Он знал, что с выбритым лбом и узлом волос на макушке может вполне положиться на неспособность белых людей отличить одного азиата от другого.
Никому из них и в голову не придет то, что перед ними японец, тем более – святой муж из древнего монашеского ордена с острова Хоккайдо. И уж конечно, в этом можно было не сомневаться, ни у кого не зародилось бы и мысли о том, что он является одним из самых опасных людей на планете.
Канацзучи закончил медитацию, наконец-то, пусть на время, достигнув внутреннего равновесия. По мере того как судно подходило к берегу, видения, которые последние три месяца терзали его сны, становились все более тревожными, и лишь эти медитации оказывали какое-то успокаивающее воздействие.
Пологие прибрежные холмы, на которых раскинулись пригороды, приближались, и возбуждение на палубе нарастало. Переместив на спине легкий продолговатый сверток, Канацзучи задумался: попросят его показать его содержимое, когда он будет проходить досмотр? Многие из квалифицированных работников на борту – плотники, каменщики – везли с собой инструменты. Может быть, им разрешат пройти, не показывая свои пожитки, или ему придется изыскать способ обойти контроль.
К этому Канацзучи был готов. Он проделал слишком далекий путь и не допускал даже мысли о неудаче, а потому знал, что, если чиновники увидят спрятанный меч, придется их убить.
ГЛАВА 2
– Меня зовут Вернер. Если у вас возникнут какие-то вопросы и пожелания, способные сделать ваше путешествие более комфортным, пожалуйста, обращайтесь ко мне.
– Спасибо, Вернер.
Дойл хотел было войти в свою каюту, но Вернер преградил ему путь.
– Простите мою смелость, сэр: я читал о вашем знаменитом детективе, и мне хотелось бы продемонстрировать, что великий мистер Холмс не единственный, кто владеет дедуктивным методом. – Щеголеватый немец-стюард говорил по-английски с жестким акцентом.
– Прекрасно. Каким же образом вы хотите это сделать? – вежливо осведомился Дойл.
– Надеюсь, вы согласитесь с тем, сэр, что я наблюдаю за вами лишь несколько мгновений?
– Не могу против этого возразить.
– И все же я могу сказать вам, что за прошлый год вы посетили Шербур, Париж, Женеву, Давос, Мариенбад, возвращались в Лондон, один раз в Эдинбург и дважды в Дублин. Разве я не прав, сэр?
Ничего не оставалось, как согласиться.
– А хотите, я скажу вам, как пришел к этому выводу, сэр?
Дойл был вынужден признать, что хочет.
– Я посмотрел наклейки на вашем багаже, сэр. Вернер подмигнул, покрутил маленький светлый ус и, ловко козырнув, плавно ускользнул по коридору.
Дойл только что начал распаковываться, когда в каюту, задев котелком за притолоку, влетел Иннес.
– Потрясающе хорошая новость! – заявил он. – Я нашел человека, который по прибытии в Нью-Йорк окажет нам неоценимую помощь.
– Кто же это, Иннес?
– Он дал мне свою визитку. Вот. – Молодой человек достал карточку. – Его зовут Нильс Пиммел.
– Пиммел?
– Репортер из «Нью-Йорк пост». Тебя, Артур, он должен заинтересовать. Ему присуще то, что ты назвал бы настоящим характером…
– Дай-ка я посмотрю. – Дойл взял карточку.
– И весьма приятный малый. Похоже, он знаком решительно с каждым, кто в этих Соединенных Штатах хоть что-то собой представляет.
– И чего хотел от тебя мистер Пиммел?
– Ничего. Он пригласил нас поужинать с ним сегодня вечером.
– Ты, конечно, его приглашение не принял.
– Я не вижу в этом никакого вреда…
– Иннес, послушай меня внимательно: с этого момента ты не должен искать встреч, заговаривать или хотя бы в малейшей степени поощрять какие-либо поползновения этого человека.
