карета проехала в сторону холма. Сару никто не заметил.
Дверь в доме на углу Черч-стрит была закрыта. Сара громко постучала, зная, что теперь на нее смотрит вся улица.
– Впустите меня! – Лиза была там, Сара точно знала. Она сильно ударяла кулаками по дубовым панелям. Теперь она услышала за дверью шаги. – Откройте! Мне надо войти!
Услышав звяканье двух засовов, Сара опустила руки и отступила в ожидании, пока приоткроется дверь. Во мраке помещения она вначале ничего не разглядела.
– Впустите меня! Я должна видеть Мэтью Хопкинса!
Дверь приоткрылась шире, и она увидела за ней какую-то помятую фигуру. Нагоревшая дымная свеча в руке женщины слабо осветила изрытое оспой лицо и почерневшие зубы.
– Он разрешил вам войти? – спросила женщина.
– Конечно, разрешил, – выпалила Сара, толкнув дверь ладонью и проходя внутрь. – Где он?
– Наверху. – Кивком головы женщина указала куда-то в угол.
Лестница была не освещена, но снизу она могла видеть из-за угла слабый свет из комнаты наверху. Оттуда доносились голоса. Двое мужчин тихо разговаривали, потом послышался женский голос. Но не Лизин. Подобрав юбки одной рукой, Сара стала решительно подниматься по лестнице.
Комната была с низким потолком, окно было закрыто ставнями, из мебели оказались только стол и три стула. За столом сидели Мэтью Хопкинс и его ассистент Джон Стерн. На третьем стуле сидела какая-то женщина, с руками, крепко привязанными сзади к спинке стула, во рту у нее торчал кляп из грязной, пропитанной слюной тряпки. Колени ее были раздвинуты, юбки задраны до бедер.
– Очень хорошо, Мери. Думаю, мы уже знаем, где именно ты найдешь дьявольское вымя. – Хопкинс не отрывал взгляд от блокнота, в котором что-то записывал. Старуха застонала от страха.
– Прекратите! – Сара ворвалась в комнату. – Что вы делаете?! – Ее голос замер, когда она увидела зловещую иглу в руке Мери Филипс. – Боже милостивый, нет!
Мери выпрямилась:
– Это не ваше дело, Сара Паксман. Уходите немедленно!
– Я не уйду! Как вы смеете?! Как можно быть такой жестокой?!
Сара подбежали к Лизе и осторожно одернула ее юбки, потом вынула кляп изо рта.
– Вы не имеете права! – Она развернулась лицом к Хопкинсу. Лиза закашлялась. – Совершенно никакого права!
– У меня есть все права, сударыня. – Хопкинс сощурил глаза от дыма коптившей свечи. – У меня имеется предписание парламента, как предводителя «охотников за ведьмами». Любое противостояние моей деятельности является преступлением против парламента этой страны! – Он подался вперед, вдруг впившись в нее своими маленькими темными глазками, словно хотел пронзить ее взглядом насквозь. Возможно, он вспомнил свой сон. Вытерев лоб рукавом, он произнес: – И оно карается смертью!
В шоке она отступила.
– Я вам не верю!
– Желаете подтверждений? Хотите испытать мою решимость выполнять возложенную на меня Богом работу? Мери, продолжайте. Мне надо знать, где находятся дьявольские метки, и записать признание этой женщины. – Хопкинс снова повернулся к Саре. – А теперь оставьте меня, сударыня, иначе я буду вынужден позвать стражу и предъявить подобные обвинения и вам!
– Вы не посмеете!
– Посмею! – Он наконец встал и, держа коптящую свечу в руке, вышел из-за стола. – Стража! – Голос прозвучал резко и хрипло. Стерн хранил молчание и лишь откинулся на спинку стула, скрестив на груди руки и глядя в лицо начальнику.
В полном отчаянии Сара повернулась к старухе:
– Что мне делать?
