кресту. Иннес, поднявшись на ноги, снова подскочил к ней, чтобы помочь брату ее удерживать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Братская патриотическая контратака братьев взбодрила сердца немногих находившихся на борту англичан, и Дойл понял, что не стоило беспокоиться о том впечатлении, которое он произвел на немцев; он вообще находил их веселым, общительным народом, хотя порой подозревал, что если бы немец потерпел кораблекрушение и оказался один на необитаемом острове, то одичал бы довольно быстро. Но их аплодисменты после его выступления казались вполне искренними; улыбка тронула даже гранитное лицо капитана Хоффнера. Дойл подметил это не только у него, а вынес из опыта предыдущих путешествий: чем дальше люди оказывались в море, тем менее обременяло и сковывало их то, какими они были на суше.
Однако что же означал тот странный инцидент до ужина? Очевидная, хотя и приглушенная конфронтация близ мостика: капитан Хоффнер и два озабоченных молодых человека. Судя по выговору, американцы еврейского происхождения; они выражали пылкую озабоченность относительно безопасности на борту судна и местонахождения некоего предмета. Вроде бы книги. Еврей помоложе, с жидкой бороденкой и песочными усами, имел вид растерянный и даже напуганный. Тот, что постарше, заметил Дойла, и на его лице отразилась целая гамма переживаний – узнавание, ожидание, облегчение. Хоффнер держался учтиво, но напряженно, словно ему пытались что-то навязать. Он кивнул Дойлу, выждал, пока тот пройдет мимо, и лишь тогда, в нетерпеливом стремлении избавиться от навязанной проблемы, заговорил снова.
За ужином Дойл высматривал их в зале, но странная парочка так и не появилась, и лишь после окончания трапезы старший из них замаячил в холле перед кают-компанией. Вот он – стоит на цыпочках, вытягивает шею, силясь углядеть кого-то в расходящейся толпе.
«Неужели ищет меня?»
Но сейчас заниматься этим человеком некогда; он уже опоздал на вечернее представление.
У Софи Хиллз было большое, чувственное лицо и солидные манеры любимой нянюшки или супруги зеленщика. Невысокая, с сединой. Никаких уступок моде. Глаза ясные и настороженные. Рукопожатие твердое, как у адмирала. Она обходилась без корсета, как суфражистки, но в отличие от них вовсе не выказывала склонности к аффектации, эпатажу и высокопарным речам и, после того как ее представили Дойлу, начала свой сеанс в корабельной библиотеке так, словно это была встреча Уимблдонского клуба садоводов, расположившихся на пяти рядах стульев.
Здесь не было всего того, что казалось неотъемлемой частью любого спиритического сеанса: никто не вращал столики, люди не держались за руки, не трепетали в сумраке свечи. Мисс Хиллз сразу взялась за дело. Один стул был зарезервирован рядом с ней для миссис Сент-Джон, которая взяла на себя роль ведущей. Дойл занял место в первом ряду слева от них. Ни Иннеса, ни американского репортера не было видно; Дойл не сообщил об этом событии брату, и, очевидно, слух о нем не дошел до Пинкуса.
Он заметил, что рыжеволосый ирландский священник устроился позади него, чуть правее. Они не виделись со вчерашней встречи на верхней палубе и сейчас обменялись вежливыми кивками.
Миссис Сент-Джон предварила действо обычной преамбулой, позволяющей уклониться от ответственности за результат. Порой духи следуют собственным предпочтениям, их поведение по меньшей мере непредсказуемо, не всегда объяснимо, и уж, во всяком случае, истинность и даже разумность их высказываний решительно невозможно гарантировать.
– Духи могут быть столь же вздорны, упрямы и недалеки, как живые люди. Особенно наши ближайшие родственники.
Зазвучал добрый смех. Лед сломан. Ловко. Непринужденная атмосфера. Никаких дешевых эффектов, никакой показухи.
Пока.
Дойл огляделся по сторонам.
Молодой еврей – на миг их глаза встретились – скользнул на одно из немногих оставшихся мест.
«Ну а этому что нужно? Впрочем, это скоро выяснится. Постойте-ка: а что это еще за две фигуры позади того молодого человека? Иннес и чертов Пинкус в своей нелепой шляпе».
– А сейчас, дамы и господа, внимание: я попрошу полнейшей тишины, – объявила миссис Сент-Джон.