– Но почему?.. Он славный парень, по всему видно.
– Этот человек не славный парень, не добрый малый и вообще не нормальный человек, а журналист. Это особая порода живых существ.
– Значит, ты считаешь, что он пытается завести дружбу со мной только для того, чтобы подобраться поближе к тебе?
– Если это тот самый человек, о котором я думаю, будь уверен, он ничуть не заинтересован не только в твоей дружбе, но даже в простом знакомстве…
Два маленьких красных пятна появились на щеках Иннеса, его зрачки сузились, превратившись в щелки.
«О боже! Опять! И ведь сколько раз я уже видел эти признаки!»
– Значит, ты хочешь сказать, что нелепо и предполагать, будто я сам могу представлять для кого-либо хоть малейший интерес…
– Иннес, пожалуйста, это вовсе не то, что я хотел сказать!
– В самом деле?
– Существуют особые правила для общественных отношений на борту корабля. Этот Пиммел, или Пинкус, или… не важно, как его зовут… уже приставал ко мне. Он из тех типов, которым стоит ухватить палец, как оттяпают целиком руку, и, если его поощрить, нам не отделаться от него до самого конца плавания.
– Хочешь знать мое мнение? – Голос Иннеса звенел от возбуждения. – Сдается мне, ты зачитался публикациями на свой счет, а поскольку таких материалов хоть отбавляй, возомнил себя выше других людей. Позволю напомнить тебе, что мне двадцать четыре года, и пусть я никогда не плавал на таких кораблях, но правила поведения где бы то ни было мне хорошо известны, и я сам в состоянии решить, с кем мне разговаривать и с кем ужинать.
Желая усилить эффект своих слов драматическим уходом, Иннес повернулся, но, перепутав, вместо двери каюты распахнул дверцу шкафа. Надо отдать ему должное, он сохранил самообладание, внимательно осмотрел содержимое шкафа, как будто это и было его первоначальным намерением, захлопнул дверцу, удовлетворенно хмыкнув, и стремительно вышел из каюты, снова задев котелком за притолоку.
В тот вечер Дойл ужинал за столом капитана Карла Хейнца Хоффнера без своего младшего брата, который расположился в дальнем конце элегантного холла, в компании Айры Пинкуса, он же Нильс Пиммел, он же обладатель еще четырех псевдонимов, под которыми этот писака помещал свои материалы в шести различных нью-йоркских газетах. Пинкус-Пиммел выказал мимолетное разочарование тем, что знаменитый брат Иннеса не пожелал к ним присоединиться, но ведь червь прогрызает путь к центру яблока снаружи, а не начиная с сердцевины.
Взбешенный снобизмом Артура, Иннес без зазрения совести прошелся по полному меню анекдотов про брата, которые и выложил Пиммелу за ужином, – но что в этом плохого? В конце концов, этот американец был прекрасным собеседником и к воспоминаниям о службе Иннеса в рядах королевских фузилеров выказывал ничуть не меньший интерес, чем ко всему, что имело отношение к прославленному писателю. Сам же Пиммел оказался сущим кладезем историй о Нью-Йорке, особенно о своих похождениях с красотками из бродвейских шоу.
– А что, мне ничего не стоит познакомить тебя с некоторыми из тех девиц, – заверил его Пиммел. – Как тебе вот такая идея? Почему бы нам вдвоем не прогуляться с компанией этих очаровашек вечерком по городу, а еще лучше – устроить вечеринку? Пусть они придут к нам в гости! Хочешь еще вина, Иннес?
Хороший малый этот Пиммел!