Но Мери Филипс уже снова занялась Лизой. Она задрала ей юбки, насильно раздвинула колени и резко вонзила страшную иглу в промежность. Темную тишину здания разорвал дикий крик, и в это время дверь позади Хопкинса открылась и вошли двое мужчин.
– Мэтью Хопкинс, ты попадешь в руки дьявола! – вдруг выкрикнула Лиза. – Он утащит тебя в ад со всеми твоими подельниками! – Она хрипло разрыдалась. – Сара, донеси до сатаны все, что здесь творится! Расскажи ему, и призови к отмщению! – Слова Лизы прервались новым воплем, когда Мери Филипс снова вонзила в тело старухи свою иглу.
Сара замерла на пороге и оглянулась, в слезах. В тусклом свете свечей она увидела, как Мери Филипс снова вонзила свою отвратительную иглу. На этот раз крика не последовало.
– Видите, господин Хопкинс! Мы нашли место, где она не испытывает боли! – раздался мерзкий гортанный смех. – Но она уже во всем призналась! Может быть, «прогуляем» ее сегодня вечерком, чтобы она дополнила свое признание? Думаю, так будет лучше! – Мери Филипс встала, зардевшись от гордости за свой успех, и бросила длинную иглу с деревянной ручкой перед Хопкинсом на стол. С кончика иглы сорвалась густая темная капля крови.
– И пожалуй, надо будет еще проверить ее водой, чтобы не ошибиться. – Изуверка помолчала. – Не проверить ли нам и госпожу Сару, пока она здесь? Мне думается, что она тоже одна из них!
– Нет! – Сара дико озиралась, переводя глаза с торжествующей толстой Мери Филипс, с ее потного красного лица и грязного корсета, на Хопкинса и Стерна в их аккуратных черных костюмах с белыми воротничками и манжетами, и обратно – на измученную старую женщину на стуле, рыдающую от боли, со струящейся по ногам кровью. – Нет! Я не имею к этому никакого отношения!
Когда Сара выбежала вниз по темной лестнице, в спину ей донеслись слова Мери Филипс.
– Не стоит так мчаться, моя дорогая! Я знаю, где тебя найти! И я знаю о твоих интимных местах больше, чем надо, если ты еще не забыла, как я выясняла, почему Господь не дал тебе с твоим мужем ребенка! Теперь нетрудно понять почему! Господь не посчитал тебя достойной стать матерью, волею своей Он решил – не будет у тебя потомства!
Рыдая, Сара бросилась к двери, распахнула ее и выбежала на улицу.
Ветер затих, оставив запах тины и соли в густом тумане, который теперь поднимался от реки к городку, окутав здание и вывеску гостиницы. Его холодная влага осела на ее щеках, залитых слезами, когда она убегала прочь по Хай-стрит.
49
Понедельник , после полудня
С усталым вздохом Паула снова села на стул и взглянула на часы. Проклятие! Она опоздала на поезд до дома. Теперь придется ждать целых двадцать минут! В задумчивости она смотрела на экран дисплея перед собой, на котором появились последние цифры индекса Доу-Джонса – ну вот, упали на шесть пунктов. Паула глядела на них без особого внимания, потом взялась за телефон. Пайерс ответил через тридцать секунд.
– Паула? Как приятно вас услышать!
– Пайерс, вы собираетесь убедить Эмму вернуться обратно в Лондон? – Паула так сильно беспокоилась об этом весь день, что даже не понимала, какой неожиданностью для него может прозвучать ее вопрос.
– Сомневаюсь, что мне это удастся, – ответил он, секунду помедлив. Голос его стал очень сухим. – Вообще-то мы расстались не слишком хорошо. – Паула услышала глубокий вздох. – Если честно, я думаю, что между нами все кончено. Занавес!
– Но она вас все еще любит, – выпалила Паула, лишь потом сообразив, что, по сути, об этом ничего не знает. – По крайней мере, нам с Алексом так показалось... Мы оба почувствовали, что виноваты в том, что вы с Эммой были не очень-то счастливы в воскресенье. – Она прикусила колпачок своей дорогой ручки, пытаясь как-то выкрутиться.
