и вот рядом с таким тигром-людоедом почувствовал себя бани Вилийас из клича Кайнуви, и сердце у него заныло где-то под горлом, а сам он отвернулся опять к волнам, которые все-таки менее свирепы, хотя и так же вечно голодны.
— Ох, ежели такой принимается из человека деньги выжимать… — вздохнул у него под боком раб. — Господин да позволено будет мне сказать: давайте-ка я с ними буду говорить, я «язык корабельщиков» знаю, и этот их — главарь — тоже знает, кажется. Сколько там запросят — пусть берут, пусть подавятся.
— Это т е б е лучше знать — сколько я могу достать сейчас, — коротко ответил бани Вилийас.
Как это ни прискорбно, в его денежных делах доверенный раб разбирался больше своего господина. Впрочем, это был очень хороший раб, из местных, и бани Вилийас, по крайней мере, не разорялся — а что еще нужно человеку?
А в нынешнее время бани Вилийасу казалось, что нужно ему только одно: чтоб ему перестали сверлить спину глазами. Ему чудилось, что смотрят только на него одного, хотя Гьюви честно делил внимание между обоими.
Уже и Гэвин вышел к рулю; оглянулся — чтобы понять, где находится корабль, многого не нужно, если солнце стоит почти в ясном небе и знаешь, что вот та полоска гор на западе — острова Кайнум; оглянулся и сказал (отчего-то именно Гьюви, сыну Отхмера):
— Покличь-ка мне бортового.
Тот кивнул; через минуту пришел бортовой, ожидающе глянул на Гэвина снизу вверх.
— Пусть люди сидят на веслах, — сказал ему Гэвин. — На всякий случай. Все-таки Кайяна недалеко.
Потом он подошел к Фаги, постоял рядом немного.
— Чисто, как в амбаре после голодной зимы, — вздохнул тот. — Я такого в жизни не видел.
— М-да, — отвечал Гэвин.
Западное кайянское побережье — это, конечно, не восточное, где корабли так и шныряют. Но и здесь, на перегоне между Кора и Тель-Претвой, в обычную осень они б уже увидели пару-другую мачт. А ведь только бы и ходить по морю, когда оставшийся после шторма ветер-трудяга гудит ровно настолько, чтоб надувать паруса и не нагонять даже барашки на макушках волн.
— Может, отдохнешь пока? — сказал Гэвин.
— Можно и отдохнуть, — согласился Фаги.
Эти слова у них были как бы обычай. Как бы — потому, что уж никак не положено, чтобы капитан был у себя на корабле еще и вроде учеником кормщика вдобавок. Ну да об этом говорено уже.
А на пленника, стоявшего тут же, рядом, в каком-то десятке шагов, Гэвин даже и не посмотрел. Точно забыть успел о нем.
Зато Гьюви, сын Отхмера, — нет. За бортовым-то он сходил, но потом его словно бы само собой притащило назад. Да, это было смешно.
«Дубовый Борт» подходил к побережью Кайяны, чтобы увидеть Ферейские горы и потом уже ориентироваться по ним; где-то на здешнем берегу лежало одно из поместий бани Вилийаса, и тот не мог не думать об этом.
В конце концов, он уже замерз здесь, как собака.
Но повернуться бани не мог. У него было такое чувство, что если он повернется, шевельнется, сделает хоть что-нибудь, то попадет прямо в пасть этого тигра-людоеда, выжидающего там, неподалеку, заранее облизывая его жадными глазами.
В этот момент дозорщик крикнул:
— Парус! Вперед и влево, на шестьсот!
Видимость была не очень-то хорошая, кстати. Острова Кайнум, до которых сейчас было около тысячи длин «Дубового Борта», уже терялись в дымке.
Ничего не переменилось. Парус — значит, один корабль, не патруль, и удирать незачем. А в виду берега здесь — и есть еще несколько таких берегов и островов — никто не останавливает купеческие корабли. Другое дело потом — если парус и впрямь купеческий — спустить мачту и прокрасться незаметно следом, высмотрев, где встанут на ночевку: на двухдневном переходе от Тель-Коры до Тель-Претвы нужно ведь кораблям где-то ночевать. А дальше уж — дело известное; и главное — уйти до рассвета.