Дойл очень скоро осознал, что, как почетный пассажир, он будет проводить каждый вечер в обществе капитана Хоффнера, столпа мореплавания, кладезя морской статистики, ревнителя корабельного этикета, знатока таблиц приливов и отливов, который, похоже, был всерьез настроен вести застольные разговоры на подобные темы. Артур принялся задавать почтенному шкиперу вопросы об «Эльбе», полагая, что, по крайней мере, столь близкий ему предмет подвигнет капитана к живому, заинтересованному изложению, но просчитался. На каждый вопрос следовал точный, исчерпывающий, но краткий и сухой ответ, словно параграф из морского справочника. За долгие годы службы на море капитан приобрел множество познаний, но не обзавелся ни по одному вопросу собственным мнением и, по всей видимости, никогда в жизни не раскрывал ни одной книги. Даже написанной самим Артуром Конан Дойлом.
От других почетных гостей, разделявших трапезу за капитанским столом, увлекательной беседы тоже ждать не приходилось. То были пивные бароны из Баварии, решившие вместе с ухоженными женами совершить ознакомительное турне по пивоварням Среднего Запада. Английским они владели более чем скромно, да и эти свои скромные познания предпочитали не использовать. Большую часть ужина они ловили каждое слово Дойла так, как будто всякое его высказывание содержало тайный религиозный смысл. Оказывается, Шерлок Холмс в Германии значил очень много.
Обычно «синдром знаменитого автора» развязывал Дойлу язык, и он, наслаждаясь вниманием слушателей, заливался соловьем, но нынешняя его аудитория мало к тому располагала, а вид того, как увлеченно и оживленно беседовал Иннес с чертовым борзописцем, и вовсе портил настроение. Вдохновения не было; бедный Дойл чувствовал себя таким же занудой, как педантичный капитан Хоффнер. По мере того как унылые паузы между репликами становились все длиннее, скрип ножей о фарфоровую посуду начинал казаться оглушающим.
– Кажется, я где-то читала, что вы, мистер Дойл, питаете неиссякаемый интерес ко всему оккультному, – решилась вступить в беседу единственная за столом англичанка, до сего момента хранившая настороженное молчание.
– Это правда, – кивнул Дойл. – Интерес, который умеряется прирожденным здоровым скептицизмом, – поспешил добавить он.
Хмурые лица за столом оживились. Жены бюргеров обрушили на Хоффнера водопад немецких слов, видимо, подбивая его на некое высказывание или действо с участием Дойла. Некоторое время Хоффнер стойко держался под этим напором, однако потом, с прочувствованно-извиняющимся видом, обратился к знаменитости:
– Похоже, некоторые из моей команды убеждены, будто у нас на борту есть призрак.
– На корабле обитает привидение, – заявила англичанка.
Она примостилась на краешке стула – маленькая, похожая на птичку; на протяжении ужина Дойл не обращал на нее особого внимания. Но сейчас, стоило ему затронуть ее любимую тему, и он заметил в ее глазах легкую искорку безумия.
– Боюсь, что не могу утверждать это с уверенностью, миссис Сент-Джон, – учтиво возразил капитан Хоффнер и, уже обращаясь к Дойлу, чуть виноватым тоном продолжил: – На протяжении нескольких лет на борту «Эльбы» произошла череда непонятных и… необъяснимых происшествий.
– Почему бы вам не рассказать мистеру Дойлу о самом последнем из эпизодов, капитан? – сверкнув нервной улыбкой, заметила миссис Сент-Джон.
– Он имел место не далее как сегодня вечером. – Пожав плечами, капитан понизил голос.
– После того как мы отчалили…
– Одна пассажирка слышала какие-то странные звуки из грузового трюма, серию пронзительных криков, повторяющийся стук…
– Есть другие свидетели? – уточнил Дойл.
– Нет, всего одна женщина, – ответил Хоффнер.
– Это классическое проявление призрака, – заявила миссис Сент-Джон, нервно теребя кольцо для салфеток. – Уверена, мистер Конан Дойл, вы согласитесь с моим диагнозом: шаги в пустом холле, глухие удары, постукивание, скорбные голоса. И главное – появление в коридоре грузового трюма зловещей серой фигуры.
