И, что важнее, будь честна с собой. Объясни мне, почему ты предпочла тяжкий труд и свиное пойло жизни в богатстве и неге?
Некоторое время она ехала молча. Если он поставил вопрос так, найти логичный ответ было затруднительно. Бесспорно, сумма, вырученная от продажи гостиницы, позволила бы ей жить в Далинге и дальше, жить в довольстве и безделии, если бы она этого хотела. Но почему она должна была этого хотеть? Она не могла описать словами ощущение сброшенных оков, предвкушение нежданного будущего, преисполнявшие ее. Муж, дети, имущество – все было у нее отнято, но она обрела свободу. Способен ли деревенский пастырь понять это?
Способен ли человек, выросший в такой семье, как Тарны, постигнуть холод одиночества, понять, что значит не иметь никого, кто хоть что-то для тебя значит? Поймет ли он, что подобная жизнь лишена какого бы то ни было смысла? Ей надо подогнать свои чувства под понятия ее собеседника.
– В детстве, – сказала она, – я читала волшебные сказки о далеких землях, где девочки, вырастая, становились королевами. И я хотела стать королевой или императрицей – думаю, из меня получился бы настоящий кровожадный тиран, осуществись мои честолюбивые помыслы. Позднее я узнала, что в Куолии женщины править не могут. Я открыла, что мне не дано быть ни королевой, ни воином, ни еще кем-то, кем быть интересно. Теперь я убедилась, что мне даже не дозволено управлять гостиницей. Остаются только дети. Брак с поистине замечательным человеком – это вызов стать ему достойной женой. Ну, и конечно, матерью. Быть может, скромные желания, но способные даровать удовлетворение жизнью.
Возион кивнул, будто ее слова произвели на него впечатление. Еще бы!
– Я достаточно настрадалась, – добавила она. – И, надеюсь, Судьбы теперь перестанут играть со мной. Да будет это моим жребием!
– Не говори о жребии всуе!
– О чем ты?
– Жребий дарует Поуль, подательница и жизни и смерти. Меня пугают знамения – Джооль в Доме Ведомых, а Муоль в Доме Зрелых, то есть обе в противостоянии к, ней. Ивиль в Печали, Огоуль в Созидании.
Вспомнив, как Кэрп толковал знамения, Гвин сказала небрежно:
– По-моему, очень благоприятное расположение. А как Шууль и Авайль?
Пастырь бросил на нее взгляд, в котором гнев сочетался с подозрением:
– Надежда и Изобилие.
– Поуль в это время года должна ведь быть в Доме Мужчин? Тогда смерти мужчин противостоят страсть между зрелыми и надежда пожилого возраста, а это, мне кажется, твой отец, что может быть яснее? Мы можем ожидать перемены в изобилии, верно? Вероятно, это значит, что для начала я рожу близнецов. Удача в созидании сулит многие блага. Что я упустила?
– Ивиль в Печали! – злобно сказал Возион.
– А-а! – Она вложила кинжал в ножны. – Этого я объяснить не могу. А что скажешь ты?
– Обычно это означает болезни, моровую язву. Или же исцеление великой печали?
– Ну, раз так, мне кажется, нам лучше промолчать. И мне, наверное, не следует говорить про остальное, пока я не уверюсь окончательно? – Она вопросительно подняла бровь.
– Да, пожалуй, не следует.
Тут нагромождение хвороста совсем сузило тропу, и Возион направил лошадь вперед, а Гвин последовала за ним. Оставалось надеяться, что он принял оливковую ветвь примирения, которую она ему протянула. Не стоит навлекать на себя вражду пастыря, но тем не менее она не допустит, чтобы он ею помыкал, – и уж конечно, не позволит запугивать себя знамениями. Любое знамение поддается двоякому истолкованию.
Когда тропа снова расширилась, Возион проехал дальше вперед и заговорил с Элим. Гвин не знала, то ли радоваться, что избавилась от него, то ли рассердиться, что он так бесцеремонно пренебрег ею.
Она оглянулась – кто слышал их разговор? Но увидела, что беспокоиться не о чем. За ними следовали Полион с Ниад, но в некотором отдалении, причем всецело поглощенные друг другом. Ниад справлялась с лошадью очень неплохо, если вспомнить, что она впервые ехала верхом. Гвин натянула поводья и остановилась. Они проехали мимо, словно бы не заметив ее. Ну разве любовь не чудо?
Следующий всадник бросался в глаза, щеголяя новехонькой зеленой одеждой. Подручный правителя, Раксал Раддаит. Он неуклюже сгорбился в седле, хотя вначале выглядел опытным наездником. Голову он понурил, словно погрузившись в размышления.
