У каждого числа есть тайное духовное значение, которое соотносится с одним из десяти центров силы в физическом теле. Каждая из двадцати двух букв имеет цифровое и визуальное значение помимо звука, который формирует язык. Каждый из этих различных путей познания имеет равную значимость при расшифровке тайны, которая кроется за творением. Тебе понятно?
– По-моему, да, – ответила Эйлин без особой уверенности, но зато с изрядным желанием, каковое пробуждала в ней завораживающая доброжелательность спутника.
– Изучающий каббалу использует при медитации для перехода на более высокий уровень сознания звучание определенных обладающих силой слов. Цифровое значение букв, из которых складываются эти слова в соответствии с правилами нумерологии, содержит сокровенное знание – это примерно то же, что и в мандале у индусов. Каждая дисциплина использует свою область знаний, но для ученика, стремящегося к просвещению, все они равнозначны.
За окнами быстро опускалась ночь, позади тускнели огни Денвера, поезд, змеясь у подножий холмов, уносился на юг. На западе в сгущавшихся сумерках угадывался массив Скалистых гор. Правда, Эйлин уже и не знала, что было более грандиозным и непроницаемым – эти горы или ответ, который она получила от Иакова Штерна на свой простой вопрос:
– А чем вы вообще занимаетесь?
– Есть два качества реальности, опытно постигаемые нами как человеческими существами. Одно из них – физическая материя, другое – информация. – Штерн вынул из саквояжа ярко-зеленое яблоко. – Есть атомы или частицы, формирующие предмет: это материя. Есть идея предмета, которая существует только в нашем сознании: это информация. Одного без другого реально не существует, тогда как сочетание этих двух качеств и есть бытие. Например, яблоко. – Он основательно надкусил фрукт и с улыбкой принялся энергично жевать. – Не угодно ли?
– Спасибо, – сказала Эйлин и взяла яблоко, которое он достал для нее из саквояжа. Она чувствовала себя легко и непринужденно, и ей, в общем-то, было все равно, что каббала, что яблоки. Пусть толкует о чем угодно, лишь бы продолжалась эта приятная беседа.
– То же самое относится и к старым книгам, которые я изучаю. – Иаков извлек из саквояжа том в кожаном переплете. – Для того, кто не имел с ними дела, это всего лишь набор непонятных закорючек, напечатанных на бумаге, переплетенных вместе и помещенных под одну обложку. Невежде нипочем не увидеть смысла в этом предмете.
– Примерно так у меня обстояло дело со школьной латынью, – призналась Эйлин.
– И это понятно: учителя просто не смогли убедить пятнадцатилетнюю девочку в том, что это знание может иметь какое-то отношение к ее жизни. Но для ученого, который всю жизнь положил на то, чтобы совершить открытие, или, нет, вот лучший пример – для пророка, разум которого не затуманен воздействием физической или животной натуры…
В этот момент Бендиго Гример, некоторое время напрягавшийся на своем месте, силясь подслушать разговор, и злившийся из-за того, что Эйлин предпочла ему общество этого нелепого чужака, не выдержав премудрости, провалился в тяжелый сон.
– …Великая священная книга – это не просто документ для изучения Бога или даже инструмент для сообщения воли Бога. Она сама по себе есть божественное тело, воплощенное в форме, которая позволяет человеку, изучающему книгу, с ее помощью слиться с Ним воедино и таким образом проникнуть в сердце нашего Творца.
– Вы хотите сказать, что эти книги в каком-то смысле живые? – уточнила Эйлин.
– В каком-то смысле – да. Это сложно. Ты знакома с тем, как работает телефон, моя дорогая?
– Не совсем.
– Я тоже. Но насколько я понимаю, в той маленькой вещице, в которую ты говоришь, имеется таинственная субстанция…
– Микрофон.
– Спасибо; субстанция, которая, когда мы говорим в этот… микрофон, вибрирует и превращает наши слова в электрический сигнал, перебегающий, не спрашивай меня как, по проводам к другому человеку. Ну и где больше оной магической субстанции? В микрофоне или в этом, как его… в наушнике? Который тоже вибрирует и преобразует эти совершенно непонятные сигналы во внятные для уха и разума слова. Фантастика! Чудеса!
Сквозь стук колес пробивался мощный храп спавшего в трех футах от них Бендиго Римера.