– Ничего этого я сам, как вы понимаете, на борту «Эльбы» не видел. – Хоффнер дал понять, что на его корабле не должно быть места для привидений.
– Капитан, – осведомился Дойл, – а не случались ли на борту «Эльбы» какие-нибудь трагические события?
– Я занимаю этот пост вот уже десять лет и должен сказать, что, когда в каком-либо месте собирается множество людей, множество жизней и судеб, этому, сколь сие ни печально, неизбежно сопутствуют трагические события.
– К сожалению, это так, – согласился Дойл, мысленно подивившись тому, что подобное наблюдение подвигло Хоффнера на красноречие. – А были особо выделяющиеся случаи? Я имею в виду убийства или, наоборот, драматические, запоминающиеся самоубийства.
Бюргеры и их жены, похоже, были слегка заинтригованы. «Наконец-то, – удовлетворенно подумал при этом Дойл, – возникла тема, которую я могу развить». А вслух произнес:
– Простите за прямоту, леди и джентльмены, но нет смысла смягчать мои слова. Явления того рода, о которых упомянула миссис Сент-Джон, обычно связаны с каким-либо ужасным несчастьем, каковое мы все равно не сможем исправить, если во имя соблюдения приличий будем ходить вокруг да около, замалчивая факты и отказываясь называть вещи своими именами.
– В прежние времена, – осторожно начал капитан, – произошло несколько таких случаев…
– Вот-вот, и чтобы не досаждать вам излишними подробностями за ужином, я позволю себе предложить вам, meine Damen und Herren, одну интересную теорию относительно призраков, причем, на мой взгляд, самую достоверную. Призрак представляет собой эмоциональный осадок жизни, которая неожиданно закончилась или пребывает в большом духовном смятении. Вот почему привидений зачастую связывают с жертвами убийств, несчастных случаев или самоубийств – это эквивалент, если хотите, отпечатка следа, оставленного на песчаном берегу. Остаток былой жизни, который существует за пределами нашего восприятия времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Никому из них и в голову не придет то, что перед ними японец, тем более – святой муж из древнего монашеского ордена с острова Хоккайдо. И уж конечно, в этом можно было не сомневаться, ни у кого не зародилось бы и мысли о том, что он является одним из самых опасных людей на планете.
Канацзучи закончил медитацию, наконец-то, пусть на время, достигнув внутреннего равновесия. По мере того как судно подходило к берегу, видения, которые последние три месяца терзали его сны, становились все более тревожными, и лишь эти медитации оказывали какое-то успокаивающее воздействие.
Пологие прибрежные холмы, на которых раскинулись пригороды, приближались, и возбуждение на палубе нарастало. Переместив на спине легкий продолговатый сверток, Канацзучи задумался: попросят его показать его содержимое, когда он будет проходить досмотр? Многие из квалифицированных работников на борту – плотники, каменщики – везли с собой инструменты. Может быть, им разрешат пройти, не показывая свои пожитки, или ему придется изыскать способ обойти контроль.
К этому Канацзучи был готов. Он проделал слишком далекий путь и не допускал даже мысли о неудаче, а потому знал, что, если чиновники увидят спрятанный меч, придется их убить.
ГЛАВА 2
– Меня зовут Вернер. Если у вас возникнут какие-то вопросы и пожелания, способные сделать ваше путешествие более комфортным, пожалуйста, обращайтесь ко мне.
– Спасибо, Вернер.
Дойл хотел было войти в свою каюту, но Вернер преградил ему путь.
– Простите мою смелость, сэр: я читал о вашем знаменитом детективе, и мне хотелось бы продемонстрировать, что великий мистер Холмс не единственный, кто владеет дедуктивным методом. – Щеголеватый немец-стюард говорил по-английски с жестким акцентом.
– Прекрасно. Каким же образом вы хотите это сделать? – вежливо осведомился Дойл.