— Черный! — крикнул дозорщик некоторое время спустя, когда «Дубовый Борт», идя прежним курсом, сблизился с парусом еще немного.
С «Лося» этот парус пока вообще не могли увидеть.
— Чья-то «змея», — фыркнул дозорщик с мачты. — Тоже охотятся. Рисковые люди, а?
«Смотри как следует», — хотел было сказать Гэвин. И не успел.
— Ах ты, собака! А ты чего ожидал! Ну?! — заорал вдруг Гьюви, сын Отхмера. И заорал не дозорщику, и даже не бани Вилийасу, — а его рабу, который, услыхав слово «хилса» — «змея», — что успело уже к тому времени войти в «язык корабельщиков», не удержался от того, чтобы облегченно вздохнуть, не зная, что за ним наблюдает пара слишком внимательных глаз.
И к тому же глаз, слишком плохо разбирающихся в выражениях лиц южан, чтобы понять, что это был именно вздох облегчения.
Гьюви взлетел на кормовую палубу и встряхнул раба за шиворот так, что у того клацнули зубы, едва успев прихватить за краешек душу, чуть было не вылетевшую прочь от испуга.
Он не знал языка северян, но не надобно никакого языка, чтобы понять, когда вот в такой форме тебя обвиняют в чем-то нехорошем.
— Я ничего не знаю! — завопил он на «языке корабельщиков». — Я ничего дурного не делал!
А для Гьюви, не знавшего «языка корабельщиков», это тоже было полною невнятицей. Но, по крайней мере, не для Гэвина. А столько крику на корме своей «змеи» Гэвин, даже нынешний Гэвин, не вспоминая о Гэвине Счастливчике, не мог допустить.
— Гьюви! — сказал он.
— Эта тварь точно ожидала совсем другой какой-то корабль, капитан, — сказал тот.
— Хорошо, — ответил Гэвин. — А теперь — давай на нос.
Гьюви отпустил шиворот пленника, отчего тот сразу (корабль как раз нырнул вбок с волны) плюхнулся на палубу.
— Они стоят, капитан! — прокричал дозорщик.
И у Гьюви, сына Отхмера, в глазах вдруг зажегся тот самый огонь, который жертвы тигра-людоеда видят только один раз в жизни.
— На нос, — повторил ему Гэвин.
Может быть, это было лишнее. А может быть, и нет. В любом случае Гьюви Хиджара ушел. И он еще только перешагивал вниз с кормовой палубы, когда Гэвин крикнул дозорщику:
— Точно?
Кроме него, все молчали. Ну разве что храпел кто-нибудь, не успевший еще проснуться.
— Точно, капитан. Точно стоят, — отвечал дозорщик. Голос у него был такой, словно приходилось перекрикивать наваливающийся Ярый Ветер, как твердь земная входящий в горло.
— Весла! — скомандовал Гэвин. — Мачту в колыбель! Агли! — Сигнальщик был рядом, так что здесь уже кричать не пришлось. — Протруби им — мы поворачиваем.
С «Лося» сразу ответили. Ответили, что поворачивают тоже. Там еще не знали, что случилось. Им еще предстояло увидеть это, а среди сигналов рога нет такого, чтобы объяснить.
«Дубовый Борт» шел туда долго. И гребцы молчали. Обычно если не поют, то хотя бы выдыхают все вместе какие-то возгласы — так дело идет легче. Сейчас, кроме голоса бортового, на «змее» не слышно было почти ничего.
Одинокий парус впереди не шевелился. Потом дозорщик с носа крикнул, что уже видит горы Ферей. «Дубовый Борт» летел вперед, теперь уже разогнавшись так, будто шел на таран.
Фаги, вышедший на корму тоже, горестно крякнул:
— Хороший был корабль.
— Э-эх, — сказал Пойг, сын Шолта. И большая часть «ближней дружины», тех, кто должен стоять на корме возле капитана, уже была здесь. — Остановились, — продолжал Пойг. — Ну как же это так! Кто ж здесь останавливается? Горы ж еще видно.
