Прислуживала, точнее, присматривала за ним, средних лет женщина. Испытавший в первое время дефицит общения Ланс неоднократно пытался завязать с ней разговор, но ничего путного из этого не вышло. Она смотрела на него таким взглядом, каким, наверное, смотрела бы на своего Единого Творца, кем бы он там ни был. От немого восхищения в ее глазах Ланс чувствовал себя очень неловко, и потому быстро свел все их общение к коротким просьбам и таким же скупым благодарностям.
Она была нескладна и забывчива, она запросто могла оставить не подметенной половину комнаты или, меняя блюда, вытащить у него из-под носа почти полную тарелку. Готовя лекарства, она всегда держалась как можно дальше от посудины с мясницкими инструментами в центре стола, и Ланс часто ловил ее, бросаемые в ту сторону, пугливые взгляды. Во второе свое посещение она отыскала спрятанный Лансом под матрац скальпель, о котором тот и думать забыл. От ее укоризненного взгляда принц готов был провалиться сквозь землю, хотя и был уверен, что она так и не поняла, зачем он это сделал. Но, в общем, все эти чудачества скорее веселили, чем раздражали, и он не раз задумывался, не специально ли отец Мор приставил к нему именно эту женщину.
Сам отец Мор появился на седьмой день. Ланс сидел на скамейке во дворике, когда заметил его выходящим из Храма, в окружении нескольких человек. Коротко переговорив со спутниками, отец Мор отпустил их и, улыбаясь, направился прямо к нему. В руке священника была большая курьерская сумка.
— Ну, как дела, друг мой? Идем на поправку?
Ланс улыбнулся в ответ.
— Вашими заботами!
Отец Мор присел рядом.
— Вы прямо на глазах поправляетесь. Марта нам уже все уши прожужжала о ваших успехах.
Принц рассмеялся:
— Надеюсь, в своих пари вы ставили на меня.
Храмовник энергично замотал головой.
— Никаких пари, друг мой. Только споры, только споры. Мы все очень рады за вас.
— Спасибо.
Отец Мор поставил сумку на скамейку и повернулся к принцу.
— Но, вы, надеюсь, не только физически выздоравливаете? Не подточили ли эти раны ваш дух? Поверьте, меня это очень тревожит.
— Нисколько, отец, поверьте мне, — легко ответил Ланс.
— Конечно, — задумчиво проговорил отец Мор. — Ведь вы безгранично доверяете тем Силам, которым… безгранично доверяете.
Ланс с интересом посмотрел на собеседника.
— Мне не понятно ваше предубеждение, отец.
— Это не предубеждение, просто меня угнетает эта необъяснимая склонность людей растрачивать свою душевную энергию на сиюминутные плотские выгоды. Ведь все, что вы создаете с помощью чар, можно сделать руками, при этом сохранив неприкосновенным свою душу.
— Но чем может повредить душе Искусство? Для нейтрализации всех нежелательных магических эффектов имеется целый ряд известных, хорошо проверенных формул.
— Ну вот, и вы туда же, — отец Мор тяжело вздохнул. — Вы действительно залечиваете раны, но ведь шрамы-то остаются. Как же вы не понимаете?
— Что ж, — философски заметил Ланс, — век человека недолог, и того, что у меня осталось, мне должно хватить.
— Как вы можете так говорить?!
Отец Мор возмущенно всплеснул руками, и тут же случайно задетая сумка полетела на землю, извергая из себя груды бумаг. Отец Мор принялся поспешно запихивать их назад. Ланс сунулся ему помогать.
— Ни у кого нет таких обширных почтовых сумок, как у людей Веры, — негромко проговорил он, заметив легкую панику святого отца.
— Да? — спросил тот, безжалостно комкая бумаги. — Жизнь апологета не тайна, и никогда таковой не была. Наши заботы — это святые реликвии и мелкие, но хлопотные мирские дела.
— Вижу, сонм святых пополнился, — Ланс указал на лист, увенчанный Большим Имперским Гербом Порты. — За обновленной церковью нынче не угнаться.
Собеседник подхватил лист и проворно упрятал в сумку.
— Какова паства, таков и приход, — спокойно заметил он затем.
— Вот как? А я-то думал по-другому: каков пастырь такова и паства.
— Невысокого же вы мнения о нас, — отец Мор прикоснулся к висящему на шее у Ланса амулету Древа. — До такого мы еще не дошли. И, надеюсь, не дойдем никогда.
— А в чем дело? — весело поинтересовался принц. — Не мы придумали Древо, и не нам его чураться. В конце концов, Древо также создано Единым Творцом. Ведь в вашем культе, как я понял, он нечто вроде Абсолюта.
