На них только в наших местах - два трупа. В соседней области на них висит убийство работника милиции. К сожалению, Ракушкин пока единственный, кого мы знаем из всей банды. Сейчас с лим в кабинете работали начальник «тяжкого» отдела Городников со старшим опером Володей Алимовым. Я отправился посмотреть на эту сцену.
Ракушкин, прыщавый, плюгавенький мальчишка с короткой стрижкой «под крутого», совершенно неуместной для его тощей шеи и маленькой головы, скрючился на стуле и бросал злобные взгляды на моих сотрудников. Две недели назад банда взяла питерскую фуру. Один водитель чудом остался жив - умудрился вырваться и убежать в лес. Но перед этим он увидел, как зверски избили его товарища, а потом этот прыщавый гаденыш долго, с остервенением тыкал стальным метровым штырем в распростертое тело и размазывал по лицу чужую кровь.
- Хочу адвоката, - упрямо долдонил Ракушкин. - Меня арестовали не правильно. Я на вас буду жаловаться…
- Пожалуешься? - спросил я, заходя в кабинет. - Я начальник уголовного розыска. С удовольствием выслушаю твои жалобы.
- Ну, эта… - Ракушкин приосанился. - Все не правильно. Арестовали зазря. Я ничего не делал. Адвоката не дают. Когда забирали, чуть руку не вывихнули. А этот, - он указал на начальника отдела, - меня толстой книгой по голове ударил… Больно, блин!
Я смотрел в его мутные глаза и думал: где тот механизм, который превращает человека в чудовище? Что служит толчком, заставляющим убивать, насиловать? Может, Дима и Аля правы, действительно зло живет само по себе и собирает свою кровавую жатву?
- Ты, Ракушкин, задержан по подозрению в совершении разбойных нападений и умышленных убийств.
- Это вранье! Все вранье! Ничего такого я не делал. Честное слово…
- Адвокат тебе будет. Уже вызвали. Чуть позже будет.
- Я без адвоката говорить не стану… Я свои права знаю!
- Будет тебе и следователь, и адвокат. Будет тебе и кофе, и какао с чаем.
Я взял стул и уселся напротив Ракушкина. Судя по всему, уперся он основательно, кто-то ему насоветовал, как вести себя в милиции. Колоться он не собирался. А расколоть его надо было во что бы то ни стало. Прошла информация, что банда завтра обещала /строить еще одну «мокруху». Значит, опять труп, опять слезы и похороны.
- Вот ответишь, где твои подельники, и все тебе будет…
- Ничего не знаю! - обиженно засопел Ракушкин, понял, что в моем лице вряд ли найдет защиту своим «законным интересам». - Не буду говорить! Адвоката!
Таким голосом обычно кричат: «Доктора!»
- Будешь ты говорить, животина. Еще как будешь. - Я взял его за шею и притянул к себе. - Ты думаешь, волчина позорная, что тут с тобой кто-то сюсюкаться будет? Нет. Ты убийца. И никуда тебе от этого не деться. Будешь отвечать… Тебе сейчас за жизнь свою надо бороться. Признаешься, изобразишь в суде на своей поганой роже чистосердечное раскаяние, глядишь, от стенки отмажешься. Получишь каких-нибудь лет пятнадцать… Сейчас общественность наша такую мразь, как ты, обожает. Вам и гуманизм судебный, и помилования, и амнистии. Глядишь, и выживешь. Я отпустил его и отбросил на спинку стула.
- На понт берете, менты!
- Ух ты, какие они слова знают.
- Ничего не скажу! - визгливо завопил Ракушкин.
- Правда? Заложишь ты своих корешей, как миленький, деваться тебе некуда.
- Нет!
- Ты что, боишься их? Что за стукача сочтут, отомстят? Не отомстят и за стукача не сочтут, потому как скоро вы будете наперебой друг друга закладывать, чтобы свою вину на других свалить.
- Нет!
- Тебе не их надо бояться. У водителя, в которого ты штырем тыкал, трое детей осталось, притом одна из дочек больна церебральным параличом, прикована к коляске. А Гейдар Абдуллаев, тот милиционер, его вы месяц назад «сделали». Он через Афган и Чернобыль прошел. А вы его, сучьи дети, бензином облили и еще живого сожгли.
- Это не я. Я ничего не скажу, - долдонил Ракушкин. - Я требую адвоката.
- До адвоката еще дожить надо… Слушай, Сергей, а ты летать умеешь?
- Как это?
- У нас на допросах всякое бывает. Иногда клиенты нервные попадаются, из окон выпрыгивают. А тут шестой этаж, внизу двор УВД, плиты навалены - гараж строим. Самое главное, это окно ниоткуда со стороны не просматривается. Улавливаешь?
- На понт берете! Ментам это нельзя… Я взял его за шкирку, сдернул со стула и потащил к открытому окну.