— Нет, — сказал Гэвин. — Они делали поворот — видишь? И рей заело. Пока очищали — потеряли ход. На веслах нужно было идти.
«Олух был капитан», — добавил он про себя.
А корабль стоял. Стоял, парус его выгибался против ветра — так как надувал его ветер несколько дней назад, тогда, когда легло на него заклятие, и вымпелы над кормой стояли, точно жестяные, против ветра, и стало можно уже различить фигуры на палубе. Они тоже стояли — наверное, не они сами, а их одежда.
Какая-нибудь ерунда окажется на тебе надета незащищенная — и готово. А может быть, и защита не выдержала. Это тоже бывает.
Собственный плащ становится тебе тюрьмой, и потом приходят и берут — хоть голыми руками. А если Заклятие Неподвижности добирается до самого человека — тогда оно просто убивает. Все живое оно убивает, потому что жизнь движется, — так думали северяне.
Они, в общем-то, очень мало про это заклятие знали. И потому боялись его, боялись больше смерти, больше бесчестия, больше…
Гэвин с каким-то особенным, острым интересом искал глазами капитана. Говорили — капитана такого корабля заклятие достает в любом случае. Потому что корабль и его капитан — это как корабль и его Метка, слишком они близки друг другу.
Но капитана он не видел. Впрочем, понятно. Ведь на этой «змее», оторвавшись уже довольно далеко от берега, не ожидали ничего худого. И капитан не ожидал. Может, он был в каюте где-нибудь.
Первое впечатление прошло, и на «Дубовом Борте» стали понемногу разговаривать. Это ведь особенно страшно, когда издалека. Потом привыкаешь понемногу. Хотя — какое уж тут привыкание.
— «Откуда?»
Этот вопрос был у всех на уме, а у некоторых и на языке тоже. Это не могли быть свои — те, ушедшие на Мону. Гэвин увидел бы по Меткам, случись с кем такое Но вдруг свои — другие свои, знакомые, родные, из Хюдагбо, а то еще, чего доброго, из соседней округи…
В расписную корму корабля всматривались так, как будто в лицо покойника. Только, в отличие от мертвеца, она не переменилась ни в чем — ее легче было рассматривать.
— Кто его знает, — сказал наконец Пойг, сын Шолта. — Похоже, из Королевства откуда-то.
А «Дубовый Борт» уже шел вокруг «остановленного» корабля, шел так, как обходит землю солнце, как всегда положено обходить вокруг мертвеца, или кургана, или места, где был погребальный костер, — если знаешь, что там был костер.
Эх, какой там костер! Самое, быть может, подлое — что людей, так погибших, даже и похоронить-то нельзя. Ни вызволить оттуда, ни сжечь вместе с кораблем. Нечему там гореть. Потому что и корабля там нет — это только кажется, что он есть, и если налетишь на него или потрогаешь — тоже покажется, что он есть… а впрочем, все эти объяснения уж чересчур мудреные.
Так он и будет стоять — птицы занесут его своим пометом, рачки попытаются точить его, да не смогут, губками обрастет днище. Потом заклинание иссякнет понемногу, сойдет с корабля, и, освободившись, пойдет он ко дну.
Но еще долго будет стоять сначала, уча проходящие мимо корабли с черными парусами страху — как думают южане; а на самом деле — ненависти.
На «Дубовый Борт» ветром донесло трупный запах с того корабля. Значит, все-таки заклинанием достало не всех. Может быть, тем, кого не достало, повезло даже умереть в бою.
На вымпеле — теперь это можно было разглядеть — знаки были неизвестные Гэвину: три золотые птицы.
И вот тут пиратский капитан обернулся и взглянул на бани Вилийаса, который невесть почему оказался рядом. А точнее — это Гэвин с ним оказался рядом, ведь «Дубовый Борт» обходил погибший корабль по солнцу, а стало быть, корабль был с правого борта, где полоняник стоял.