– Выходит, священные книги похожи на эту субстанцию?
– Да. Слово Бога явлено на их страницах в словах, каковые есть образы, числа и звуки, и тот, кто берется за это с надлежащей подготовкой, может в конечном счете постичь сокровенный смысл. Бог говорит на одном конце, мы слышим на другом.
– Если это так, – спросила Эйлин, снова откусив от яблока, – почему никто не знает эту тайну?
– Люди не готовы. Человеку должно достичь высокой степени чистоты, прежде чем браться за постижение святых тайн, иначе заложенная в них мощь разорвет его в клочья, как ураган. Есть мудрое речение: чтобы вместить истину, нужен очень прочный сосуд.
Серебряная фляжка соскользнула со скамьи спящего Римера и с глухим стуком упала на пол у ног Штерна. Эйлин засунула фляжку обратно под мышку Бендиго, довольная, что сегодня вечером не пила; в последнее время она позволяла себе в смысле выпивки слишком много, и пора было завязывать. Женщина прислонилась головой к спинке сиденья; мягкое покачивание вагона и ровный, доброжелательный голос Штерна привели ее в состояние такого благостного умиротворения, какого она не могла припомнить.
– Традиционно именно такова была в каждой религии роль священнослужителей: помогать мужчинам и женщинам подготовиться к получению духовной информации из более высоких сфер.
– Единственное, что когда-либо делал мой священник, – это пытался запустить мне руку под юбку, – ляпнула Эйлин и тут же об этом пожалела.
– Что ж, это великое жизненное искушение. – Иаков совершенно не смутился. – Люди – существа двойственные и разделенные, пытающиеся совместить обе свои природы, духовную и животную. Вот почему я ношу вокруг пояса эту ленту, которая, к слову, называется гартел: она символически разделяет высокую и низкую части нашей природы и служит мне постоянным напоминанием о нашей непрекращающейся борьбе. Мы все, по-своему, пытаемся совершить тикун, то есть преодолеть разделение, примирить составляющие нашего двойственного естества. Каждый человек в ответе за свершение тикун в своей жизни, это его главный долг. Говорят, что, если людей, способных на это, наберется достаточно, настанет день, когда исцеление сделается возможным не только для отдельно взятой личности, но и для всего мира.
– Думаете, мир отпал от благодати? Мы все безнадежные грешники… и тому подобное?
– Ты англичанка?
– Господи, неужели это так бросается в глаза?
– Лишь самым восхитительным образом. Но позвольте спросить вас: сомневается ли ваша англиканская церковь в том, что человек – существо в высшей степени грешное и испорченное?
– Ни в коей мере. И мой опыт общения с мужчинами это подтверждает.
Иаков рассмеялся.
– Знаешь, большинство людей именно так к своей жизни и относятся. Они считают, что каким-то фундаментальным образом подвели или своего бога, или самих себя.
– И вы так думаете, мистер Штерн?
Штерн поднял на нее голубые, ясные, светящиеся истинной радостью глаза. Эйлин подумала о том, каким же привлекательным, должно быть, был он в молодости, и тут же решила, что, случись ей встретить его тогда, жизнь ее была бы чудесной.
– Разумеется, – продолжил Штерн, – о том, что люди существа печальные и надломленные, спорить не приходится. Оглядись по сторонам; не требуется особой прозорливости, чтобы понять: в нашем мире не все идет как должно. Да будь в нем совершенство, с чего бы людям делиться на два противоположных пола? Почему существуют различия, расовые и религиозные, общественные или племенные, порождающие взаимную ненависть, нередко доходящую до кровопролития? Похоже, что человек способен на самые невообразимые жестокости.
– Да. Все это совершенно безнадежно. – Эйлин мечтательно смотрела ему в глаза.
– Говорят, что в каждом творении создатель раскрывает свою личность; если так, творец этого мира сам должен быть страшно уязвленным, несовершенным существом. Может быть, именно этим мы напоминаем нашего бога. И если такой бог есть, он, безусловно, должен пребывать в изгнании с нами, страдая, как и мы, и изо всех сил, вместе с нами, проливая пот на пути к духовному совершенству. Тому пути, по которому все мы бредем, спотыкаясь и падая. История человечества свидетельствует о том, что, хоть она исполнена страдания и боли, существует несомненный прогресс, медленное, постепенное движение к свету – на иврите «свет» имеет то же самое нумерологическое значение, что и «тайна». Может быть, однажды мы все достигнем этого просветления.