- А!… - начал было орать Ракушкин, но я так сдавил ему ладонью рот, что теперь вырывалось только мычание. Я прижал мерзавца к подоконнику. Он смотрел на меня, выпучив глаза. Не знаю, что он такого прочитал в моем лице, но только начал бледнеть. Я подтолкнул его вперед. Еще одно усилие - и он полетит вниз.
- Даю тебе три секунды на размышление.
Я прижал его так, что только косточки хрустнули.
- Скажу… Все скажу!…
Он рассказал все. Клык - Виктор Клычков: «у своей бабы на Челюскинской»; Балбес - Матвей Шипунов: «наверняка дома чалится, очкарик»: Гоги Паркадзе, кличка Гога: «в спортзале на Купеческой железяки тягает». Из оружия у банды два пистолета и обрез. Клык с пистолетом не расстается, любит его больше родной мамы…
- Семеныч, - сказал я в телефонную трубку. - Поднимай своих ребят в ружье. Три группы по три-четыре бойца. «Рафик» и «Жигули» - твои, остальной транспорт - мой.
- Кого берем? - уточнил командир спецназа.
- Банду по ОПД «Дальнобойщики». Три бандюка. Вооруженные, так что экипируй своих по тяжелому варианту.
- Отлично. А то мои хлопцы без дела размякли.
- Через двадцать минут жду вас в моем кабинете та инструктаж.
Через сорок минут три группы на семи машинах разъехались по городу.
- А здорово вы Ракушкина «расплющили», Виктор Иванович, - уважительно сказал Володька Алимов. - Он даже поверил, что вы его в окно выкинете.
- А ты не поверил?
Алимов только усмехнулся.
«Выкинул бы. Не сомневайся. Такая гнида права не имеет небо коптить», - сказал я, но не в слух, а про себя.
Вложил всех Ракушкин со страху тютелька в тютельку. В указанной им квартире на Челюскинской действительно кто-то находился. Мы пошли к соседке сверху. Она пожаловалась, что «Натаха со своим мужиком совсем достали»: шум, музыка, пьяные вопли - и так уже три дня. По описаниям «Натахин хахаль» явно походил на Клыка, равно как и на словесный портрет, составленный нами ранее со слов потерпевших. Мы нарисовали план квартиры, а потом взялись задело.
- Пошли, - сказал Семеныч.
Спецназовец размахнулся и с одного удара «ключом» - тяжеленной квадратной кувалдой - высадил дверь. Трое бойцов в бронежилетах влетели в квартиру. Шум, звон разбиваемого стекла, звуки ударов, мужской вопль, женский визг, буханье какой-то перевертываемой мебели. «Лежать, сука!…»
Все. Сделано! Теперь можно входить без риска помять костюм.
Голый, как Адам, красавчик лет двадцати пяти лежал в наручниках на полу. Его голливудскую физиономию слегка портил расквашенный нос. Голая, как Ева, девица сидела на мятой кровати, прижав ладонь ко рту и всхлипывала. На полу валялся пистолет «Макарова».
- Под подушкой прятал, супермен хренов, - сказал Семеныч.
В комнате царил беспорядок. В углу стояли ряды бутылок. Мартини, виски - да, тут самогоном баловаться брезговали. На полу были раскиданы какие-то очистки, тряпье. На подоконнике лежал здоровенный пакет с анашой и валялись обугленные самокрутки.
- Бог ты мой, чем вы тут занимались? - покачал я головой, осматриваясь.
- Чем, чем?! - Девица распрямилась, стыдливость не относилась к числу ее достоинств. - Пили и трахались три дня! И никуда не выходили!
- Ну да, после последнего дела расслабиться надо было, Не так ли, Клык?
- Ох, - застонал он.
Балбеса взяли прямо в его собственной квартире. Он сидел за компьютером. Гогу также задержали в том месте, которое назвал Ракушкин. Последний при задержании что-то недопонял и даже попытался принять боевую стойку, чтобы продемонстрировать свою завидную физическую подготовку. Но после удара прикладом автомата по голове весь его боевой пыл куда-то испарился.
К пяти часам вечера вся компания успела расколоться. Они начали писать признательные показания. Клык поведал нам о семи убийствах.
- Так бы дальше и убивали? - спросил я его. Клык нахально улыбнулся. Он уже успел освоиться у нас и теперь сидел, закинув ногу на ногу.
- А что? И убивали бы.
- Зачем?
- Бабки нужны были. Ну и нравилось. Это как наркота затягивает, Стоит только раз попробовать.
- Как будто приоткрываешь дверь в иную действительность, где все по-другому, где чужая боль разливается жгучим удовольствием по всему телу, где вырываешься из тоскливой обыденности и скучищи…
- Похоже… Откуда ты знаешь, начальник?.. - Клык даже в лице изменился.