И впервые в жизни бани Вилийас вдруг оказался близок к тому, чтобы возненавидеть Претави по-настоящему, глубинами души, а не прихотями своей горделивости и убеждениями родственников. Узурпаторы Претави хотят показать тупоголовой толпе, что рука у них твердая и могущественная, — а человека, по крайней мере не менее знатного, чем они, сейчас из-за этого убьют.
— Их головы сейчас в Сидалане, — проговорил он негромко. — Рядом с головой одного моего родственника, двоюродного брата. — Он не знал «язык корабельщиков», но знал «шабиниан», «язык чтений», а это ведь тот же самый аршебский, только очищенный и украшенный поколениями писателей и ораторов за долгие сотни лет.
Какое-то время Гэвин смотрел на него. А потом произнес фразу, героизм которой мог бы оценить один молодой приказчик-хейлат из города Тель-Кирият.
— Деньги есть деньги, — сказал он. — Деньги есть деньги, даже от Алого Дракона!
Впервые за очень много времени людям на корме «Дубового Борта» показалось вдруг, что они опять понимают своего капитана.
«Лось», подошедший уже достаточно близко к «змее», над которой летели в никуда три золотые птицы, тоже поворачивал, обходя ее по солнцу, — как всегда обходят покойника, или курган, или место, где был погребальный костер, если знаешь, что там был костер.
ПОВЕСТЬ О МОРЕ К ЗАПАДУ ОТ ДО-КАЙЯНА И ОСТРОВЕ СИКВЕ
Шторм, который «Дубовый Борт» и «Лось» пережидали рядом с островом Балли-Кри и горой того же названия, корабли, отправившиеся к острову Мона, повстречали в море, южнее острова Джуха, одного из самых южных Кайнумов.
В это время они опережали Гэвина на один дневной переход. Облака, две ночи назад проползавшие по небу на север, против ветра, предупредили их кормщиков о том, что в вышине — хотя у поверхности моря все еще надувает им паруса ветер-северянин — уже хозяйничает южный ветер, по прозванию ветер-нахожай.
К тому времени, когда он спустится к земле, он должен стать уже юго-западным, затем перейти в западный ветер, приносящий с собою штормы и дождь. После этого ветер станет северо-западным, потом прочистит небо, и погода улучшится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
— Ох, ежели такой принимается из человека деньги выжимать… — вздохнул у него под боком раб. — Господин да позволено будет мне сказать: давайте-ка я с ними буду говорить, я «язык корабельщиков» знаю, и этот их — главарь — тоже знает, кажется. Сколько там запросят — пусть берут, пусть подавятся.
— Это т е б е лучше знать — сколько я могу достать сейчас, — коротко ответил бани Вилийас.
Как это ни прискорбно, в его денежных делах доверенный раб разбирался больше своего господина. Впрочем, это был очень хороший раб, из местных, и бани Вилийас, по крайней мере, не разорялся — а что еще нужно человеку?
А в нынешнее время бани Вилийасу казалось, что нужно ему только одно: чтоб ему перестали сверлить спину глазами. Ему чудилось, что смотрят только на него одного, хотя Гьюви честно делил внимание между обоими.
Уже и Гэвин вышел к рулю; оглянулся — чтобы понять, где находится корабль, многого не нужно, если солнце стоит почти в ясном небе и знаешь, что вот та полоска гор на западе — острова Кайнум; оглянулся и сказал (отчего-то именно Гьюви, сыну Отхмера):
— Покличь-ка мне бортового.
Тот кивнул; через минуту пришел бортовой, ожидающе глянул на Гэвина снизу вверх.
— Пусть люди сидят на веслах, — сказал ему Гэвин. — На всякий случай. Все-таки Кайяна недалеко.
Потом он подошел к Фаги, постоял рядом немного.
— Чисто, как в амбаре после голодной зимы, — вздохнул тот. — Я такого в жизни не видел.
— М-да, — отвечал Гэвин.
Западное кайянское побережье — это, конечно, не восточное, где корабли так и шныряют. Но и здесь, на перегоне между Кора и Тель-Претвой, в обычную осень они б уже увидели пару-другую мачт. А ведь только бы и ходить по морю, когда оставшийся после шторма ветер-трудяга гудит ровно настолько, чтоб надувать паруса и не нагонять даже барашки на макушках волн.