– Надеюсь, вы согласитесь с тем, сэр, что я наблюдаю за вами лишь несколько мгновений?
– Не могу против этого возразить.
– И все же я могу сказать вам, что за прошлый год вы посетили Шербур, Париж, Женеву, Давос, Мариенбад, возвращались в Лондон, один раз в Эдинбург и дважды в Дублин. Разве я не прав, сэр?
Ничего не оставалось, как согласиться.
– А хотите, я скажу вам, как пришел к этому выводу, сэр?
Дойл был вынужден признать, что хочет.
– Я посмотрел наклейки на вашем багаже, сэр. Вернер подмигнул, покрутил маленький светлый ус и, ловко козырнув, плавно ускользнул по коридору.
Дойл только что начал распаковываться, когда в каюту, задев котелком за притолоку, влетел Иннес.
– Потрясающе хорошая новость! – заявил он. – Я нашел человека, который по прибытии в Нью-Йорк окажет нам неоценимую помощь.
– Кто же это, Иннес?
– Он дал мне свою визитку. Вот. – Молодой человек достал карточку. – Его зовут Нильс Пиммел.
– Пиммел?
– Репортер из «Нью-Йорк пост». Тебя, Артур, он должен заинтересовать. Ему присуще то, что ты назвал бы настоящим характером…
– Дай-ка я посмотрю. – Дойл взял карточку.
– И весьма приятный малый. Похоже, он знаком решительно с каждым, кто в этих Соединенных Штатах хоть что-то собой представляет.
– И чего хотел от тебя мистер Пиммел?
– Ничего. Он пригласил нас поужинать с ним сегодня вечером.
– Ты, конечно, его приглашение не принял.
– Я не вижу в этом никакого вреда…
– Иннес, послушай меня внимательно: с этого момента ты не должен искать встреч, заговаривать или хотя бы в малейшей степени поощрять какие-либо поползновения этого человека.
– Но почему?.. Он славный парень, по всему видно.
– Этот человек не славный парень, не добрый малый и вообще не нормальный человек, а журналист. Это особая порода живых существ.
– Значит, ты считаешь, что он пытается завести дружбу со мной только для того, чтобы подобраться поближе к тебе?
– Если это тот самый человек, о котором я думаю, будь уверен, он ничуть не заинтересован не только в твоей дружбе, но даже в простом знакомстве…
Два маленьких красных пятна появились на щеках Иннеса, его зрачки сузились, превратившись в щелки.
«О боже! Опять! И ведь сколько раз я уже видел эти признаки!»
– Значит, ты хочешь сказать, что нелепо и предполагать, будто я сам могу представлять для кого-либо хоть малейший интерес…
– Иннес, пожалуйста, это вовсе не то, что я хотел сказать!
– В самом деле?
– Существуют особые правила для общественных отношений на борту корабля. Этот Пиммел, или Пинкус, или… не важно, как его зовут… уже приставал ко мне. Он из тех типов, которым стоит ухватить палец, как оттяпают целиком руку, и, если его поощрить, нам не отделаться от него до самого конца плавания.
– Хочешь знать мое мнение? – Голос Иннеса звенел от возбуждения. – Сдается мне, ты зачитался публикациями на свой счет, а поскольку таких материалов хоть отбавляй, возомнил себя выше других людей. Позволю напомнить тебе, что мне двадцать четыре года, и пусть я никогда не плавал на таких кораблях, но правила поведения где бы то ни было мне хорошо известны, и я сам в состоянии решить, с кем мне разговаривать и с кем ужинать.
Желая усилить эффект своих слов драматическим уходом, Иннес повернулся, но, перепутав, вместо двери каюты распахнул дверцу шкафа. Надо отдать ему должное, он сохранил самообладание, внимательно осмотрел содержимое шкафа, как будто это и было его первоначальным намерением, захлопнул дверцу, удовлетворенно хмыкнув, и стремительно вышел из каюты, снова задев котелком за притолоку.