Пайерс вежливо, но безрадостно усмехнулся.
– Пожалуйста, не вините в этом себя. Возможно, вы лишь немного развели нас по противоположным полюсам, но не более того. Это все проклятый дом виноват! Она буквально одержима им! – Пайерс вдруг вспомнил о приличиях. – О боже, извините. Думаю, Эм и я просто достигли естественного финала наших отношений. Наверное, этот дом Лизы лишь дал нам возможность увидеть наши самые слабые места. Лучше раньше, чем позже.
– Пайерс, вы не должны сдаваться. – Колпачок соскочил с ручки и свалился на пол. – Она может в вас сильно нуждаться!
Повисла минута молчания.
– Звучит как предсказание.
– Я не знаю, почему я это сказала...
«Потому что мой муж положил на нее глаз, вот почему! И они теперь так далеко, вдвоем, а мы с Пайерсом здесь, в Лондоне, и ничего не можем сделать! Но это еще не все». Паула усмехнулась.
– Ну, ладно, я просто сделала попытку помирить вас. Пайерс, не пропадайте, держите со мной связь. Вероятно, мы сможем вместе пообедать когда-нибудь?..
Положив трубку, Паула снова взглянула на часы. Теперь ей надо бежать, чтобы вовремя успеть на станцию Ливерпуль и попасть на нужный поезд.
50
Марк отодвинул стопку книг и вздохнул. Он устал, и голова уже просто трещала, но сценарий получался вроде неплохой. Чем больше он читал про Хопкинса, тем более удивительным казался ему этот человек, хотя никто толком не знал, каким же он был? В источниках было полно слов «возможно», «вероятно», «похоже» и «почти с уверенностью». Марк решил, что в принципе этого вполне достаточно. Хопкинс был местный, родился, «вероятно», в Грейт-Венаме, который, насколько понял Марк после изучения карты местности, располагался в восьми километрах по прямой от Маннингтри. Его отец, некий Джеймс Хопкинс, был приходским священником в тех местах с... Марк взглянул на свои записи... да, с 1612 года до, «вероятно», 1634 года.
Марк заехал в Грейт-Венам по пути из Ипсвича. Там он не увидел ничего особенного, кроме прелестной старой церкви в заросшей травой долине, очень тихой, тревожимой лишь пением птиц и тиканьем часов на башне. Обойдя ее, Марк с трудом представил себе это милое местечко как место рождения человека, одержимого такими страшными демонами. Но потом он снова вспомнил о доме Бронте в Хауторте. Возможно, здешние деревни были многолюдные, унылые, нездоровые. Возможно, детям, и Мэтью в их числе, давали молоко с местной фермы, зараженное туберкулезом. Возможно, дети были весьма умные, способные, подавленные обстоятельствами жизни, замкнутые в себе и к тому же с богатым воображением, такие же, как и Бронте. Но на этом сходство заканчивалось.
Как сформировалась непростая личность Мэтью? Марк отыскал сведения, что Мэтью был невысокого роста, наверное, в детстве болел рахитом, что было обычным явлением в те времена. И возможно, физический недостаток развил в нем комплекс неполноценности, который сыграл немалую роль в формировании этого характера. Его мать, Мэри, была гугенотка, поэтому почти наверняка в семье имело место строгое пуританское воспитание, и оно ярко проявилось в одном из сыновей, который стал пресвитерианским священником, и в другом брате, Томасе, который уехал жить в Новую Англию. Было ли в прошлом Мэтью что-либо еще? Ненависть к женщинам... происходила ли она от трудностей общения с матерью или с более пожилой женщиной, например с бабушкой? Марк вздохнул. Это была весьма интригующая идея, но доказать ее реальность никогда не удастся.