Эйлин попыталась скрыть зевок. Иаков улыбнулся.
– Один из недостатков старения: ты думаешь, что теперь знаешь очень много важных вещей. Может, оно и так, но у всех остальных не хватает терпения тебя слушать.
– Да нет, все очень интересно, правда! – Эйлин тоже улыбнулась. – Просто долгое время у меня не было причины задумываться о таких вопросах.
– А у кого есть? Только у чокнутых стариков, которые запираются в своих подвалах с тысячами книг. Людям, живущим настоящей жизнью, думающим, как прокормить семью, это чуждо: где взять время, чтобы задуматься о природе страдания, когда само страдание отнимает так много времени?
– Вы замечательный, особенный человек, – сказала Эйлин.
– Это комплимент?
– Если хотите. Другой. Необычный. Не такой, как все.
– Да, это некоторые из моих выдающихся качеств, – рассмеялся Штерн.
– Что ж, они мне по вкусу, мистер Штерн. Вы чудесный, милый старик.
Штерн удовлетворенно вздохнул и посмотрел в окно: лунный свет отсвечивал от снежной шапки дальней вершины.
– Что ни говори, а мир вокруг нас удивителен и полон чудес, – произнес он. – Жаль, что мы недостаточно его ценим.
– Я думаю, что, когда случаются такие восхитительные моменты, мы просто не должны их упускать.
На лице Штерна появилось мечтательное выражение, оно осветилось внутренним светом, благодаря чему он словно помолодел.
– Не все потеряно. Не все разрушено. Нет никаких разделений. Нет дисгармонии. Все возвращается.
«Нет, это решительно невозможно, – подумала Эйлин, вдруг ощутив, как ускоряется биение ее сердца. – Это же просто нелепо!»
Однако она прислушалась к своим, слишком хорошо знакомым по опыту, ощущениям и вынуждена была признать, что при всей абсурдности дело, похоже, обстоит именно так.
Она начинала в него влюбляться.
ГЛАВА 6
Под аркой большого зала музея Метрополитен, представлявшего собой северный аванпост деловой цивилизации Пятой авеню, собралось избранное общество, состоящее из влиятельных вдовушек с пышными бюстами и сопровождающих их джентльменов. Сливки общества, именовавшие себя «Четыре сотни» (кто-то объяснил Дойлу, что именно такое количество гостей вмещает бальный зал миссис Вандербильт), воздавали честь выдающемуся гостю из Англии. При первом взгляде на это сборище богачей Дойл почувствовал некоторую неловкость, но ему доводилось неоднократно бывать на приемах у королевы, так что светскому этикету, всем расписанным, словно па в танце, действиям и движениям писатель выучился у настоящего мастера. Нужно повторить вслух имя того, кого вам представляют, пожать ему руку (если, конечно, вы не королева: для царственных особ этикет делает исключение), принять непременный комплимент со скромной сдержанностью, указывающей на абстрактное очарование новым знакомством, кратко поблагодарить и выразить надежду на встречу в будущем. Следующий, пожалуйста. Дома ему не раз приходилось исполнять подобный обряд, хотя здесь он, как и все прочее, с чем пришлось встретиться в первый день пребывания в Нью-Йорке, отличался колоссальным масштабом. К тому времени, когда волна желающих поприветствовать знаменитость лично несколько спала, ладонь Дойла отчаянно болела. Интересно, кто это внушил американским воротилам, что попытка сокрушить при рукопожатии кисть руки свидетельствует об искренности дружеских чувств?
После первого часа толпа слилась в одного осыпанного драгоценностями и увешанного черными галстуками зверя о тысяче головах, постоянно ставившего Дойла в неловкое положение. Похоже, здесь считалось, что если вас представили кому-то на приеме, то вы уже стали хорошими знакомыми, а значит, к человеку, которому вас представили, можно запросто подойти и завести с ним разговор, исходя из того, что он, конечно же, вас помнит. Какой кошмар! Бедный Дойл чувствовал себя уязвимым, как куропатка на лугу, открытым для атаки со всех сторон.