Она решила, что для соглядатая он ведет себя очень странно. Если ему поручено заняться семьей Тарнов, почему он едет один, а не рядом с другими, участвуя в разговоре, задавая вопросы? Если ему поручено разведать эти места – а что он воин, сомнения не было, – так почему он даже не смотрит по сторонам?
Она ударила лошадь каблуками и поехала рядом с ним.
– Прости мое любопытство, Раксал-садж. Не думаю, что мы встречались до этого дня, но почему-то твое лицо мне кажется знакомым.
Он взглянул на нее без малейшего интереса и отвел глаза.
– Быть может.
– Так как же? Где?
– Ты часто бываешь во дворце?
– Ни разу там не была.
Он пожал плечами, разглядывая свои пальцы, держащие поводья.
– Городские церемонии? Например, благодарственное молебствие после конца моровой язвы?
– Да. Я там присутствовала.
– И могла видеть меня там.
Пожалуй, но это не было ответом на ее вопрос. Она задала другой:
– Почему?
– Что – почему?
– Почему я должна была обратить внимание на тебя, когда там был чуть ли не весь город?
Он молчал так долго, что она уже решила, что ответа не получит.
– Я племянник Имквита.
– Что?! Так тебя зовут не...
– Да. Но пока достаточно и этого имени. Начальник гвардии...
– И его наследник?
– Нет. – Раксал покачал головой.
Гвин, сгорая от любопытства, требовательно спросила:
– Почему? Чем так важна Тарнская Долина, что его милость послал на разведки собственного племянника?
– Думаю, ничем. Мой дядя не делится со мной своими мыслями, но, по-видимому, он считает, что Булрион-садж в недалеком будущем обретет большое влияние.
– В чем?
– Этого я не знаю.
Этому она поверить не могла. Возможно, предполагаемый наследник поссорился с правителем и был отстранен? Но если он в немилости, сослан в глухой деревенский край, почему он хранит такое равнодушие? Она не сумела подметить ни гнева, ни озлобления, ни даже безнадежности. Только равнодушие, и ничего, кроме него.
Гвин Солит льстила себя мыслью, что хорошо разбирается в людях. И была раздосадована, что человек может держаться столь непроницаемо. Раксал Раддаит, решила она, либо один из самых ловких лжецов, каких ей доводилось встречать, либо считает ее полной дурой. Либо и то и другое вместе.
– Думаю, время покажет, – сказала она ласково и придержала лошадь, чтобы найти более приятного собеседника.
21
Вереница всадников растянулась по пустоши. Ни разу никакие враги не дали о себе знать, и даже Булрион признал, что на таком расстоянии от Далинга можно уже не нести нескончаемого дозора. Усталые лошади брели вверх по пологому склону, заросшему дроком; солнце окрасило запад неба в багряные тона. От колен и до шеи все тело Гвин мучительно ныло.
– За этим гребнем есть хорошее место для ночлега, – сказал Булрион. – Чему ты смеешься?
А она и не заметила, что смеется.
– Помнишь, что говаривал Кэрп: «Ты нуждаешься в боге, когда тебе требуется возблагодарить кого-то?» Никогда еще я не проводила столько времени на лошади и буду неимоверно благодарна, когда смогу спешиться.
Булрион сочувственно улыбнулся.
– Возможно, твоя ивилгратка сможет дать тебе облегчение?
– Наверное. Но было бы неосторожно просить ее, правда? По такому пустяку, как усталость от седла.
– Пожалуй, так.
– А если место привала обеспечит надежное укрытие, Булл-Бык, то не думаю, что ночью такая усталость будет большой помехой.
Старик заморгал, и его взгляд умудрился выразить одновременно и неодобрение, и восторг.
Гвин все-таки удалось поехать с ним рядом: они проговорили уже несколько часов, и никто им не мешал. Она вряд ли могла бы припомнить хоть слово из этого разговора, но каждая минута была наслаждением. Он был стар. Он был уродлив. В седле он больше всего смахивал на огромный куль муки. Лицо его хранило борозды, оставленные непогодой за полвека с лишним. Даже его густые брови были все в серебре. Но он был дождем в пустыне. Есть люди, которым время идет лишь на пользу, как и вину.
Она, к несчастью, не принадлежала к таким. И после единственного дня под палящим солнцем чувствовала себя высохшей и истерзанной.
– Мне тоже, Ниен, – сказал он негромко, – есть за что быть благодарным. Ты говорила серьезно. Нынче ночью? В кустах, точно нетерпеливые дети? Ты ведь знаешь, мы можем пожениться, как только доберемся до деревни.