Вероятно, Мэтью был достаточно умен и неплохо образован. Он сам упоминает о том, что обучался в Амстердаме и, кажется, специализировался в морском праве. Несомненно, он начал свою карьеру в области морского права, по крайней мере до возникновения более позднего и более доходного дела. Возможно, именно его деятельность на поприще морского права привела его в Мистли, где находился процветающий порт. В то же время, он был владельцем или совладельцем гостиницы «Торн». Странная область деятельности для человека, так страстно придерживавшегося строгих пуританских правил того времени.
Марк встал, немного размялся и подошел к окну. Снаружи было темно. Его окна выходили на канал Регента, и были видны отраженные в воде огни под его окном. Что заставило двадцатичетырехлетнего человека бросить карьеру юриста и заняться охотой на ведьм? Что толкнуло его на этот путь, прославивший его, как настолько жестокого злодея, что «слава» его дошла уже до двадцать первого века? Марк покачал головой. Как сумел Мэтью повести за собой столько народу? Как он сумел присвоить себе право делать то, что он делал? Марк посмотрел на книги. По большей части это было стечением обстоятельств. Англия была раздираема на части и буквально кровоточила. Ко времени первого суда над ведьмами, проведенного Хопкинсом в июле 1645 года, Большой Парламент уже практически сходил с политической арены. Король Карл Первый был разбит Кромвелем, через четыре года он умрет. Местные законы и правительство были в полном беспорядке. Прибавьте к этому атмосферу крайнего религиозного противостояния – католики против англиканцев, англиканцы против пуритан – и прибавьте ко всему этому еще и природу обычных людей, с их склонностью к панике, суеверию, с их слабостью, страхами, завистью и всем прочим, и все это смешалось поистине в смертельный коктейль. Кроме того, казалось, что в Эссексе ведьм всегда было больше, чем где бы то ни было. Интересно было бы сделать несколько намеков на то, почему это было именно так? Сильный религиозный конфликт, традиционное «народное» колдовство, исторически давно независимый народ, проживающий в этих местах... Но в фильме слишком мало времени для подобных философствований.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Дверь в доме на углу Черч-стрит была закрыта. Сара громко постучала, зная, что теперь на нее смотрит вся улица.
– Впустите меня! – Лиза была там, Сара точно знала. Она сильно ударяла кулаками по дубовым панелям. Теперь она услышала за дверью шаги. – Откройте! Мне надо войти!
Услышав звяканье двух засовов, Сара опустила руки и отступила в ожидании, пока приоткроется дверь. Во мраке помещения она вначале ничего не разглядела.
– Впустите меня! Я должна видеть Мэтью Хопкинса!
Дверь приоткрылась шире, и она увидела за ней какую-то помятую фигуру. Нагоревшая дымная свеча в руке женщины слабо осветила изрытое оспой лицо и почерневшие зубы.
– Он разрешил вам войти? – спросила женщина.
– Конечно, разрешил, – выпалила Сара, толкнув дверь ладонью и проходя внутрь. – Где он?
– Наверху. – Кивком головы женщина указала куда-то в угол.
Лестница была не освещена, но снизу она могла видеть из-за угла слабый свет из комнаты наверху. Оттуда доносились голоса. Двое мужчин тихо разговаривали, потом послышался женский голос. Но не Лизин. Подобрав юбки одной рукой, Сара стала решительно подниматься по лестнице.
Комната была с низким потолком, окно было закрыто ставнями, из мебели оказались только стол и три стула. За столом сидели Мэтью Хопкинс и его ассистент Джон Стерн. На третьем стуле сидела какая-то женщина, с руками, крепко привязанными сзади к спинке стула, во рту у нее торчал кляп из грязной, пропитанной слюной тряпки. Колени ее были раздвинуты, юбки задраны до бедер.
– Очень хорошо, Мери. Думаю, мы уже знаем, где именно ты найдешь дьявольское вымя. – Хопкинс не отрывал взгляд от блокнота, в котором что-то записывал. Старуха застонала от страха.
