Воспользовавшись возможностью задать вопрос без свидетелей, Дойл нагнал ее.
– Как он?
– Слишком рано для каких-нибудь результатов, – ответила она, не глядя на него и приторачивая к седлу матерчатую сумку.
– Но ты считаешь, это сработает?
– Лечение было тяжелым.
– Это я видел. Выздоровление потребует времени.
– Бывает, что выздоровления так и не наступает. – Женщина бросила взгляд на съежившегося под одеялом и уставившегося в землю Джека.
– Когда мы будем знать, чего ждать?
– Это зависит от него, – ответила она, пытаясь прекратить этот разговор.
– Чертовски неопределенно. Не очень-то оно действенное, твое лечение, – бросил Дойл в неожиданной вспышке раздражения.
– Не более чем твое.
Индианка повернулась к нему; на ее лице была написана такая усталость, такое напряжение, что он ощутил укол совести.
– Надеюсь, мы не потревожили тебя прошлой ночью? – пробормотал Дойл.
– Когда?
– Мы услышали крики и вошли в купе…
– Не помню.
Судя по всему, она говорила правду.
– Мэри, можешь ты мне сейчас сказать, что, по-твоему, с ним случилось?
– Я не знаю, как описать это в твоих понятиях.
– Давай в своих.
Она помедлила, после чего решительно заявила:
– Он потерял душу.
– Ты можешь сказать как?
– Душа способна покидать тело и совершать дальние странствия, но она всегда возвращается в покинутое тело. На сей же раз путь назад был прегражден.
– Прегражден?
– Когда душа отсутствует, ее место может оказаться занятым.
– Кем или чем?
– Уиндиго.
– Это что или кто?
– Демон.
Перед его мысленным взором промелькнуло воспоминание о студенистой массе в ее руках. Он почувствовал себя беспомощным и растерянным.
– Как это происходит?
– Какая разница?
– Полагаю, никакой… Мэри, я…
– Меня зовут Ходящая Одиноко.
Дойл кивнул, принимая это как знак доверия.
– Могу я что-нибудь…
Она покачала головой.
– Сейчас это зависит от него.
Дойл проследил за тем, как она медленно подняла Джека на ноги и усадила в седло – тот вел себя как послушный лунатик, – и вернулся к остальным.
Среди его спутников только Лайонел Штерн не умел ездить верхом, и его решили посадить на крупного, смирного мерина. Сейчас он стоял, держа поводья в вытянутой руке, и опасливо смотрел на добродушное животное, затем произнес, ни к кому не обращаясь:
– В принципе, я против самой идеи сидеть на ком-то, кто крупнее и глупее меня самого.
Иннес вместе с Престо изучали разложенную на камне карту.
– Тот старик на складе сказал, что тут, поблизости, можно найти дорогу, не обозначенную на карте. – Престо провел линию с востока на запад.
– Что за дорога?
– Психи проложили ее сами: полагаю, она выведет нас прямо к их поселению.
– Долго ехать? – поинтересовался Дойл.
– Если ехать прямо, возможно, будем на месте поздно вечером.
– А что это за место такое, Каньон Черепа?
– Станция почтовых дилижансов. Если мы срежем путь через эти холмы, то выберемся на дорогу на десять миль западнее, – пояснил Иннес, прекрасно разбиравшийся в картах и топографических планах.
– А еще он сказал, – продолжал Престо, – что последние пять лет здесь проходит уйма народу: все прямо-таки валом валят в этот Новый город.
– По большей части это сумасшедшие фанатики с горящими глазами, – подхватил Иннес. – Он также сказал нам, что вчера спозаранку пять человек сошли с поезда и наняли лошадей.
– По описанию это точь-в-точь Фридрих Шварцкирк и его банда. – Престо понизил голос и бросил взгляд на Ходящую Одиноко. – Во всяком случае, насчет одного, с голубым стеклянным глазом, ошибиться трудно.
Брови Дойла насупились: он даже не задумывался о том, что нападение на индианку могло быть как-то связано с этой бандой.
Рядом послышался громкий треск. Седельная сума Лайонела грохнулась на землю, в то время как сам он сидел на лошади задом наперед, вцепившись в заднюю луку седла.
– Кажется, – пробормотал молодой человек, – мне не помешала бы некоторая помощь.
Из окна своего номера на втором этаже гостиницы Фрэнк наблюдал за Домом надежды. На подоконнике за час уже скопилось немало сигарного пепла.
С условленной встречи с преподобным Иаков не вернулся. В шесть часов Эйлин отправилась за ним, но ее не пустили: часовой-чернорубашечник заявил, что встреча еще продолжается и ей не о чем беспокоиться. Инстинкт, однако, подсказывал женщине нечто противоположное, и в гостиницу она вернулась расстроенной. Фрэнк успокоил ее, как мог, и дал слово найти Иакова и встретить ее после спектакля.