– Как тебе угодно, – сказала она лукаво, – но мне кажется, в твоем возрасте не следует упускать ни единого случая, который тебе выпадает.
Он не оскорбился, а захохотал, как она и ожидала. Уже между ними возникла дружеская близость, точно они были женаты годы и годы. Но она знала, что его все еще одолевают сомнения, и хотела разуверить его как можно быстрее. Вполне благовидный предлог. Быть может, она сама была не так уж свободна от сомнений. Но, так или иначе, она твердо знала, что не хочет ждать брачного обряда. Им нужно было скрепить этот их невероятный союз как можно быстрее.
– Кстати, о нетерпеливых детях, – сказал Булрион. – Ты думаешь, ивилгратка способна исцелить собственные ссадины от седла?
Полион и Ниад все еще были вдвоем, единственные среди безлюдья, поглощенные друг другом, слепые ко всему окружающему.
– Не знаю, возможно самоисцеление или нет. Но такая боль ведь пустяк? А вот чувства ее очень уязвимы. Если этот твой внук такой ловкий, каким выглядит, он получит то, чего хочет.
– Я скажу Возиону, чтобы он за ним хорошенько присматривал.
– Хорошенько, но не слишком, – сказала Гвин, взвешивая, вероятно, сходную способность Булриона и Полиона Тарнов незаметно проползать между кустами. – Мы же не хотим, чтобы дозорные схватили не того, правда? – Некоторое время она ехала молча. – А что будет после?
Лицо Булриона под полями шляпы стало сплошным недоумением.
– После чего?
– Прости! Я думала о Рарагаше. Надо бы последовать совету Лабранцы Ламит и послать Ниад туда, а заодно и твою джоолгратку, если завтра она даст о себе знать.
– Хм! Мы же не знаем, говорила ли эта Ламит правду.
– А зачем бы ей было лгать? И обученный целитель много безопаснее необученного.
– Но она ведь может не вернуться.
– Выдай ее за Полиона. Он вернется с ней.
– Он тоже может не вернуться. А скоро время жатвы, и надо строить крепостцу. Сколько людей я могу послать с ними? Вот в чем трудность.
– Решать тебе! – заверила она. – Однако еще одно, и я перестану есть тебя поедом. Оборона – это ведь не просто стены?
Лицо Булриона затвердело в вежливой невыразительности. Она уже знала это выражение, означавшее, что она вторгается в запретные пределы. На этот раз могло показаться, что его щеки выточены из красного дерева, а борода туго накрахмалена. Что же, оборона была в Далинге чисто мужским делом, как, очевидно, и повсюду. Ей следует ограничиться собственным кругом дел. Однако Булрион был не больше воином, чем она, и всякий раз, когда упоминал свою драгоценную крепостцу, она проникалась все большим недоверием к его предположениям и надеждам. Но пока ей лучше было этого не касаться. Да и будет ли он когда-нибудь прислушиваться к ее советам? Любой брак требовал прилаживания с обеих сторон, а в его возрасте меняться и прилаживаться очень трудно.
– Оборона – это для мужчин, как и стратегия. Но я обдумывала то, что сказала Лабранца о карпанцах и возможных бедах в будущем. В Далинге мы плачевно не осведомлены о том, что происходит в остальной Куолии. Войны вспыхивают, а мы узнаем про них через годы и годы. Со всем уважением, любовь моя, вы в Тарнской Долине вряд ли знаете больше. Четверо-пятеро надежных людей, которые побывали бы в Рарагаше, могли бы посмотреть, что и как происходит в широком мире, и вернуться с ценными сведениями, а то и опытом.
– Это верно, – кивнул Булрион, но вряд ли она его убедила. Булрион Тарн предпочитал держать своих цыплят у себя. Под крылом.
Обещанное место ночлега оказалось приятной лощиной с озерком и густыми многообещающими кустами. Кругом царило безлюдье. Гвин спешилась с облегчением, стараясь не показать, что ноги ее не слушаются. Мужчины занялись лошадьми. Они явно считали это мужской работой и вряд ли обрадовались бы, предложи она помочь им. Анейм и Катим разожгли костер с волшебной быстротой и принялись стряпать ужин. Гвин не могла помочь и тут, поскольку не была посвящена в тайны зарданской кухни. А палаток ставить не собирались.
Испытывая неприятное ощущение ненужности, она оглядела лощину и увидела, что таинственный Раксал сидит в стороне, зажав голову в ладонях, и по-прежнему не замечает ничего вокруг. Его присутствие среди Тарнов было необъяснимо. Раксал Стревит – его настоящее имя – пользовался в городе любовью и уважением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69