Софи Хиллз улыбнулась, помахала ладошкой (ну словно ребенок на прощание), закрыла глаза и начала серию глубоких вздохов. Ее тело постепенно расслабилось, потом неожиданно приняло неловкую позу, совершенно не похожую на ту, в которой она находилась до начала своего транса: пальцы сцеплены, руки сомкнуты перед ней на столе. Голова на длинной шее плавно покачивалась из стороны в сторону, как будто балансируя на веретене. По лицу расплылась широкая, загадочная улыбка. Глаза оставались открытыми, но сузились и, кажется, стали как-то странно косить…
«Надо же, а ведь она сейчас похожа на китаянку!»
Женщина рассмеялась – рассыпчатым, звонким смехом.
– Вижу здесь одни лишь дружеские лица, – произнесла она высоким, но, несомненно, мужским, сильно отличающимся по звучанию от ее собственного голосом да еще и с отчетливым мандаринским акцентом. И снова залилась смехом.
Ее аудитория непроизвольно рассмеялась в ответ.
– На этом корабле все счастливы. Все оставили свои невзгоды на берегу. – Она вновь разразилась смехом.
Аура неуемного добродушия заполнила комнату; казалось, сама атмосфера стала более легкой, бодрящей, как животворный источник.
«А что, я ведь и сам, пожалуй, чувствую себя лучше. Интересно, в чем тут фокус? Заряжать счастьем – это что-то новенькое».
– Морская болезнь никого не донимает?
Коллективный стон, еще больше смеха. Одна женщина в среднем ряду подняла руку.
– Да, леди, для вас это нелегко. Вы уж лучше сидите, где сидится, ладно?
Некоторые слушатели уже держались за бока, складываясь пополам.
– Как на этом корабле с едой? Нормально кормят?
– Да, нормально! – крикнули из толпы.
– Да, тут вам не повезло, – обратилась она к женщине, страдавшей морской болезнью. – Обидно упускать хорошую кормежку, пока живой. У нас тут, представьте, вообще никакой еды нет.
Ничего похожего на обычные спиритические сеансы, где медиумы, как правило, вызывают угрюмых духов, мрачный нрав которых заставляет предположить, что они и духами-то стали, покончив с опостылевшей жизнью. Этот дух, безусловно, являлся самым веселым и беззаботным из всех, кого вызывали медиумы в присутствии Дойла. Неудивительно, что сеансы мисс Хиллз так популярны.
– Меня зовут мистер Ли, – сказала Софи. – Но вы можете звать меня… мистер Ли.
Даже его самые глупые шутки звучали забавно; может быть, в своей прошлой жизни мистер Ли был придворным шутом.
– У нас здесь есть самые разные люди. Уйма всяческого народу. Все счастливые, дружелюбные, да почему бы им и не быть такими, после знакомства с мистером Ли? То же самое относится к вам. Жизнь должна сделать вас счастливыми. К чему быть такими серьезными? Все не так плохо. Посмотрите на себя. Вы плывете на корабле. Хорошая еда. Никто не страдает от морской болезни. Кроме одной дамы. Не садитесь к ней слишком близко!
Она снова рассмеялась, и собравшиеся сразу подхватили ее смех.
«Поразительный талант подражания! Я совершенно убежден, что вижу перед собой старого китайского балагура, а вовсе не солидную англичанку средних лет, которую можно встретить на прогулке в Гайд-парке. Это здорово, но ничего сверхъестественного нам пока не показали».
– Самые разные люди собрались здесь сегодня вечером. Если кто-то там захочет поговорить с кем-то здесь, скажите мистеру Ли. Если они здесь, мистер Ли поищет, договорились? Мистер Ли будет как… э-э-э… как телефонист.
Ну что ж, пока все шло как положено. Теперь посмотрим, как этот «мистер Ли» будет осуществлять связь между тем и этим светом.
– Поднимайте руки, пожалуйста, – предложила миссис Сент-Джон. – Мы попробуем дать ответы всем желающим, если только позволит время.
Присутствующие начали задавать Софи вопросы о покойных дядюшках, кузинах и мужьях, и она сообщала прямые подробные ответы, которые, похоже, удовлетворяли всех. Призвав на помощь всю свою проницательность и наблюдательность, Дойл не смог обнаружить обычных на таких сеансах оплошностей, свидетельствующих в пользу его собственной теории. Она в общем виде заключалась в том, что медиумы каким-то образом выуживают из сознания задающего вопрос информацию о тех, к кому этот вопрос обращен. Теория была не то чтобы идеальной, но все-таки более правдоподобной, чем представление о море бестелесных духов, подключающихся к межпространственному коммутатору.
Но у Дойла еще оставалась козырная карта. Он достал ручку и написал имя на салфетке: «Джек Спаркс».
Когда миссис Сент-Джон указала на него, он вручил ей салфетку.