— Может, отдохнешь пока? — сказал Гэвин.
— Можно и отдохнуть, — согласился Фаги.
Эти слова у них были как бы обычай. Как бы — потому, что уж никак не положено, чтобы капитан был у себя на корабле еще и вроде учеником кормщика вдобавок. Ну да об этом говорено уже.
А на пленника, стоявшего тут же, рядом, в каком-то десятке шагов, Гэвин даже и не посмотрел. Точно забыть успел о нем.
Зато Гьюви, сын Отхмера, — нет. За бортовым-то он сходил, но потом его словно бы само собой притащило назад. Да, это было смешно.
«Дубовый Борт» подходил к побережью Кайяны, чтобы увидеть Ферейские горы и потом уже ориентироваться по ним; где-то на здешнем берегу лежало одно из поместий бани Вилийаса, и тот не мог не думать об этом.
В конце концов, он уже замерз здесь, как собака.
Но повернуться бани не мог. У него было такое чувство, что если он повернется, шевельнется, сделает хоть что-нибудь, то попадет прямо в пасть этого тигра-людоеда, выжидающего там, неподалеку, заранее облизывая его жадными глазами.
В этот момент дозорщик крикнул:
— Парус! Вперед и влево, на шестьсот!
Видимость была не очень-то хорошая, кстати. Острова Кайнум, до которых сейчас было около тысячи длин «Дубового Борта», уже терялись в дымке.
Ничего не переменилось. Парус — значит, один корабль, не патруль, и удирать незачем. А в виду берега здесь — и есть еще несколько таких берегов и островов — никто не останавливает купеческие корабли. Другое дело потом — если парус и впрямь купеческий — спустить мачту и прокрасться незаметно следом, высмотрев, где встанут на ночевку: на двухдневном переходе от Тель-Коры до Тель-Претвы нужно ведь кораблям где-то ночевать. А дальше уж — дело известное; и главное — уйти до рассвета.
— Черный! — крикнул дозорщик некоторое время спустя, когда «Дубовый Борт», идя прежним курсом, сблизился с парусом еще немного.
С «Лося» этот парус пока вообще не могли увидеть.
— Чья-то «змея», — фыркнул дозорщик с мачты. — Тоже охотятся. Рисковые люди, а?
«Смотри как следует», — хотел было сказать Гэвин. И не успел.
— Ах ты, собака! А ты чего ожидал! Ну?! — заорал вдруг Гьюви, сын Отхмера. И заорал не дозорщику, и даже не бани Вилийасу, — а его рабу, который, услыхав слово «хилса» — «змея», — что успело уже к тому времени войти в «язык корабельщиков», не удержался от того, чтобы облегченно вздохнуть, не зная, что за ним наблюдает пара слишком внимательных глаз.
И к тому же глаз, слишком плохо разбирающихся в выражениях лиц южан, чтобы понять, что это был именно вздох облегчения.
Гьюви взлетел на кормовую палубу и встряхнул раба за шиворот так, что у того клацнули зубы, едва успев прихватить за краешек душу, чуть было не вылетевшую прочь от испуга.
Он не знал языка северян, но не надобно никакого языка, чтобы понять, когда вот в такой форме тебя обвиняют в чем-то нехорошем.
— Я ничего не знаю! — завопил он на «языке корабельщиков». — Я ничего дурного не делал!
А для Гьюви, не знавшего «языка корабельщиков», это тоже было полною невнятицей. Но, по крайней мере, не для Гэвина. А столько крику на корме своей «змеи» Гэвин, даже нынешний Гэвин, не вспоминая о Гэвине Счастливчике, не мог допустить.
— Гьюви! — сказал он.
— Эта тварь точно ожидала совсем другой какой-то корабль, капитан, — сказал тот.
— Хорошо, — ответил Гэвин. — А теперь — давай на нос.
Гьюви отпустил шиворот пленника, отчего тот сразу (корабль как раз нырнул вбок с волны) плюхнулся на палубу.