Не то чтобы ему самому не о чем было беспокоиться… Эйлин сказала, что китаец находился в их фургоне на протяжении всего пути от Викенбурга, включая то утро, когда Макквити видел их в Каньоне Черепа, так что убийца, можно сказать, ускользнул у него из-под носа. Сейчас Чоп-Чоп, вероятно, скрывался где-то в Новом городе. Канацзучи – так его зовут, – он из Японии, а не из Китая, и если хоть половине того, что рассказывает Эйлин, можно верить, то и его, и того малого по имени Иаков привели сюда кошмарные сны насчет той черной колокольни.
В прежние времена одного этого ему хватило бы, чтобы опять удариться в пьянство.
Одна часть его дилеммы обрела, однако, кристальную чистоту: если он всерьез намеревался иметь дело с Эйлин (а он после разговора с ней хотел этого больше, чем когда-либо), то, засадив пулю в этого япошку, он снизит свои шансы меньше чем до нуля. Стало быть, это помещало его между молотом и наковальней, да так, что Фрэнк подобного и припомнить не мог.
Он посмотрел на часы: полвосьмого. Спектакль должен начаться в восемь. Фрэнк хотел отправиться в Дом надежды, но для этого нужно было дождаться темноты. Так же сильно, если не больше, ему хотелось увидеть Эйлин на сцене.
Оленья Кожа вышел из комнаты; приблизившись к лестнице, посмотрел вниз, стараясь остаться незамеченным. Юнцы все еще дожидались его в вестибюле. Он проверил все двери в холле, нашел открытую, проскользнул туда, выбрался в окно, спустился по водосточной трубе и направился по переулку к главной улице. У театра уже собралась большая толпа людей в белых одеждах.
Стало быть, посмотреть выступление Эйлин в этом или любом другом спектакле у него не получится. Ну что ж, это едва ли лучшая побудительная причина для того, чтобы остаться в живых.
Затаившись среди лачуг, Канацзучи наблюдал за тем, как люди в белых одеждах заходили в театр. Факелы, установленные в держателях перед фасадом, начали разгонять уже сгущавшийся сумрак. Он выждал еще пять минут, потом пересек опустевшую улицу и нырнул в переулок, ведущий к конюшням.
Удалось выяснить, что преподобный Дэй обитал в кирпичном доме напротив театра. В том, что этот человек знал расположение подземного храма и местонахождение книг, Канацзучи не сомневался.
Дом основательно охранялся. Караул состоял из людей в черном, лучше вооруженных и выглядевших гораздо опаснее всех одетых в белое горожан, которых он видел. Чтобы проникнуть внутрь, ему потребуется «косец».
Любопытно: вскоре после того, как Канацзучи начал вести наблюдение с этого пункта, он стал свидетелем явного сбоя в поведении людей в белом, как будто контроль, под которым они все находились, был кем-то упущен. Некоторые замирали посреди улицы, другие падали на колени, несколько человек определенно испытывали сильную боль. Однако продолжалось все это считанные минуты: контроль восстановился, и люди в белом немедленно вернулись к своим делам, словно ничего и не случилось.
Когда он вошел в конюшню, там не было ни души. При свете единственной зажженной лампы он вышел во внутренний двор, где стояли фургоны странствующих артистов, остановился и прислушался. Никого. Японец осторожно раздвинул полотно задней части фургона, в котором ехал, и увидел наведенный прямо на него винтовочный ствол.
– Эйлин просила тебя не убивать, – сказал мужчина.
Курок уже был взведен, палец лежал на спусковом крючке, и Канацзучи понимал, что, как бы ни была стремительна атака, выстрелить этот человек успеет.
– Я и сам не хочу, – продолжал незнакомец. – Но если потребуется – убью.
Канацзучи взглянул ему в глаза. Серьезный человек. Ничем не выдал своего присутствия в фургоне. Умеет прятаться и, вне всякого сомнения, умеет убивать.
– Чего ты хочешь?
– Они захватили Иакова. Эйлин говорит, он для чего-то тебе нужен и ты хочешь заполучить его обратно. Это правда?
– Да.
– Тогда мне потребуется твоя помощь.
Японец кивнул. Мужчина убрал палец со спускового крючка и снял курок со взвода, но оружия не опустил.
– Где он? – спросил Канацзучи.
– В том большом кирпичном здании.
– Мы должны его оттуда забрать.
– Как раз это я и надеялся от тебя услышать. Ищешь это? – Незнакомец бросил ему «косца».
