Женщина прошла в бани,.
«Смотри-ка, все же он меня заметил! Надо быть осторожней!»
- Хорошо, Ибрагим, ты свободен. Я запомню твою верную службу и отблагодарю за нее, не сомневайся.
- Мой отец служил вам честно. Еще с вашим отцом он участвовал в боях с иноземцами. Да воздаст Аллах истинным правоверным за их муки! Да покарает он неверных огнем и мечом!
- Иди, Ибрагим, иди! Я знаю, что ты надежный человек. Иди и следи за всеми, кто здесь ходит.
Ибрагим, пятясь, выскользнул из помещения и, не заметив меня, выскочил во двор.
- Мы встречаемся с тобой, барон, не впервые в этом благословенном приюте покоя и неги, - неожиданно перешел на немецкий рослый янычар.
- Да, слуга Великого. Но русские пушки достают уже и досюда.
- Они обстреливают весь город… Отдыхай, барон! На этом ковре ты можешь отведать настоящие восточные сладости. Все для твоей милости.
- Я не могу даже помышлять о еде, пока не выполню свой долг, - хмуро проворчал переодетый барон.
- В чем же он состоит? - спросил толстый турок.
- Я должен выполнить свое предназначение, но для этого необходимо нарушить естественный ход вещей…
- Как, барон?
- Ты ведь, Селим-паша, занимаешь высокое положение в турецкой армии?
- Еще бы, - хвастливо промолвил толстяк. - Я двухбунчужный паша! Меня ценит сам сиятельный сераскир Измаильский!…
- А как ты думаешь, брат, что скажет твой сераскир, если ему вдруг станет известно, что к безвременной кончине самого турецкого султана Абдул Хамида приложил руку некий Селим-паша?
- Как это может случиться? - беспечно спросил толстяк.
- Пути нашего великого господина неисповедимы. Всем хорошо известно, что султан, потрясенный падением Очакова и другими поражениями, уже подумывал о подписании мира с неверными. Так?
- Да…
- Но вместе с его смертью надежды на прекращение войны рухнули. А вот вступивший на престол двадцатидевятилетний Селим Третий не пожелал начинать свое правление с позорного мира. И поэтому война вспыхнула с новой силой… А кто подливал масло в огонь?
- Мы…
- Опять правильно! А кто убил старого султана? Каким ядом, кстати, воспользовался убийца?
- Моим фамильным ядом…
- Ну а если подробности об убийстве станут известны вашему трехбунчужному сераскиру?
- Нет, нет! Ты не сделаешь этого!… Хотя бы ради нашей давней дружбы!
- Конечно, не сделаю, если ты ради нашей давней дружбы уничтожишь еще и сераскира Измаильского,
- Что?!
- Да, брат! Это необходимо! Знай же, трехбунчужный собирается сдать Измаил русским без боя, а этого не желает наш великий господин…
- Яне пойду на это!…
- Горячишься, брат… Подумай как следует.
- Нет, нет и нет!
- Зря… Ну что же, найдутся другие дети сатаны, которые сделают это…
Я успел заметить, как в пиалу с чаем, стоявшую перед толстяком, упал какой-то черный шарик, ловко подброшенный туда бароном. Он растворился в жидкости моментально, не изменив обычного цвета и вкуса ароматного напитка.
- Допивай свой чай и расходимся, - сказал барон, пристально глядя в глаза янычару.
Тот каким-то подневольным движением схватил пиалу и отпил из нее. Тут же глаза его закатились, а все тело затряслось в судорогах. Это продолжалось не более минуты, после чего все кончилось, и Селим-паша взглянул помутневшими глазами на барона.
- Чего изволишь, повелитель? - спросил он.
- Я - сатана! - сказал барон. - Я твой великий господин. Я приказываю тебе, ничтожный, пойди в дом сераскира и убей его ударом кинжала в грудь!
- Я понимаю тебя, мой великий хозяин!
- Ты убьешь его вот этим кинжалом!
Барон вложил в руку двухбунчужного стилет. На его рукоятке я увидел знакомый символ - змея, опоясывающая солнце.
- Я убью его! - яростно прорычал толстяк и, сжимая рукоятку стилета, выскочил в сад.
- Не сомневаюсь в этом! - ухмыльнулся барон и безмятежно разлегся на коврах.
Я вышел вслед за одурманенным Селим-пашой на свежий воздух. Теперь я знал, что мне делать…"
* * *
Этот сон был еще ярче, чем предыдущие. Он выглядел настолько реальным, что возникал вопрос: а где же все-таки настоящая действительность - там или здесь, в моей двухкомнатной квартире? Я видел вновь перед собой шахматную доску. Рядом был еще кто-то.