— Они стоят, капитан! — прокричал дозорщик.
И у Гьюви, сына Отхмера, в глазах вдруг зажегся тот самый огонь, который жертвы тигра-людоеда видят только один раз в жизни.
— На нос, — повторил ему Гэвин.
Может быть, это было лишнее. А может быть, и нет. В любом случае Гьюви Хиджара ушел. И он еще только перешагивал вниз с кормовой палубы, когда Гэвин крикнул дозорщику:
— Точно?
Кроме него, все молчали. Ну разве что храпел кто-нибудь, не успевший еще проснуться.
— Точно, капитан. Точно стоят, — отвечал дозорщик. Голос у него был такой, словно приходилось перекрикивать наваливающийся Ярый Ветер, как твердь земная входящий в горло.
— Весла! — скомандовал Гэвин. — Мачту в колыбель! Агли! — Сигнальщик был рядом, так что здесь уже кричать не пришлось. — Протруби им — мы поворачиваем.
С «Лося» сразу ответили. Ответили, что поворачивают тоже. Там еще не знали, что случилось. Им еще предстояло увидеть это, а среди сигналов рога нет такого, чтобы объяснить.
«Дубовый Борт» шел туда долго. И гребцы молчали. Обычно если не поют, то хотя бы выдыхают все вместе какие-то возгласы — так дело идет легче. Сейчас, кроме голоса бортового, на «змее» не слышно было почти ничего.
Одинокий парус впереди не шевелился. Потом дозорщик с носа крикнул, что уже видит горы Ферей. «Дубовый Борт» летел вперед, теперь уже разогнавшись так, будто шел на таран.
Фаги, вышедший на корму тоже, горестно крякнул:
— Хороший был корабль.
— Э-эх, — сказал Пойг, сын Шолта. И большая часть «ближней дружины», тех, кто должен стоять на корме возле капитана, уже была здесь. — Остановились, — продолжал Пойг. — Ну как же это так! Кто ж здесь останавливается? Горы ж еще видно.
— Нет, — сказал Гэвин. — Они делали поворот — видишь? И рей заело. Пока очищали — потеряли ход. На веслах нужно было идти.
«Олух был капитан», — добавил он про себя.
А корабль стоял. Стоял, парус его выгибался против ветра — так как надувал его ветер несколько дней назад, тогда, когда легло на него заклятие, и вымпелы над кормой стояли, точно жестяные, против ветра, и стало можно уже различить фигуры на палубе. Они тоже стояли — наверное, не они сами, а их одежда.
Какая-нибудь ерунда окажется на тебе надета незащищенная — и готово. А может быть, и защита не выдержала. Это тоже бывает.
Собственный плащ становится тебе тюрьмой, и потом приходят и берут — хоть голыми руками. А если Заклятие Неподвижности добирается до самого человека — тогда оно просто убивает. Все живое оно убивает, потому что жизнь движется, — так думали северяне.
Они, в общем-то, очень мало про это заклятие знали. И потому боялись его, боялись больше смерти, больше бесчестия, больше…
Гэвин с каким-то особенным, острым интересом искал глазами капитана. Говорили — капитана такого корабля заклятие достает в любом случае. Потому что корабль и его капитан — это как корабль и его Метка, слишком они близки друг другу.
Но капитана он не видел. Впрочем, понятно. Ведь на этой «змее», оторвавшись уже довольно далеко от берега, не ожидали ничего худого. И капитан не ожидал. Может, он был в каюте где-нибудь.
Первое впечатление прошло, и на «Дубовом Борте» стали понемногу разговаривать. Это ведь особенно страшно, когда издалека. Потом привыкаешь понемногу. Хотя — какое уж тут привыкание.
— «Откуда?»
Этот вопрос был у всех на уме, а у некоторых и на языке тоже. Это не могли быть свои — те, ушедшие на Мону. Гэвин увидел бы по Меткам, случись с кем такое Но вдруг свои — другие свои, знакомые, родные, из Хюдагбо, а то еще, чего доброго, из соседней округи…
В расписную корму корабля всматривались так, как будто в лицо покойника. Только, в отличие от мертвеца, она не переменилась ни в чем — ее легче было рассматривать.
