Для некоторых большее значение имел сиюминутный успех, временная удача, реже - и спасение души на веки вечные и заслуженное блаженство не только на небесах, а еще здесь, на грешной земле.
В эту ночь я был хозяином в городе. Днем на здешних улицах не протолкнешься среди простолюдинов, - воинов, купцов, дервишей, имамов, муэдзинов и прочая и прочая, а вот теперь не было ни души. И все же обольщаться мыслью, что я нахожусь в полной безопасности, не приходилось. Время от времени издалека доносилось бряцанье оружия и топот ночных стражников. Стараясь не попадаться им на глаза, я быстро уходил с их дороги. Но однажды все же не уберегся и чуть было не стал жертвой каких-то оборванцев, прятавшихся в развалинах. Приняв меня за женщину, два разбойника понадеялись на легкую добычу, но просчитались. Одного я сбил с ног ударом рукоятки кинжала, а второй, видя недюжинную силу и проворство во владении оружием «женских ручек», испустил душераздирающий крик: «Ля-илля-гу-у!» - и быстро скрылся в каком-то подземном убежище. Естественно, я не стал его преследовать и постарался поскорее уйти подальше от опасного места.
Нападение бродяг вывело меня из душевного равновесия, напомнило, что я играю в опасную игру, ставка в которой моя собственная жизнь. Мое внимание привлек шум поблизости. Вскоре я приметил процессию из двадцати женщин, до смерти напуганных ночной темнотой, не столько идущих, сколько бегущих по направлению к палаццо, куда нужно было и мне. Что-то подтолкнуло меня к ним, и я неожиданно для себя очутился в самом центре женской толпы. И тут только понял, что это те самые милашки, которыми я совсем недавно любовался в банях. Из их разговоров я узнал, что женщины выражают недовольство отсутствием охраны. Одна из самых здравомыслящих пояснила остальным:
- Все защитники ислама сейчас находятся на крепостных стенах. Даже евнухов отправили туда. Говорят, что вот-вот должен начаться страшный бой и неверные пойдут на приступ…
- А если кто-нибудь задумает черное дело и похитит жен и наложниц Превосходительного? Тогда как? - пропищал тонкий язвительный голосок.
- Тогда мы сами сумеем за себя постоять! - храбро молвила старшая из женщин, и в лунном свете молнией сверкнуло лезвие кинжала, которым она устрашающе взмахнула.
Женщины были настолько возбуждены темнотой и собственными страхами, что не обратили на меня ровным счетом никакого внимания. Я уже радовался тому, что с их помощью легко проникну в дом местного военачальника, но тут вмешались стражники, охранявшие вход.
Один из них дважды пересчитал женщин по головам и, пожав плечами, обратился к начальнику стражи:
- Мой господин! В бани отправились двадцать газелей, а сейчас их на одну больше. Как быть?
- Одной больше, одной меньше… - зевнул тот и махнул рукой. - Чем больше газелей у нашего Превосходительного, тем больше ему удовольствий. Пропусти их!
Через несколько минут я уже осваивался на женской половине дома. На меня по-прежнему не обращали внимания, все готовили любимую жену трехбунчужного к ложу любви, а я молчаливо созерцал происходившее. Это не понравилось одной из служанок.
- Эй, дылда? - неожиданно обратилась она ко мне. - Что-то я тебя не припоминаю… Хоть бы здесь сняла покрывало!
Я тонким голоском прогнусавил что-то про свой зарок, данный самом Аллаху, не снимать чадру до тех пор, пока последнего неверного не покарает рука турецкого воина. Этого оказалось достаточно, чтобы успокоить служанку. Она сказала мне:
- Раз так, то отправляйся на мужскую половину и сообщи, что госпожа готова отойти ко сну…
- Уже бегу, - пропищал я и не торопясь отправился по уже знакомым ходам и переходам к выходу.
Мне опять повезло. Войдя в один из залов, я будто наткнулся на невидимую стену. Прямо передо мной, как вкопанный, набычившись и хмурясь, стоял Селим-паша. Его лицо налилось кровью, затуманенный взор устремился в какие-то неведомые дали. Он даже не посмотрел на меня, будто и я не существовал на свете. Он больше походил сейчас на раскрашенную статую. Мне даже стало как-то не по себе.
«Что же с ним сотворил этот барон? - подумал я. - Будто душу отнял. Стоит как чурбан, и не удивлюсь, если он выполнит волю барона. В голове не укладывается! Ну и возможности у этого негодяя!…» Я спрятался за длинной портьерой, на которой золотом по замше были вытканы игравшие в мяч ягуары. Я стоял теперь совсем недалеко от застывшего Селим-паши. Он даже голову не повернул в мою сторону.