– Прекратите! – Сара ворвалась в комнату. – Что вы делаете?! – Ее голос замер, когда она увидела зловещую иглу в руке Мери Филипс. – Боже милостивый, нет!
Мери выпрямилась:
– Это не ваше дело, Сара Паксман. Уходите немедленно!
– Я не уйду! Как вы смеете?! Как можно быть такой жестокой?!
Сара подбежали к Лизе и осторожно одернула ее юбки, потом вынула кляп изо рта.
– Вы не имеете права! – Она развернулась лицом к Хопкинсу. Лиза закашлялась. – Совершенно никакого права!
– У меня есть все права, сударыня. – Хопкинс сощурил глаза от дыма коптившей свечи. – У меня имеется предписание парламента, как предводителя «охотников за ведьмами». Любое противостояние моей деятельности является преступлением против парламента этой страны! – Он подался вперед, вдруг впившись в нее своими маленькими темными глазками, словно хотел пронзить ее взглядом насквозь. Возможно, он вспомнил свой сон. Вытерев лоб рукавом, он произнес: – И оно карается смертью!
В шоке она отступила.
– Я вам не верю!
– Желаете подтверждений? Хотите испытать мою решимость выполнять возложенную на меня Богом работу? Мери, продолжайте. Мне надо знать, где находятся дьявольские метки, и записать признание этой женщины. – Хопкинс снова повернулся к Саре. – А теперь оставьте меня, сударыня, иначе я буду вынужден позвать стражу и предъявить подобные обвинения и вам!
– Вы не посмеете!
– Посмею! – Он наконец встал и, держа коптящую свечу в руке, вышел из-за стола. – Стража! – Голос прозвучал резко и хрипло. Стерн хранил молчание и лишь откинулся на спинку стула, скрестив на груди руки и глядя в лицо начальнику.
В полном отчаянии Сара повернулась к старухе:
– Что мне делать?
Но Мери Филипс уже снова занялась Лизой. Она задрала ей юбки, насильно раздвинула колени и резко вонзила страшную иглу в промежность. Темную тишину здания разорвал дикий крик, и в это время дверь позади Хопкинса открылась и вошли двое мужчин.
– Мэтью Хопкинс, ты попадешь в руки дьявола! – вдруг выкрикнула Лиза. – Он утащит тебя в ад со всеми твоими подельниками! – Она хрипло разрыдалась. – Сара, донеси до сатаны все, что здесь творится! Расскажи ему, и призови к отмщению! – Слова Лизы прервались новым воплем, когда Мери Филипс снова вонзила в тело старухи свою иглу.
Сара замерла на пороге и оглянулась, в слезах. В тусклом свете свечей она увидела, как Мери Филипс снова вонзила свою отвратительную иглу. На этот раз крика не последовало.
– Видите, господин Хопкинс! Мы нашли место, где она не испытывает боли! – раздался мерзкий гортанный смех. – Но она уже во всем призналась! Может быть, «прогуляем» ее сегодня вечерком, чтобы она дополнила свое признание? Думаю, так будет лучше! – Мери Филипс встала, зардевшись от гордости за свой успех, и бросила длинную иглу с деревянной ручкой перед Хопкинсом на стол. С кончика иглы сорвалась густая темная капля крови.
– И пожалуй, надо будет еще проверить ее водой, чтобы не ошибиться. – Изуверка помолчала. – Не проверить ли нам и госпожу Сару, пока она здесь? Мне думается, что она тоже одна из них!
– Нет! – Сара дико озиралась, переводя глаза с торжествующей толстой Мери Филипс, с ее потного красного лица и грязного корсета, на Хопкинса и Стерна в их аккуратных черных костюмах с белыми воротничками и манжетами, и обратно – на измученную старую женщину на стуле, рыдающую от боли, со струящейся по ногам кровью. – Нет! Я не имею к этому никакого отношения!
Когда Сара выбежала вниз по темной лестнице, в спину ей донеслись слова Мери Филипс.