Удивляло и то, что, оказывается, на здешних приемах гостей не усаживают за столы и не угощают настоящим ужином. Иннес, когда они укрылись за колонной, объяснил, что это одно из американских нововведений – никакой тяжелой пищи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– По-моему, да, – ответила Эйлин без особой уверенности, но зато с изрядным желанием, каковое пробуждала в ней завораживающая доброжелательность спутника.
– Изучающий каббалу использует при медитации для перехода на более высокий уровень сознания звучание определенных обладающих силой слов. Цифровое значение букв, из которых складываются эти слова в соответствии с правилами нумерологии, содержит сокровенное знание – это примерно то же, что и в мандале у индусов. Каждая дисциплина использует свою область знаний, но для ученика, стремящегося к просвещению, все они равнозначны.
За окнами быстро опускалась ночь, позади тускнели огни Денвера, поезд, змеясь у подножий холмов, уносился на юг. На западе в сгущавшихся сумерках угадывался массив Скалистых гор. Правда, Эйлин уже и не знала, что было более грандиозным и непроницаемым – эти горы или ответ, который она получила от Иакова Штерна на свой простой вопрос:
– А чем вы вообще занимаетесь?
– Есть два качества реальности, опытно постигаемые нами как человеческими существами. Одно из них – физическая материя, другое – информация. – Штерн вынул из саквояжа ярко-зеленое яблоко. – Есть атомы или частицы, формирующие предмет: это материя. Есть идея предмета, которая существует только в нашем сознании: это информация. Одного без другого реально не существует, тогда как сочетание этих двух качеств и есть бытие. Например, яблоко. – Он основательно надкусил фрукт и с улыбкой принялся энергично жевать. – Не угодно ли?
– Спасибо, – сказала Эйлин и взяла яблоко, которое он достал для нее из саквояжа. Она чувствовала себя легко и непринужденно, и ей, в общем-то, было все равно, что каббала, что яблоки. Пусть толкует о чем угодно, лишь бы продолжалась эта приятная беседа.
– То же самое относится и к старым книгам, которые я изучаю. – Иаков извлек из саквояжа том в кожаном переплете. – Для того, кто не имел с ними дела, это всего лишь набор непонятных закорючек, напечатанных на бумаге, переплетенных вместе и помещенных под одну обложку. Невежде нипочем не увидеть смысла в этом предмете.
– Примерно так у меня обстояло дело со школьной латынью, – призналась Эйлин.
– И это понятно: учителя просто не смогли убедить пятнадцатилетнюю девочку в том, что это знание может иметь какое-то отношение к ее жизни. Но для ученого, который всю жизнь положил на то, чтобы совершить открытие, или, нет, вот лучший пример – для пророка, разум которого не затуманен воздействием физической или животной натуры…
В этот момент Бендиго Гример, некоторое время напрягавшийся на своем месте, силясь подслушать разговор, и злившийся из-за того, что Эйлин предпочла ему общество этого нелепого чужака, не выдержав премудрости, провалился в тяжелый сон.
– …Великая священная книга – это не просто документ для изучения Бога или даже инструмент для сообщения воли Бога. Она сама по себе есть божественное тело, воплощенное в форме, которая позволяет человеку, изучающему книгу, с ее помощью слиться с Ним воедино и таким образом проникнуть в сердце нашего Творца.
– Вы хотите сказать, что эти книги в каком-то смысле живые? – уточнила Эйлин.
– В каком-то смысле – да. Это сложно. Ты знакома с тем, как работает телефон, моя дорогая?
– Не совсем.
– Я тоже. Но насколько я понимаю, в той маленькой вещице, в которую ты говоришь, имеется таинственная субстанция…
– Микрофон.
– Спасибо; субстанция, которая, когда мы говорим в этот… микрофон, вибрирует и превращает наши слова в электрический сигнал, перебегающий, не спрашивай меня как, по проводам к другому человеку. Ну и где больше оной магической субстанции? В микрофоне или в этом, как его… в наушнике? Который тоже вибрирует и преобразует эти совершенно непонятные сигналы во внятные для уха и разума слова. Фантастика! Чудеса!
Сквозь стук колес пробивался мощный храп спавшего в трех футах от них Бендиго Римера.
– Выходит, священные книги похожи на эту субстанцию?