- От верблюда…
Вечером я вспомнил о своих делах. О том, что надо все-таки разобраться с квартирой номер семнадцать, что в доме на улице Клары Цеткин. Я вызвал Володю Алимова.
- Мне надо кое-какую установку сделать. Подстрахуешь?
- Нет вопросов,
У оперов не принято проявлять излишнее любопытство в подобных случаях.
И вот я опять на улице Цеткин перед почти что выселенным домом. Как и вчера, здесь было пустынно. Мы направились к интересующей нас квартире. К моему удивлению, дверь была опечатана ремонтно-эксплуатационным управлением. Я начал названивать в соседние квартиры. В двух никого не было. В третьей теплилась жизнь.
- Кто там? - послышался приглушенный дверью женский голос.
- Милиция.
- А откуда я знаю, что вы из милиции? Может, грабители.
- Да какой грабитель в ваши трущобы полезет?
Этот довод почему-то показался убедительным. Дверь открыла полная женщина лет сорока на вид, в синем спортивном костюме. Она пропустила нас в тесную комнату, предложила чай, от которого мы отказались,
- Вы соседа из четырнадцатой квартиры знаете?
- Карнаухова?
- Да. Владимира Шамилевича.
- Конечно, знала.
- А где он? Почему дверь опечатана?
- Так он же умер на днях.
- А кто в его квартире живет?
- Никого. У него ни родственников, ни постоянной женщины не было. Его позавчера кремировали.
- Вы не замечали, никто не пытался вскрыть его квартиру? Никакие странные люди здесь не появлялись?
- Нет. Никого не видела.
- Подумайте получше. - Я описал парочку, которая вчера была в квартире.
- Нет, таких не видела…
Аля появилась в моей квартире без пятнадцати одиннадцать.
- Больше слежки за собой не замечала? - спросил я у нее.
- Нет. Я бы почувствовала.
- Вам, колдунам, легче… Ты не знаешь такого Владимира Шамилевича Карнаухова?
- Не знаю… Хотя фамилия кажется мне знакомой… Хоть убей, не вспомню, где я ее слышала.
Мне следовало бы заняться им вплотную, этим «фениксом, возрождающимся из пепла»… Эх, если бы знать, где поскользнешься…
Аля уже давно спала, а я даже глаз не сомкнул. Тревога охватила меня. Надо было вспомнить что-то очень важное. Но что? Машинально я взял папку с рукописью и только начал читать продолжение, как забыл обо всем…
* * *
"Я в растерянности отступил, понимая, что происходит нечто ужасное. Мысли мои заметались. Совершенно не к месту пришло в голову, что для зачуханного, нерадивого солдата, которым себя изображал Прянишников, у него слишком правильный, прямо дворянский выговор, что он сжат, как пружина, и кажется сейчас сильным и опасным врагом. И что положение мое аховое.
Опомнившись, я потянулся к пистолету, с которым обычно не расставался. Я был довольно подвижен, ловок, страх придал мне резвости, но все равно я не успел. Мне противостоял слишком опытный противник, движения которого были молниеносны и смертельны, как выпад азиатской кобры. Миг - ив его руках мелькнул кинжал, еще миг - и острие с силой вонзилось мне в грудь.
Взмахнув руками, я повалился на землю и покатился с холма прямо в застоявшуюся воду пруда. Всплеск, ожог холодной воды.
Когда я падал, то был уверен, что душа моя сейчас навсегда расстанется с телом. Однако уже через секунду понял, что везение не оставило меня, и если суждено мне умереть сегодня вечером, то не от этого удара. Дело в том, что я всегда носил с собой в специальном кармашке на груди небольшую металлическую коробочку с нехитрым набором инструментов, необходимых в инженерном ремесле. Лезвие кинжала наткнулось на нее, скользнуло вдоль и лишь слегка рассекло кожу.
Понимая, что теперь моя жизнь зависит от сообразительности и ловкости, я постарался сбросить с себя верхнее платье и бесшумно проплыл под водой до большого камня у самого основания холма, с которого я скатился в пруд. Тут я высунулся из воды и позволил себе немного отдышаться. Потянулись тягучие минуты, я здорово промерз, но боялся не только покинуть пруд, но даже громко дышать. Никто не дал бы мне гарантии, что убийца ушел, а не сторожит меня где-то рядом. Я уже собирался выбраться на берег, но тут чьи-то голоса заставили меня вновь окунуться в затхлую жижу. На берегу замаячили три фигуры.
- Все в порядке, - послышался голос Прянишникова. - Я убил его наповал.
- Молодец, Пангос. Твой знаменитый удар знают во многих городах и странах. Во всяком случае графу Эстербели и маркизу Кондаку они помниться будут долго… На том свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48