– Это покойный, с которым вы хотели бы поговорить? – спросила миссис Сент-Джон.
– Да, – ответил Дойл.
То самое испытание, которому он подвергал каждого медиума во время своих исследований за последние десять лет, с тех пор как погиб Джек. Испытание, которое не прошел ни один из них.
Миссис Сент-Джон наклонилась и произнесла шепотом это имя Софи. Пауза. «Мистер Ли» нахмурил лоб, вытянул шею, закрыл глаза. Наконец он покачал головой.
– Этого человека здесь нет, – прозвучал ответ.
– Значит, вы не можете войти с ним в контакт? – уточнил Дойл.
Любопытно, обычно он получал кучу всякого вранья, но такого ответа ему не давали никогда.
– Нет. Его здесь нет. Простите.
– Прошу прощения. Я не понял.
– Чего вы не поняли, мистер? Вы очень умный малый. Я так думаю. Послушай мистера Ли. Его здесь нет. Этот человек не мертвый.
– Не мертвый? Это невозможно.
– О, так вы думаете, что мистер Ли лгун? Так вот, знайте, что мистера Ли, бывало, обзывали и хуже…
Дойл почувствовал себя дураком. Он сидел и спорил с англичанкой, притворяющейся китайцем перед толпой немецких туристов и одним американским репортером, о гибели человека, упавшего в водопад, сцепившись в смертельной хватке с собственным братом, что видел и описал Ларри, секретарь, которому он всецело доверял. Ну не бред ли ему, знаменитому писателю, выставлять себя на посмешище?
С другой стороны, все до единого медиумы, с которыми он имел дело и которых спрашивал о Джеке, выдавали фальшивые банальности, явно не имевшие отношения к этому человеку…
Раздался громкий треск. Над их головами взорвалась электрическая лампочка. Душ из искр каскадом осыпал публику.
– Ну, видит мистер, что происходит? Что бывает, когда духов выводят из себя?
Мистер Ли снова рассмеялся, но на сей раз никто не поддержал его. Публика была ошарашена, тем паче что и сам мистер Ли держался теперь не столь доброжелательно: его голос обрел холодную, металлическую потусторонность. Температура в комнате понизилась. Дойл и сам почувствовал тошноту, которая бывала всегда, когда начинало остывать тело.
Люди вокруг ежились, кутались кто во что, обнимали себя руками. Какая-то женщина непроизвольно издала стон.
Воздух вокруг Софи Хиллз стал плотным и ярким, отчего ее стало трудно видеть. Смех мистера Ли замер, Софи задыхалась, казалось, у нее перехватило горло. Ее глаза широко раскрылись, видно было, что она охвачена паникой. «Мистер Ли» исчез. Миссис Сент-Джон застыла там, где сидела, в несомненном испуге.
«Это не часть их программы», – подумал Дойл, встав со стула.
Никто в помещении не двинулся с места. Пинкус вжался в стену, охваченный первобытным страхом. Дойл увидел, как Иннес сделал шаг в сторону двух женщин…
Взорвалась еще одна лампочка. Раздались крики. Перепуганные люди, спасаясь от искр и осколков, вскакивали со стульев. Началась суматоха.
Дойл почувствовал на плече чью-то руку и, повернувшись, увидел священника.
Софи упала на колени, ее тело непроизвольно сотрясала дрожь, но глаза оставались ясными и полными мольбы, она боролась с чем-то или кем-то невидимым, словно какая-то сила пыталась в нее войти.
Священник быстро приблизился к ней.
– Кто-то в этой комнате! – Голос Софи наполнял ужас. – Кто-то не тот, кем кажется! Здесь есть лжец!
Иннес схватил ее за руку. В этот момент Софи Хиллз проиграла сражение, которое вела за контроль над телом: глаза закрылись, а все тело отвердело, уподобившись камню. Она повернулась к Иннесу, открыла глаза, встряхнула рукой – и молодой человек, отлетев, словно его лягнула взбесившаяся лошадь, врезался в отстоявший футов на шесть первый ряд палубных стульев. Дойл, опустив плечо, атаковал женщину всем своим немалым весом, но эффект был таким, словно он налетел на стену: она едва ли подалась и на дюйм. Он, однако, не оступился и, скользнув Софи Хиллз за спину, обхватил ее медвежьей хваткой, прижав ее руки к корпусу, тогда как подоспевший священник поднес к ее лицу распятие. Она перестала биться, взгляд ее оказался прикованным к кресту. Иннес, поднявшись на ноги, снова подскочил к ней, чтобы помочь брату ее удерживать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65