Ждать пришлось недолго. Сначала мимо меня прошествовала толпа женщин, сопровождавших тонкую и грациозную хозяйку, направившуюся в свою опочивальню. Вскоре с другой стороны появился и сам надменный сераскир Измаила Айдос Мегмет, трехбун-чужный паша, окруженный телохранителями-тургау-зами с устрашающими физиономиями. Да, это был он, ошибиться невозможно. Насколько я разбирался в одеждах и обычаях этой страны - в зал входил хозяин дворца.
«Ну сейчас что-то произойдет», - со страхом подумал я и не ошибся.
Селим-паша, которому сераскир приветливо кивнул, оскалился, будто оборотень, готовящийся принять волчье обличье, затем выхватил стилет, врученный ему бароном, и со злобным нечеловеческим визгом, от которого кровь стыла в жилах, бросился на своего начальника и благодетеля.
Телохранители замерли от неожиданности, но уже через миг все-таки успели схватить его. Ну и хорошо - помощь моя не понадобилась…
Однако я рано радовался. Будто подталкиваемый мощной пружиной, толстяк рвался к сераскиру. Он рычал, брызгал пеной изо рта, выкатив глаза так, что они вот-вот должны были выскочить из орбит. Зрелище было жуткое и преотвратительное. И произошло нечто удивительное. Селим-паша тащил за собой двух огромных телохранителей, бессильных справиться с ним, и неумолимо продвигался к сераскиру, который, испуганно вытаращив глаза, пытался вжаться в стенку. Резкое движение - убийца стряхнул с себя тургаузов, навис над сераскиром, будто неотвратимое возмездие за грехи, и занес над его головой стилет. Хозяина дворца ждала неминуемая погибель, но тут раздался мой выстрел, эхо которого прокатилось по помещениям.
Мне показалось, что одного выстрела будет недостаточно, поскольку Селим-паша все же ударил свою жертву. Но тут уж сам сераскир проявил завидную прыть, сумев увернуться и отпрыгнуть в сторону. Селим-паша еще секунду постоял, а потом рухнул на пол.
Сераскир брезгливо отпихнул труп загнутым носком домашней туфли и тихо спросил:
- Кто стрелял?
Я выступил из-за портьеры.
- Кто ты, достойная женщина? Назови свое имя, и ты не сможешь упрекнуть Айдоса Мегмета в скупости и неблагодарности.
Я сбросил покрывало. Раздались возгласы; «О Аллах!», «Да это же мужчина!» Потом кто-то крикнул: «Русский лазутчик! Смерть ему! Смерть!»
Телохранители бросились ко мне с обнаженными саблями, но сераскир повелительным жестом остановил их:
- Стойте! Он спас мне жизнь, и я не могу ответить черной неблагодарностью, Я подумаю, как отблагодарить его. А пока… пока в зиндан.
Обозленные тургаузы схватили меня за руки, содрали женскую одежду и потащили на задний двор, где и бросили в большую яму, в дальнем углу которой лежал труп. Судьба моя, казалось, была предрешена.
Предутренние часы в глубокой яме оказались мучительными для моего тела, но не для духа. Меня бил озноб, холод сковывал все члены, но в душе, как это ни удивительно, воцарились покой и умиротворенность, каковые бывают ниспосланы человеку свыше после исполненного им долга и завершения земного пути.
Со страданиями тела мне удалось кое-как справиться, у своего несчастного бездыханного соседа я позаимствовал овчинную накидку, вывернул ее наизнанку и закутался в нее.
Мысли мои текли плавно. С одной стороны, я пытался осознать, что же произошло со мной, но, с другой стороны, наслаждаясь снизошедшей на меня умиротворенностью, постоянно впадал в отвлеченные рассуждения о вещах вечных и всеобъемлющих - что есть добро и зло, влияет ли на их оценки положение оценивающего и то, что благо для одного, то для других может стать отнюдь не благом. Мне припомнился на этот счет один из разговоров с Осиповским.
Тесная комната, за окном - мороз и снег, скрежет полозьев, ущербный месяц на темном звездном небе.
- Вспомните слова Бёме, - говорил Осиповский. во всем сущем есть противоречие, даже в Боге. Бог и дьявол есть две стороны одного явления.