В тот вечер Дойл ужинал за столом капитана Карла Хейнца Хоффнера без своего младшего брата, который расположился в дальнем конце элегантного холла, в компании Айры Пинкуса, он же Нильс Пиммел, он же обладатель еще четырех псевдонимов, под которыми этот писака помещал свои материалы в шести различных нью-йоркских газетах. Пинкус-Пиммел выказал мимолетное разочарование тем, что знаменитый брат Иннеса не пожелал к ним присоединиться, но ведь червь прогрызает путь к центру яблока снаружи, а не начиная с сердцевины.
Взбешенный снобизмом Артура, Иннес без зазрения совести прошелся по полному меню анекдотов про брата, которые и выложил Пиммелу за ужином, – но что в этом плохого? В конце концов, этот американец был прекрасным собеседником и к воспоминаниям о службе Иннеса в рядах королевских фузилеров выказывал ничуть не меньший интерес, чем ко всему, что имело отношение к прославленному писателю. Сам же Пиммел оказался сущим кладезем историй о Нью-Йорке, особенно о своих похождениях с красотками из бродвейских шоу.
– А что, мне ничего не стоит познакомить тебя с некоторыми из тех девиц, – заверил его Пиммел. – Как тебе вот такая идея? Почему бы нам вдвоем не прогуляться с компанией этих очаровашек вечерком по городу, а еще лучше – устроить вечеринку? Пусть они придут к нам в гости! Хочешь еще вина, Иннес?
Хороший малый этот Пиммел!
Дойл очень скоро осознал, что, как почетный пассажир, он будет проводить каждый вечер в обществе капитана Хоффнера, столпа мореплавания, кладезя морской статистики, ревнителя корабельного этикета, знатока таблиц приливов и отливов, который, похоже, был всерьез настроен вести застольные разговоры на подобные темы. Артур принялся задавать почтенному шкиперу вопросы об «Эльбе», полагая, что, по крайней мере, столь близкий ему предмет подвигнет капитана к живому, заинтересованному изложению, но просчитался. На каждый вопрос следовал точный, исчерпывающий, но краткий и сухой ответ, словно параграф из морского справочника. За долгие годы службы на море капитан приобрел множество познаний, но не обзавелся ни по одному вопросу собственным мнением и, по всей видимости, никогда в жизни не раскрывал ни одной книги. Даже написанной самим Артуром Конан Дойлом.
От других почетных гостей, разделявших трапезу за капитанским столом, увлекательной беседы тоже ждать не приходилось. То были пивные бароны из Баварии, решившие вместе с ухоженными женами совершить ознакомительное турне по пивоварням Среднего Запада. Английским они владели более чем скромно, да и эти свои скромные познания предпочитали не использовать. Большую часть ужина они ловили каждое слово Дойла так, как будто всякое его высказывание содержало тайный религиозный смысл. Оказывается, Шерлок Холмс в Германии значил очень много.
Обычно «синдром знаменитого автора» развязывал Дойлу язык, и он, наслаждаясь вниманием слушателей, заливался соловьем, но нынешняя его аудитория мало к тому располагала, а вид того, как увлеченно и оживленно беседовал Иннес с чертовым борзописцем, и вовсе портил настроение. Вдохновения не было; бедный Дойл чувствовал себя таким же занудой, как педантичный капитан Хоффнер. По мере того как унылые паузы между репликами становились все длиннее, скрип ножей о фарфоровую посуду начинал казаться оглушающим.
– Кажется, я где-то читала, что вы, мистер Дойл, питаете неиссякаемый интерес ко всему оккультному, – решилась вступить в беседу единственная за столом англичанка, до сего момента хранившая настороженное молчание.
– Это правда, – кивнул Дойл. – Интерес, который умеряется прирожденным здоровым скептицизмом, – поспешил добавить он.