Он стоял ко мне спиной, и я никак не мог осознать, имеет ли он определенную материальную форму или просто является сгустком тьмы. Это был мой враг. Он начал оборачиваться, и тут я проснулся в холодном поту. Часы показывали без четверти восемь. Аля спала, натянув простыню на голову и съежившись под одеялом. Она пошевелилась и проснулась…
Мы сидели и завтракали. Я без всякого аппетита жевал бутерброд с колбасой. По утрам я почти ничего не ем.
- Сегодня что-то случится, - каким-то неживым голосом произнесла Аля.
- Что случится?
- Что-то страшное.
- «Случилось страшное», как поется в телерекламе.
- Я чувствую, сегодня будет какая-то развязка клубку, который нас опутал.
- Если верить убийце, отправившему на тот свет-беднягу монаха, сегодня мой последний день. И нужно уже заботиться о поминках.
- Ты все еще никак не можешь поверить в то, что я тебе говорю.
- Во что-то могу поверить. То, что я видел в лаборатории, приходится воспринять как данность, но доверять всей чуши, которую вы с Димой мне наговорили… Нет, это слишком.
- Витя, сегодня правда твой последний день. И мой - тоже. И сейчас идут последние часы, когда мы еще можем как-то повлиять на обстановку. Дальше мы будем просто раздавлены.
- Ты такие вещи говоришь… Это тебе не карточные масти угадывать, тут замах шире нужен.
- Я говорю то, в чем уверена. - Аля со стуком поставила чашку с чаем на стол. Чашка треснула, и по скатерти начало расплываться коричневое пятно.
- Что ты от меня хочешь?
- Не знаю. Это можешь знать только ты. Я уверена, ты единственный, кто способен еще повернуть ситуацию.
- Может быть, ты и права, - вздохнул я. - Но я просто не знаю, что могу сделать. Понимаешь, не знаю,
- У тебя осталось еще немного времени, чтобы узнать это, дорогой.
- Тебя подвезти до работы?
- Не надо.
- Будешь ухолить, закрой дверь на два оборота, Ключ - на трюмо. До вечера.
- До вечера еще неизвестно, что произойдет…
Погода сошла с ума. Ветер крепчал, пригибая деревья, стуча сучьями по металлической крыше гаража. Я подсоединил дворники, отключил противоугонное устройство, снял с педали колоду, включил зажигание и вывел машину со двора.
Люди спешили по суетным утренним улицам на работу, ждали автобус, пригибались под порывами ветра, отворачивались от летящей в лицо пыли. До Чумазовки я добрался быстро. Еще за завтраком я понял, что упустил при обыске нечто существенное. Там должно быть что-то чрезвычайно важное, о чем говорил убийца.
«Снята вторая печать, - вспомнились мне слова бродяги. - Возьми в моем жилище гри…»
Он недоговорил. Я так и не узнал, что такое «гри». С какой стати убийца стал бы помогать мне? Не знаю, какие у него были соображения, но, по-моему, он все же хотел мне помочь. А о мотивах будем гадать потом… Если выживем.
Сантиметр за сантиметром я начал осматривать домик. Углы, половицы, подпол, чердак. Не забыл даже проверить, нет ли во дворе свежевзрыхленной земли.
То, что искал, я обнаружил под полом. Предмет, по форме и размером напоминающий портсигар, сделанный из какого-то гладкого, крепкого, блестящего металла, на котором не было ни одной царапины. По корпусу шла черная полоса и ряд разноцветных кнопочек. Я нажал на одну из них, и на поверхности «портсигара» появился разноцветный кристалл. Я дотронулся до него, но мои пальцы ощутили лишь пустоту. По-моему, кристалл был голографическим изображением.
- Еще один подарок с того света, - произнес я вслух. Вряд ли кто на Земле способен создать подобную вещь. Насколько я читал, технология голографических проекций пока не развита. Но дело даже не в этом. Я просто чувствовал чуждость этого предмета для нашего мира.
- Гри, - произнес я, пытаясь поймать ускользающую мысль. И тут на меня снизошло озарение. - Гризрак!
Это слово поднялось откуда-то из тьмы, пришло издалека. Я готов был поклясться, что когда-то очень хорошо знал его. И видел этот предмет не впервые. Он когда-то сыграл большую роль в моей жизни… В какой именно жизни? - вдруг как током пронзило меня… Я присел на расшатанный стул на кухне домика и попытался собраться с мыслями, вспомнить то, что должен был вспомнить и что закрыто от меня за семью печатями. И не смог.
Надо навестить преступника. Может быть, врачи привели его в чувство?