- Ну а если взять утверждение англичанина Джоржа Беркли, что все идеи мира потенциально существуют в божественном уме, но реальное существование получают лишь в душе человека. И тогда получатся, что единственным полем сражения между добром и злом становится наш ум. Кто победит в этой борьбе - добро или зло, по большом счету неважно, ибо и в том и в другом случае человек ощущает себя одинаково правым, и нигде ему не найти ни подтверждения, ни опровержения этой истины. И мир, и Бог равнодушны и холодны.
- Ваша эрудиция, мой друг, растет, что является фактом похвальным, - усмехнулся Осиповский, который в тот вечер выглядел каким-то усталым и опустошенным. Он махнул рукой. - Хотите знать мое мнение? Все эти теории - пустая болтовня людей, забавляющихся ими словно картежной игрой. А суть проста - есть две пронизывающие мир силы: Добро и Зло, сила созидания и сила разрушения. Они - как в душах наших, так и в каждой молекуле. Это, друг мой, не предположение - это знание. А философия нужна лишь для того, чтобы разум человека покинул тесные стены обыденности и мелких забот и честно решил для тебя, чему и кому он должен служить…
Добро и зло, созидание и разрушение, Свет и Тьма - так все просто! Ну а если подойти с этими мерками к конкретной ситуации, хотя бы к той, в которой я сейчас оказался? К тем людям, с которыми я столкнулся i в действиях которых ничего не мог понять? Ну конечно, я служу добру, мои противники - злу. Ну а если они считают иначе и думают, что к добру и благу нацелены именно они, а я ничего не понимаю и только мешаю им? Ведь я же не знаю их истинных целей, что за Великий, которому они служат? Где же тот арбитр, который нас рассудит?
Скорее всего в этом мне уже не разобраться, поскольку жить оставалось совсем недолго. Хотя… Глупости, ничего мне османы не сделают. Я же как-никак спаситель самого сераскира. Должно же у них быть чувство благодарности…
Потом мне вспомнились слова кривоногого барона о каком-то узле, связанном с именем русского князя. Именно ради смерти этого князя посылал своего помощника барон, но тот, к счастью, не смог выполнить задание. Интересно, кто же все-таки этот князь? В голову приходило несколько сиятельных имен, но кому отдать предпочтение? Ведь жертва была выбрана исходя из какого-то извращенного и таинственного хода мыслей, и логика тут ничем не могла помочь. Но кто бы это ни был, все равно приятно ощущать себя спасителем одной из столь важных особ. К сожалению, спасенная жертва никогда не узнает о том, кому она обязана жизнью.
Минули остаток ночи и следующий день. Хорошо еще, что мои мучители догадались утащить труп, кинули мне теплую дерюгу, накормили какой-то жидкой дрянью. Несмотря на голод, я смог съесть лишь немного. К вечеру спокойствие в моей душе сменилось злостью, потом отчаянием, потом каким-то отупением.
Когда я задремал, то приснился мне престранный сон. Конечно, ничего из приснившегося в действительности не происходило, но картина отличалась стройностью и последовательностью.
… Роскошные апартаменты в Яссах. Бал в доме князя Потемкина Таврического. Горит множество свечей. Вальсирующие пары, кажется, вовсе и не ступают по паркету, а плывут по воздуху, так плавно скользят в Еще ноги партнеров.
Издали мне показали Самого. Григорий Александрович в генерал-фельдмаршальском мундире сидел за столиком и играл в карты. Рядом с ним суетилась маленькая невзрачная личность, пытавшаяся во всем служить великому человеку. Тип этот подавал Потемкину карту из колоды, льстиво подносил табакерку или стакан с вином. Но насколько подобострастен он был отношении князя, настолько же небрежен в обращении с остальными игроками.
- Это сам господин Бергсон, - услышал я восхищенный шепот за своей спиной. - Видите, видите, как благоволит к нему его превосходительство? Я вспомнил, что приглашен на бал в качестве гостя князя. Я приехал в Яссы всего на несколько дней для того, чтобы заключить договор со ставкой командующего на поставку армии новых контрмин моей конструкции. Тогда же и воспоследовало это приглашение.
Григорию Александровичу надоели знаки внимания, оказываемые со стороны Бергсона, неожиданно он бросил карты на стол и небрежно сказал:
- Как жарко! Пойдем купаться.
Вместе с другими гостями я отправился в летний сад резиденции князя. Впереди я видел все того же Бергсона, козликом скакавшего вокруг своего могущественного покровителя.
- Где же мы станем раздеваться? - спросил Бергсон, преданно заглядывая в глаза князя и поглаживая накладку на залысинах лобной части головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48