Хмурые лица за столом оживились. Жены бюргеров обрушили на Хоффнера водопад немецких слов, видимо, подбивая его на некое высказывание или действо с участием Дойла. Некоторое время Хоффнер стойко держался под этим напором, однако потом, с прочувствованно-извиняющимся видом, обратился к знаменитости:
– Похоже, некоторые из моей команды убеждены, будто у нас на борту есть призрак.
– На корабле обитает привидение, – заявила англичанка.
Она примостилась на краешке стула – маленькая, похожая на птичку; на протяжении ужина Дойл не обращал на нее особого внимания. Но сейчас, стоило ему затронуть ее любимую тему, и он заметил в ее глазах легкую искорку безумия.
– Боюсь, что не могу утверждать это с уверенностью, миссис Сент-Джон, – учтиво возразил капитан Хоффнер и, уже обращаясь к Дойлу, чуть виноватым тоном продолжил: – На протяжении нескольких лет на борту «Эльбы» произошла череда непонятных и… необъяснимых происшествий.
– Почему бы вам не рассказать мистеру Дойлу о самом последнем из эпизодов, капитан? – сверкнув нервной улыбкой, заметила миссис Сент-Джон.
– Он имел место не далее как сегодня вечером. – Пожав плечами, капитан понизил голос.
– После того как мы отчалили…
– Одна пассажирка слышала какие-то странные звуки из грузового трюма, серию пронзительных криков, повторяющийся стук…
– Есть другие свидетели? – уточнил Дойл.
– Нет, всего одна женщина, – ответил Хоффнер.
– Это классическое проявление призрака, – заявила миссис Сент-Джон, нервно теребя кольцо для салфеток. – Уверена, мистер Конан Дойл, вы согласитесь с моим диагнозом: шаги в пустом холле, глухие удары, постукивание, скорбные голоса. И главное – появление в коридоре грузового трюма зловещей серой фигуры.
– Ничего этого я сам, как вы понимаете, на борту «Эльбы» не видел. – Хоффнер дал понять, что на его корабле не должно быть места для привидений.
– Капитан, – осведомился Дойл, – а не случались ли на борту «Эльбы» какие-нибудь трагические события?
– Я занимаю этот пост вот уже десять лет и должен сказать, что, когда в каком-либо месте собирается множество людей, множество жизней и судеб, этому, сколь сие ни печально, неизбежно сопутствуют трагические события.
– К сожалению, это так, – согласился Дойл, мысленно подивившись тому, что подобное наблюдение подвигло Хоффнера на красноречие. – А были особо выделяющиеся случаи? Я имею в виду убийства или, наоборот, драматические, запоминающиеся самоубийства.
Бюргеры и их жены, похоже, были слегка заинтригованы. «Наконец-то, – удовлетворенно подумал при этом Дойл, – возникла тема, которую я могу развить». А вслух произнес:
– Простите за прямоту, леди и джентльмены, но нет смысла смягчать мои слова. Явления того рода, о которых упомянула миссис Сент-Джон, обычно связаны с каким-либо ужасным несчастьем, каковое мы все равно не сможем исправить, если во имя соблюдения приличий будем ходить вокруг да около, замалчивая факты и отказываясь называть вещи своими именами.
– В прежние времена, – осторожно начал капитан, – произошло несколько таких случаев…
– Вот-вот, и чтобы не досаждать вам излишними подробностями за ужином, я позволю себе предложить вам, meine Damen und Herren, одну интересную теорию относительно призраков, причем, на мой взгляд, самую достоверную. Призрак представляет собой эмоциональный осадок жизни, которая неожиданно закончилась или пребывает в большом духовном смятении. Вот почему привидений зачастую связывают с жертвами убийств, несчастных случаев или самоубийств – это эквивалент, если хотите, отпечатка следа, оставленного на песчаном берегу. Остаток былой жизни, который существует за пределами нашего восприятия времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65