– Не стоит так мчаться, моя дорогая! Я знаю, где тебя найти! И я знаю о твоих интимных местах больше, чем надо, если ты еще не забыла, как я выясняла, почему Господь не дал тебе с твоим мужем ребенка! Теперь нетрудно понять почему! Господь не посчитал тебя достойной стать матерью, волею своей Он решил – не будет у тебя потомства!
Рыдая, Сара бросилась к двери, распахнула ее и выбежала на улицу.
Ветер затих, оставив запах тины и соли в густом тумане, который теперь поднимался от реки к городку, окутав здание и вывеску гостиницы. Его холодная влага осела на ее щеках, залитых слезами, когда она убегала прочь по Хай-стрит.
49
Понедельник , после полудня
С усталым вздохом Паула снова села на стул и взглянула на часы. Проклятие! Она опоздала на поезд до дома. Теперь придется ждать целых двадцать минут! В задумчивости она смотрела на экран дисплея перед собой, на котором появились последние цифры индекса Доу-Джонса – ну вот, упали на шесть пунктов. Паула глядела на них без особого внимания, потом взялась за телефон. Пайерс ответил через тридцать секунд.
– Паула? Как приятно вас услышать!
– Пайерс, вы собираетесь убедить Эмму вернуться обратно в Лондон? – Паула так сильно беспокоилась об этом весь день, что даже не понимала, какой неожиданностью для него может прозвучать ее вопрос.
– Сомневаюсь, что мне это удастся, – ответил он, секунду помедлив. Голос его стал очень сухим. – Вообще-то мы расстались не слишком хорошо. – Паула услышала глубокий вздох. – Если честно, я думаю, что между нами все кончено. Занавес!
– Но она вас все еще любит, – выпалила Паула, лишь потом сообразив, что, по сути, об этом ничего не знает. – По крайней мере, нам с Алексом так показалось... Мы оба почувствовали, что виноваты в том, что вы с Эммой были не очень-то счастливы в воскресенье. – Она прикусила колпачок своей дорогой ручки, пытаясь как-то выкрутиться.
Пайерс вежливо, но безрадостно усмехнулся.
– Пожалуйста, не вините в этом себя. Возможно, вы лишь немного развели нас по противоположным полюсам, но не более того. Это все проклятый дом виноват! Она буквально одержима им! – Пайерс вдруг вспомнил о приличиях. – О боже, извините. Думаю, Эм и я просто достигли естественного финала наших отношений. Наверное, этот дом Лизы лишь дал нам возможность увидеть наши самые слабые места. Лучше раньше, чем позже.
– Пайерс, вы не должны сдаваться. – Колпачок соскочил с ручки и свалился на пол. – Она может в вас сильно нуждаться!
Повисла минута молчания.
– Звучит как предсказание.
– Я не знаю, почему я это сказала...
«Потому что мой муж положил на нее глаз, вот почему! И они теперь так далеко, вдвоем, а мы с Пайерсом здесь, в Лондоне, и ничего не можем сделать! Но это еще не все». Паула усмехнулась.
– Ну, ладно, я просто сделала попытку помирить вас. Пайерс, не пропадайте, держите со мной связь. Вероятно, мы сможем вместе пообедать когда-нибудь?..
Положив трубку, Паула снова взглянула на часы. Теперь ей надо бежать, чтобы вовремя успеть на станцию Ливерпуль и попасть на нужный поезд.
50
Марк отодвинул стопку книг и вздохнул. Он устал, и голова уже просто трещала, но сценарий получался вроде неплохой. Чем больше он читал про Хопкинса, тем более удивительным казался ему этот человек, хотя никто толком не знал, каким же он был? В источниках было полно слов «возможно», «вероятно», «похоже» и «почти с уверенностью». Марк решил, что в принципе этого вполне достаточно. Хопкинс был местный, родился, «вероятно», в Грейт-Венаме, который, насколько понял Марк после изучения карты местности, располагался в восьми километрах по прямой от Маннингтри. Его отец, некий Джеймс Хопкинс, был приходским священником в тех местах с... Марк взглянул на свои записи... да, с 1612 года до, «вероятно», 1634 года.