— Так оно и есть. Впрочем, никто не отнимает у вас права самому решать это.
— Ого, вы, наверное, в своих кругах считаетесь каким-нибудь ниспровергателем?
Отец Мор улыбнулся:
— Мне об этом ничего не известно, но думаю, это не так. Мы слишком молоды и еще не обросли предрассудками.
— И все-таки, — тема увлекла истомившегося в одиночестве принца, — может ли мое решение быть неверным? Творец дал Древу жизнь, силу, власть над людьми и стихиями, и значит, это правильно. Вы же против.
— В таких случаях мы говорим, что нельзя ничего сделать помимо воли Творца, поскольку он во всем — живом и неживом.
— Значит и в нем тоже? — Ланс щелкнул по кругляшу амулета.
— И в нем, — подтвердил жрец.
— Тогда, все мы в руках Древа?
— Во власти Древа только Древо.
Отец Мор наклонился и стал рассматривать выбитое на металлической пластинке амулета деревце. Ланс проследил его взгляд, и тут впервые до него дошло, что изображение Древа состоит из еще более мелких отчеканенных его силуэтов, образующих ствол, ветви, листья. Оказывается, неизвестный автор его амулета был настоящим мастером. «Как он только смог разглядеть?».
— Отец, вы уклонились от ответа. Творец создал Древо. Древо, по вашим канонам, есть Зло. Выходит Творец создал Зло?
Ланс ожидал длинных, путаных возражений, но его собеседник лишь утвердительно кивнул.
— Но тогда, как вы можете ратовать за жизнь по законам Творца и одновременно бороться со Злом, его же порождением? Почему вы решили, что такая борьба угодна Единому?
— Да не Единому она угодна! — в сердцах воскликнул отец Мор с досадой, словно уже устал объяснять такие прописные истины. — Эта борьба прежде всего нужна самим людям.
— Зачем, ведь в каждом из нас и так живет Творец?
— Но многие ли ведают о том?
— Вы совсем меня запутали, — признался Ланс. — Нужно или не нужно бороться со злом?
— Я не понимаю, что вы хотите знать. Конкретного лица, которое бы нуждалось или не нуждалось в такой борьбе, я вам назвать не могу, а для себя вы сами должны решить это. Здесь все предельно ясно.
— Но, если я не сделаю этого, я не найду пути к Творцу.
— Вы и сейчас живете без него, и это вам нисколько не мешает.
— Но, тогда, вероятно, меня ждет какое-то наказание? Что-то совсем скверное?
Собеседник улыбнулся.
— Если жизнь с Творцом считать хорошей, а без него скверной, то вы и сейчас уже наказаны.
— Ух ты! — восхитился принц. — Получается, я в любом случае ничего не теряю!
— Не совсем так. Вы просто не знаете, что теряете.
Ланс промолчал, размышляя.
— Это ловкий ход, — в конце концов, признал он.
— К сожалению, не все это понимают, — вздохнул священник.
— В вашей вере есть институт святых? — спросил Ланс.
— Что-то вроде этого есть, — почему-то смутившись, сознался собеседник.
— И такие люди после смерти живут в некоем особенном месте, предназначенном для избранных?
— Думаю, далеко не каждый, кого зовут святым, попадает в это место.
— Вот это да! — хохотнул Ланс. — До чего дошла богословская наука!
— Наука здесь ни при чем, — отец Мор замолчал, нервно покусывая губу.
Потом негромко заговорил:
— Послушайте, друг мой, это только мое личное мнение, но, по-моему, никаких святых нет.
— Куда же они подевались? — насмешливо поинтересовался Ланс.
— Я считаю, что есть только один Святой — Единый Творец, а все остальное — лишь нагромождения моих, пока только ищущих верный путь, единоверцев.
— Осторожнее, отец, еще немного, и мне самому придется обращать вас в Веру.
И тут ему пришла в голову неожиданная мысль:
— Так выходит, что Святые не имеют никаких преимуществ перед обычными людьми?
— А кого вы называете Святыми? Одни люди назвали так других, неважно за что, написали о них в книгах, которые тоже назвали святыми, ну и что? Мы все равны перед создателем, и только Он может определить сущность человека и его судьбу. И ни какие громкие слова тут ни при чем.
— Я согласен, но, думаю, ваши слова могут многим прийтись не по вкусу.
— Ну и пусть, — легко отмахнулся собеседник. — Главное, чтоб от их недовольства не страдали люди.