* * *
Городской медицинский центр был один из лучших в регионе. Сюда привозили больных из других областей в расчете на отличное оборудование и прекрасных специалистов. Оставив машину на стоянке, я прошел через парк с высокими липами, скрывавшими современные многоэтажные корпуса. В ординаторской реанимационного отделения напялил белый халат и в сопровождении завотделения - здоровенного, с волосатыми руками лысого детины - прошел в палату. Один из охранников, долговязый сержант, дремал на стуле. Второй, широкоплечий старшина, считал галок за окном, сидя на подоконнике. Увидев меня, он вскочил, вытянулся и отрапортовал:
- Товарищ майор, за время несения службы никаких происшествий.
- Угомонись. Вам же сказали, чтобы глаз не спускали с убийцы, а вы тут… отдыхаете!
Старшина ткнул в бок своего напарника, тот очнулся, непонимающе осматриваясь.
- Да куда же этот злыдень денется? - рассудительно произнес старшина. - Мы его наручниками к кровати пристегнули… Как трупешник валяется. Не шевелится даже.
- А вдруг придет в себя. Наручники же расстегнуть - плевое дело. В общем, еще раз такое увижу - пеняйте на себя.
- Орлы, - усмехнулся завотделением, обводя насмешливым взглядом милиционеров.
Рядом с кроватью больного стояла тумбочка с каким-то аппаратом, щупальца которого тянулись к неподвижному телу, а по экрану ползла зубчатая кривая. Грудь бродяги вздымалась ровно, на лице играл здоровый румянец, В целом выглядел он неплохо, если, конечно, не обращать внимания на такие мелочи, как полная неподвижность и бесчувственность к внешним раздражителям.
Я нагнулся, пощупал пульс больного. Ровный, наполненный. Я уже хотел отойти, как его рука дернулась и впилась мне в запястье с такой силой, что даже с моим кандидатством в мастера спорта по тяжелой атлетике пришлось бы попотеть, чтобы вырваться.
Неживым, глухим, будто доносящимся издалека голосом он произнес:
- Луна… сломает третью печать… Он придет на старое место и откроет… откроет дверь… Ты умрешь… Гризрак.
Я вздрогнул. Он повторил слово, которое недавно пришло мне в голову. Значит, оно вовсе не результат расшалившегося воображения.
Рука бродяги безжизненно упала на простыню, веки дрогнули. По лицу начала расплываться зеленоватая бледность. Завотделением бросился к нему, потом резко ударил по кнопке вызова сестры. Вскоре все закрутилось, замелькали белые халаты. Инъекции, непрямой массаж сердца.
- Пульс сто сорок, слабеет!… Пульс нитевидный, судорога! - кричал завотделением, давя на грудную клетку пациента. Он кинул на меня быстрый взгляд. - Да уйдите вы отсюда! - И опять медсестре:
- Готовьте шприц с адреналином…
Минут через десять завотделением вышел из палаты.
- Будет жить твой душегуб, господин сыщик, - ухмыльнулся он и хлопнул меня по плечу…
* * *
"Селим-паша нетвердой походкой хорошо подвыпившего человека, хотя Аллах и запрещает правоверным мусульманам употреблять спиртное, направлялся к центру города-крепости, - читал я очередную пожелтевшую страницу, - Мы (я шел за ним) миновали Западные ворота, прошли несколько узеньких улочек, где едва-едва могли разминуться два осла с поклажей, и наконец вышли к роскошному палаццо, который был воссоздан в стиле дворцов, некогда принадлежавших венецианским дожам. С трех сторон прекрасное строение оберегали рукотворные пруды и лишь с одной стороны - янычары из личной охраны грехбунчужного паши.
Бросив несколько слов стражникам, Селим-паша важно проследовал в сад и ступил на дорожку, ведущую к увитой плющом и диким виноградом арке. За ней он и скрылся. А мне не оставалось ничего другого, как быстро просеменить мимо усатых здоровяков и исчезнуть в ближайшем проулке.
Теперь только одна мысль владела мной: как проникнуть во дворец, в его внутренние апартаменты. 5 и сам не знаю, почему вдруг загорелся неистовым желанием предостеречь сераскира от убийцы, а затем уговорить его решиться на сдачу крепости без 5оя. Уж очень не хотелось мне видеть поле будущей битвы, усеянное телами убиенных солдат. В душе я все же не был военным человеком, для которого естественным состоянием является желание уничтожить врага. Я полагал, что всякому человеку свойственно искать компромисс, уходить от гибельного противостояния. А раз так, то всегда можно договориться с противником и с помощью мелких уступок выиграть в главном. Потому-то и предполагаля, наивный человек, что мне следует «открыть глаза» трехбунужному, поведать о том, что видел, и попросить рассудить здраво… Однако я даже не мог предположить, то далеко не все живущие под этим небом разделяет мои взгляды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48