– Да. Слово Бога явлено на их страницах в словах, каковые есть образы, числа и звуки, и тот, кто берется за это с надлежащей подготовкой, может в конечном счете постичь сокровенный смысл. Бог говорит на одном конце, мы слышим на другом.
– Если это так, – спросила Эйлин, снова откусив от яблока, – почему никто не знает эту тайну?
– Люди не готовы. Человеку должно достичь высокой степени чистоты, прежде чем браться за постижение святых тайн, иначе заложенная в них мощь разорвет его в клочья, как ураган. Есть мудрое речение: чтобы вместить истину, нужен очень прочный сосуд.
Серебряная фляжка соскользнула со скамьи спящего Римера и с глухим стуком упала на пол у ног Штерна. Эйлин засунула фляжку обратно под мышку Бендиго, довольная, что сегодня вечером не пила; в последнее время она позволяла себе в смысле выпивки слишком много, и пора было завязывать. Женщина прислонилась головой к спинке сиденья; мягкое покачивание вагона и ровный, доброжелательный голос Штерна привели ее в состояние такого благостного умиротворения, какого она не могла припомнить.
– Традиционно именно такова была в каждой религии роль священнослужителей: помогать мужчинам и женщинам подготовиться к получению духовной информации из более высоких сфер.
– Единственное, что когда-либо делал мой священник, – это пытался запустить мне руку под юбку, – ляпнула Эйлин и тут же об этом пожалела.
– Что ж, это великое жизненное искушение. – Иаков совершенно не смутился. – Люди – существа двойственные и разделенные, пытающиеся совместить обе свои природы, духовную и животную. Вот почему я ношу вокруг пояса эту ленту, которая, к слову, называется гартел: она символически разделяет высокую и низкую части нашей природы и служит мне постоянным напоминанием о нашей непрекращающейся борьбе. Мы все, по-своему, пытаемся совершить тикун, то есть преодолеть разделение, примирить составляющие нашего двойственного естества. Каждый человек в ответе за свершение тикун в своей жизни, это его главный долг. Говорят, что, если людей, способных на это, наберется достаточно, настанет день, когда исцеление сделается возможным не только для отдельно взятой личности, но и для всего мира.
– Думаете, мир отпал от благодати? Мы все безнадежные грешники… и тому подобное?
– Ты англичанка?
– Господи, неужели это так бросается в глаза?
– Лишь самым восхитительным образом. Но позвольте спросить вас: сомневается ли ваша англиканская церковь в том, что человек – существо в высшей степени грешное и испорченное?
– Ни в коей мере. И мой опыт общения с мужчинами это подтверждает.
Иаков рассмеялся.
– Знаешь, большинство людей именно так к своей жизни и относятся. Они считают, что каким-то фундаментальным образом подвели или своего бога, или самих себя.
– И вы так думаете, мистер Штерн?
Штерн поднял на нее голубые, ясные, светящиеся истинной радостью глаза. Эйлин подумала о том, каким же привлекательным, должно быть, был он в молодости, и тут же решила, что, случись ей встретить его тогда, жизнь ее была бы чудесной.
– Разумеется, – продолжил Штерн, – о том, что люди существа печальные и надломленные, спорить не приходится. Оглядись по сторонам; не требуется особой прозорливости, чтобы понять: в нашем мире не все идет как должно. Да будь в нем совершенство, с чего бы людям делиться на два противоположных пола? Почему существуют различия, расовые и религиозные, общественные или племенные, порождающие взаимную ненависть, нередко доходящую до кровопролития? Похоже, что человек способен на самые невообразимые жестокости.
– Да. Все это совершенно безнадежно. – Эйлин мечтательно смотрела ему в глаза.
– Говорят, что в каждом творении создатель раскрывает свою личность; если так, творец этого мира сам должен быть страшно уязвленным, несовершенным существом. Может быть, именно этим мы напоминаем нашего бога. И если такой бог есть, он, безусловно, должен пребывать в изгнании с нами, страдая, как и мы, и изо всех сил, вместе с нами, проливая пот на пути к духовному совершенству. Тому пути, по которому все мы бредем, спотыкаясь и падая. История человечества свидетельствует о том, что, хоть она исполнена страдания и боли, существует несомненный прогресс, медленное, постепенное движение к свету – на иврите «свет» имеет то же самое нумерологическое значение, что и «тайна». Может быть, однажды мы все достигнем этого просветления.