— Кто его знает, — сказал наконец Пойг, сын Шолта. — Похоже, из Королевства откуда-то.
А «Дубовый Борт» уже шел вокруг «остановленного» корабля, шел так, как обходит землю солнце, как всегда положено обходить вокруг мертвеца, или кургана, или места, где был погребальный костер, — если знаешь, что там был костер.
Эх, какой там костер! Самое, быть может, подлое — что людей, так погибших, даже и похоронить-то нельзя. Ни вызволить оттуда, ни сжечь вместе с кораблем. Нечему там гореть. Потому что и корабля там нет — это только кажется, что он есть, и если налетишь на него или потрогаешь — тоже покажется, что он есть… а впрочем, все эти объяснения уж чересчур мудреные.
Так он и будет стоять — птицы занесут его своим пометом, рачки попытаются точить его, да не смогут, губками обрастет днище. Потом заклинание иссякнет понемногу, сойдет с корабля, и, освободившись, пойдет он ко дну.
Но еще долго будет стоять сначала, уча проходящие мимо корабли с черными парусами страху — как думают южане; а на самом деле — ненависти.
На «Дубовый Борт» ветром донесло трупный запах с того корабля. Значит, все-таки заклинанием достало не всех. Может быть, тем, кого не достало, повезло даже умереть в бою.
На вымпеле — теперь это можно было разглядеть — знаки были неизвестные Гэвину: три золотые птицы.
И вот тут пиратский капитан обернулся и взглянул на бани Вилийаса, который невесть почему оказался рядом. А точнее — это Гэвин с ним оказался рядом, ведь «Дубовый Борт» обходил погибший корабль по солнцу, а стало быть, корабль был с правого борта, где полоняник стоял.
И впервые в жизни бани Вилийас вдруг оказался близок к тому, чтобы возненавидеть Претави по-настоящему, глубинами души, а не прихотями своей горделивости и убеждениями родственников. Узурпаторы Претави хотят показать тупоголовой толпе, что рука у них твердая и могущественная, — а человека, по крайней мере не менее знатного, чем они, сейчас из-за этого убьют.
— Их головы сейчас в Сидалане, — проговорил он негромко. — Рядом с головой одного моего родственника, двоюродного брата. — Он не знал «язык корабельщиков», но знал «шабиниан», «язык чтений», а это ведь тот же самый аршебский, только очищенный и украшенный поколениями писателей и ораторов за долгие сотни лет.
Какое-то время Гэвин смотрел на него. А потом произнес фразу, героизм которой мог бы оценить один молодой приказчик-хейлат из города Тель-Кирият.
— Деньги есть деньги, — сказал он. — Деньги есть деньги, даже от Алого Дракона!
Впервые за очень много времени людям на корме «Дубового Борта» показалось вдруг, что они опять понимают своего капитана.
«Лось», подошедший уже достаточно близко к «змее», над которой летели в никуда три золотые птицы, тоже поворачивал, обходя ее по солнцу, — как всегда обходят покойника, или курган, или место, где был погребальный костер, если знаешь, что там был костер.
ПОВЕСТЬ О МОРЕ К ЗАПАДУ ОТ ДО-КАЙЯНА И ОСТРОВЕ СИКВЕ
Шторм, который «Дубовый Борт» и «Лось» пережидали рядом с островом Балли-Кри и горой того же названия, корабли, отправившиеся к острову Мона, повстречали в море, южнее острова Джуха, одного из самых южных Кайнумов.
В это время они опережали Гэвина на один дневной переход. Облака, две ночи назад проползавшие по небу на север, против ветра, предупредили их кормщиков о том, что в вышине — хотя у поверхности моря все еще надувает им паруса ветер-северянин — уже хозяйничает южный ветер, по прозванию ветер-нахожай.
К тому времени, когда он спустится к земле, он должен стать уже юго-западным, затем перейти в западный ветер, приносящий с собою штормы и дождь. После этого ветер станет северо-западным, потом прочистит небо, и погода улучшится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82