Японец поймал меч и вложил его в ножны одним неуловимым движением. Руки, сжимавшие ружье, не дрогнули.
– Меня зовут Фрэнк.
– Канацзучи.
– Кана… Это по-английски что-нибудь значит?
– Это значит «молот».
– Ага, вот оно как, – промолвил Фрэнк, опуская наконец ствол. – Ну что ж, Молот, пойдем устроим здесь маленький переполох.
Канацзучи отступил в сторону, и Фрэнк выбрался из фургона. Они осторожно присматривались один к другому: сближавшие их обостренное профессиональное чутье и общее дело уравновешивались великолепно развитым у обоих инстинктом самосохранения. Каждый ждал, когда другой сделает первое движение; наконец, словно партнеры в танце, оба повернулись и направились к конюшне.
– При въезде они забрали у меня личное оружие, но винтовка, лежавшая в седельной суме, осталась. Да и заглянуть мне за голенище у них ума не хватило. – Фрэнк прикоснулся к рукояти запасного кольта. – Становится неспокойно. Ты ведь тоже это чуешь?
– Да.
– Похоже, это уродское шоу подходит к переломному моменту.
– Переломи шею, устрани голову, и тело упадет.
– О, ну это как раз по твоей части.
– Прошу прощения?
– Молот, это что-то вроде шутки.
Японец задумался, потом кивнул.
– Понял.
Они остановились, не дойдя нескольких шагов до конца переулка. Смех, донесшийся следом за аплодисментами со стороны театра, неожиданно стих, сменившись жутковатой тишиной. Окна обоих этажей Дома надежды светились, широкое парадное крыльцо охраняли по меньшей мере шесть караульных.
– Похоже, этот преподобный Дэй и есть тот, кого мы ищем, – произнес Фрэнк, чиркая спичкой о стенку сарая и раскуривая сигару с обрезанным концом.
– Дом охраняют двенадцать человек, у заднего входа только трое, – сообщил Канацзучи, наблюдавший за передвижениями.
– Дом обходят?
Канацзучи кивнул.
– Меняются каждый час.
Фрэнк посмотрел на часы.
– У меня имеются соображения насчет того, как проникнуть в дом.
Пока они шли через главную улицу, он объяснил своему напарнику, в чем эти соображения состоят. И тот с ними согласился.
Они свернули в очередной переулок и приблизились к задним дверям Дома надежды. На крыльце сидели трое караульных, вооруженных винчестерами и кольтами. Макквити сделал пять шагов вперед, держа руки вверх. Канацзучи следовал за ним с пистолетом Фрэнка за поясом. «Косец» был убран с глаз подальше, за спину под одежду, а стволом винтовки японец подталкивал Фрэнка в спину.
Караульные – мужчины в свободной черной одежде – настороженно уставились на них, затем дружно поднялись с крыльца.
– Этот человек забрался в конюшню, – сообщил Канацзучи.
– Сказано же тебе было, сукин сын косоглазый, – произнес заплетающимся языком Фрэнк и качнулся, точно пьяный, – я хотел убедиться, что о моей лошади позаботились как следует…
– Заткнись! – бросил главный охранник.
– У нее на прошлой неделе были колики, тут внимание требуется, а эти чертовы конюхи вечно…
Канацзучи ударил его по затылку прикладом, да так, что сбил Фрэнка с ног, и тот упал перед ступенями. Трое охранников с любопытством смотрели на поверженного ковбоя, опустив ружья. Тот схватился руками за живот и застонал, делая вид, будто его сейчас вырвет.
– Один из гостей? – спросил чернорубашечник.
– Да. Вот, напился, – ответил Канацзучи.
– Надо его протрезвить.
Когда двое стражников нагнулись, чтобы подтянуть Фрэнка за руки, он выхватил длинный нож Канацзучи. Вскочив на ноги, Макквити толкнул одного из них плечом в грудь, припечатал к колонне, затем вонзил в него нож позади левого уха. Мужчина умер, не издав ни звука.
Позади дважды раздался свистящий шелест – что-то вроде звука дождевых струй, – а когда Оленья Кожа обернулся, то увидел, что оба караульных упали и их головы откатились в сторону. При этом меч Канацзучи уже вернулся в ножны.
Черт возьми! Этот малый определенно знал свое дело!
Канацзучи бросил Фрэнку его ружье; тот поймал его одной рукой, после чего обменял длинный нож на свой пистолет.
Японец вложил вакидзаси в ножны, Оленья Кожа убрал кольт в кобуру. Они двинулись к задней двери и замерли с обеих сторон от нее.
– Не стоило бить меня так сильно, – проворчал Фрэнк.
– Так натуральнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65