Эйлин попыталась скрыть зевок. Иаков улыбнулся.
– Один из недостатков старения: ты думаешь, что теперь знаешь очень много важных вещей. Может, оно и так, но у всех остальных не хватает терпения тебя слушать.
– Да нет, все очень интересно, правда! – Эйлин тоже улыбнулась. – Просто долгое время у меня не было причины задумываться о таких вопросах.
– А у кого есть? Только у чокнутых стариков, которые запираются в своих подвалах с тысячами книг. Людям, живущим настоящей жизнью, думающим, как прокормить семью, это чуждо: где взять время, чтобы задуматься о природе страдания, когда само страдание отнимает так много времени?
– Вы замечательный, особенный человек, – сказала Эйлин.
– Это комплимент?
– Если хотите. Другой. Необычный. Не такой, как все.
– Да, это некоторые из моих выдающихся качеств, – рассмеялся Штерн.
– Что ж, они мне по вкусу, мистер Штерн. Вы чудесный, милый старик.
Штерн удовлетворенно вздохнул и посмотрел в окно: лунный свет отсвечивал от снежной шапки дальней вершины.
– Что ни говори, а мир вокруг нас удивителен и полон чудес, – произнес он. – Жаль, что мы недостаточно его ценим.
– Я думаю, что, когда случаются такие восхитительные моменты, мы просто не должны их упускать.
На лице Штерна появилось мечтательное выражение, оно осветилось внутренним светом, благодаря чему он словно помолодел.
– Не все потеряно. Не все разрушено. Нет никаких разделений. Нет дисгармонии. Все возвращается.
«Нет, это решительно невозможно, – подумала Эйлин, вдруг ощутив, как ускоряется биение ее сердца. – Это же просто нелепо!»
Однако она прислушалась к своим, слишком хорошо знакомым по опыту, ощущениям и вынуждена была признать, что при всей абсурдности дело, похоже, обстоит именно так.
Она начинала в него влюбляться.
ГЛАВА 6
Под аркой большого зала музея Метрополитен, представлявшего собой северный аванпост деловой цивилизации Пятой авеню, собралось избранное общество, состоящее из влиятельных вдовушек с пышными бюстами и сопровождающих их джентльменов. Сливки общества, именовавшие себя «Четыре сотни» (кто-то объяснил Дойлу, что именно такое количество гостей вмещает бальный зал миссис Вандербильт), воздавали честь выдающемуся гостю из Англии. При первом взгляде на это сборище богачей Дойл почувствовал некоторую неловкость, но ему доводилось неоднократно бывать на приемах у королевы, так что светскому этикету, всем расписанным, словно па в танце, действиям и движениям писатель выучился у настоящего мастера. Нужно повторить вслух имя того, кого вам представляют, пожать ему руку (если, конечно, вы не королева: для царственных особ этикет делает исключение), принять непременный комплимент со скромной сдержанностью, указывающей на абстрактное очарование новым знакомством, кратко поблагодарить и выразить надежду на встречу в будущем. Следующий, пожалуйста. Дома ему не раз приходилось исполнять подобный обряд, хотя здесь он, как и все прочее, с чем пришлось встретиться в первый день пребывания в Нью-Йорке, отличался колоссальным масштабом. К тому времени, когда волна желающих поприветствовать знаменитость лично несколько спала, ладонь Дойла отчаянно болела. Интересно, кто это внушил американским воротилам, что попытка сокрушить при рукопожатии кисть руки свидетельствует об искренности дружеских чувств?
После первого часа толпа слилась в одного осыпанного драгоценностями и увешанного черными галстуками зверя о тысяче головах, постоянно ставившего Дойла в неловкое положение. Похоже, здесь считалось, что если вас представили кому-то на приеме, то вы уже стали хорошими знакомыми, а значит, к человеку, которому вас представили, можно запросто подойти и завести с ним разговор, исходя из того, что он, конечно же, вас помнит. Какой кошмар! Бедный Дойл чувствовал себя уязвимым, как куропатка на лугу, открытым для атаки со всех сторон.
Удивляло и то, что, оказывается, на здешних приемах гостей не усаживают за столы и не угощают настоящим ужином. Иннес, когда они укрылись за колонной, объяснил, что это одно из американских нововведений – никакой тяжелой пищи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65