— И все-таки, — не отступал принц, — если предположить, что после смерти в этом мире мы все же, тем не менее, не умираем, а продолжаем жить, пусть и без Творца, то я не вижу здесь никакого наказания. В общем-то, мне неплохо живется.
Он тут же усомнился в этом, но сказанного не воротишь.
— Согласен, но представь, что тебе показали другую жизнь, ту, которой ты навсегда лишился, и только после этого отправили в ад.
— Это какой должна быть жизнь… — задумчиво проговорил Ланс. — Нет, не представляю.
Он вздохнул.
— Это невозможно представить, — ответил отец Mop. — Это надо видеть, этим надо жить.
Они помолчали.
— Выходит, достаточно поверить, и все будет в порядке. Никогда не поздно начать сначала. Получается, своего рода, дискретность течения жизни — черные полосы греха чередуются со светлыми полосами высокодуховного жития, но в зачет идет лишь отрезок, непосредственно предваряющий смерть с его последними желаниями и деяниями. Очень удобно.
— Нет, не так все просто, — возразил жрец. — Не увидит Творца тот, кто всю жизнь творил насилие, пусть даже ради самых благих целей, как никогда не увидит его и тот, кто творил добро под давлением обстоятельств, оставаясь в душе бессердечным и равнодушным. Как бы ты не верил, никто не сможет воскресить оставленные тобой позади горы трупов.
— Это вряд ли справедливо. Раскаявшиеся грешники все должны иметь хоть какое-то преимущество перед нераскаявшимися.
— Кто знает! Может быть, отправляя их в Ад, Творец не показывает им Рая, — задумчиво отозвался отец Мор.
Ланс хмыкнул:
— На таких условиях перенаселение этому Раю не грозит.
— Не грозит, — согласился собеседник.
Ланс с интересом взглянул на него и лишь с трудом сумел сдержать невольный возглас. Отец Мор снял очки, и он впервые увидел его глаза. Это были жуткие глаза! Белки покраснели от покрывавшей их густой сети лопнувших мелких кровеносных сосудов, сами глаза слезились, и отец Мор непрерывно промокал их и сильно щурился, словно от боли, причиняемой попавшей под веко соринкой. Но даже не эти страшные глаза потрясли принца.
Он поразился, насколько сильно ошибался, оценивая своего спасителя. Принц вспомнил их первую встречу, там, в комнате с цветами, вспомнил стоящую над головой фигуру, легкую, даже немного угловатую в своем просторном одеянии, вспомнил его голос, совсем молодой, даже какой-то мальчишеский. Он считал, что имеет дело с обычным неофитом, восторженным, еще полным любви и стремления вернуть заблудшее человечество на верную дорогу. Но сегодня неофит исчез. Эти больные глаза, а более них глубокие морщины, сильно состарили собеседника. И взгляд их был совсем не детский.
С принцем случилась странная вещь: впервые за много-много лет он почувствовал себя зарвавшимся мальчишкой, пререкающимся с мудрым учителем, всевидящим и всезнающим, который относится к своему запальчивому собеседнику с благосклонной терпимостью. И хотя в голосе отца Мора не было превосходства, Лансу стало неловко.
Пустой и банальный разговор, который он только что вел покровительственным и насмешливым тоном, сейчас, когда собеседник переменился, получил новый смысл. Все сказанное обрело какой-то космический масштаб, одновременно оставаясь в пределах постижения человеческим разумом. Но уже оформилась горечь от неспособности его постичь это — такое и близкое и недоступное одновременно.
Ланс принялся лихорадочно вспоминать беседу, словно заново перелистывать учебные тома, но это оказалось непросто сделать. Тома кто-то перемешал, некоторые страницы исчезли вовсе, остальные оказались перепутанными и беспорядочно сунутыми между обложек. Очень быстро он запутался, потерял нить рассуждений и уже не думал об ускользающей истине, и лишь азартно пытался восстановить беседу целиком. И горечь ушла, а еще спустя какое-то время он уже недоумевал, зачем ему вообще потребовалось вспоминать их болтовню.
И когда Ланс осмелился искоса посмотреть на отца Mopa, тот уже снова надел очки и с любопытством разглядывал что-то вдалеке, вновь превратившись в маленького серого неофита. Но подсознательно принц уже понял, что никогда не сможет разговаривать с этим человеком на равных.
Он и раньше обратил внимание на странный знак, что носили обладатели нескладных балахонов — белый овал на груди с левой стороны.
— Простите, отец, что означает этот символ?
— Это не символ, это только место для символа.
— Э-э, прошу прощения…
— Наша Вера очень молода, она зародилась в Менийских пустынях Порты около пятидесяти лет назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56