Марк заехал в Грейт-Венам по пути из Ипсвича. Там он не увидел ничего особенного, кроме прелестной старой церкви в заросшей травой долине, очень тихой, тревожимой лишь пением птиц и тиканьем часов на башне. Обойдя ее, Марк с трудом представил себе это милое местечко как место рождения человека, одержимого такими страшными демонами. Но потом он снова вспомнил о доме Бронте в Хауторте. Возможно, здешние деревни были многолюдные, унылые, нездоровые. Возможно, детям, и Мэтью в их числе, давали молоко с местной фермы, зараженное туберкулезом. Возможно, дети были весьма умные, способные, подавленные обстоятельствами жизни, замкнутые в себе и к тому же с богатым воображением, такие же, как и Бронте. Но на этом сходство заканчивалось.
Как сформировалась непростая личность Мэтью? Марк отыскал сведения, что Мэтью был невысокого роста, наверное, в детстве болел рахитом, что было обычным явлением в те времена. И возможно, физический недостаток развил в нем комплекс неполноценности, который сыграл немалую роль в формировании этого характера. Его мать, Мэри, была гугенотка, поэтому почти наверняка в семье имело место строгое пуританское воспитание, и оно ярко проявилось в одном из сыновей, который стал пресвитерианским священником, и в другом брате, Томасе, который уехал жить в Новую Англию. Было ли в прошлом Мэтью что-либо еще? Ненависть к женщинам... происходила ли она от трудностей общения с матерью или с более пожилой женщиной, например с бабушкой? Марк вздохнул. Это была весьма интригующая идея, но доказать ее реальность никогда не удастся.
Вероятно, Мэтью был достаточно умен и неплохо образован. Он сам упоминает о том, что обучался в Амстердаме и, кажется, специализировался в морском праве. Несомненно, он начал свою карьеру в области морского права, по крайней мере до возникновения более позднего и более доходного дела. Возможно, именно его деятельность на поприще морского права привела его в Мистли, где находился процветающий порт. В то же время, он был владельцем или совладельцем гостиницы «Торн». Странная область деятельности для человека, так страстно придерживавшегося строгих пуританских правил того времени.
Марк встал, немного размялся и подошел к окну. Снаружи было темно. Его окна выходили на канал Регента, и были видны отраженные в воде огни под его окном. Что заставило двадцатичетырехлетнего человека бросить карьеру юриста и заняться охотой на ведьм? Что толкнуло его на этот путь, прославивший его, как настолько жестокого злодея, что «слава» его дошла уже до двадцать первого века? Марк покачал головой. Как сумел Мэтью повести за собой столько народу? Как он сумел присвоить себе право делать то, что он делал? Марк посмотрел на книги. По большей части это было стечением обстоятельств. Англия была раздираема на части и буквально кровоточила. Ко времени первого суда над ведьмами, проведенного Хопкинсом в июле 1645 года, Большой Парламент уже практически сходил с политической арены. Король Карл Первый был разбит Кромвелем, через четыре года он умрет. Местные законы и правительство были в полном беспорядке. Прибавьте к этому атмосферу крайнего религиозного противостояния – католики против англиканцев, англиканцы против пуритан – и прибавьте ко всему этому еще и природу обычных людей, с их склонностью к панике, суеверию, с их слабостью, страхами, завистью и всем прочим, и все это смешалось поистине в смертельный коктейль. Кроме того, казалось, что в Эссексе ведьм всегда было больше, чем где бы то ни было. Интересно было бы сделать несколько намеков на то, почему это было именно так? Сильный религиозный конфликт, традиционное «народное» колдовство, исторически давно независимый народ, проживающий в этих местах... Но в фильме слишком мало времени для подобных философствований.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74