Альма, казалось, была среди них своей, и это впечатление не нарушала даже ее природная грация. Они были похожи на какую-то жуткую семью. Я отошел, подумав, что если этот тип заметит меня, мне несдобровать.
Этот человек-волк мне о чем-то напомнил. Скоро я понял: Х.Х.Х.
Скоро он рывком поднял мальчика с тротуара, кивнул Альме и сел в машину, стоявшую рядом, так и держа свой стакан с пивом. Мальчик залез на заднее сиденье. Машина тронулась.
Тем же вечером я позвонил ей. Она оказалась дома.
— Я видел тебя пару часов назад. Я думал, ты еще в Сан-Франциско.
— Мне стало скучно, и я вернулась раньше. Не звонила тебе, чтобы не отрывать от работы. Дон, бедный! Ты, наверное, вообразил невесть что!
— Кто был этот человек, с которым ты говорила? Бритый, в темных очках и с мальчиком?
— А, этот. Так это его ты видел? Его зовут Грег. Мы знакомы по Новому Орлеану. Он приехал сюда учиться, потом его выгнали. А мальчик — его брат. Их родители умерли, и Грег о нем заботится, хотя я должна сказать, не очень хорошо.
— Он из Нового Орлеана?
— Конечно.
— А как его фамилия?
— О, какой ты подозрительный! Его фамилия Бентон. Они жили на соседней улице.
Все это звучало убедительно, но я не мог забыть внешность этого Грега Бентона.
— Он из Х.Х.Х.?
Она засмеялась.
— Мой бедный дорогой Дон все прикинул! Нет, конечно. Не думай о нем. Не знаю, зачем я вообще тебе сказала.
— Так ты правда знаешь людей из Х.Х.Х.?
— Но немного…
Я с облегчением вздохнул. Конечно, она напускала на себя таинственность, а «человек-волк» — ее старый знакомый из Нового Орлеана, который в полутьме произвел на меня странное впечатление, как… как сама Альма тогда, на лестнице.
— А что этот… Бентон делает?
— Я думаю, он торгует лекарствами… не совсем легальными.
Это объясняло его странный вид и его присутствие в баре «Последний риф». Но Альма почему-то выглядела раздраженной.
— Если ты закончил дело, пожалуйста, подойди и поцелуй свою невесту, — сказала она. Я оказался у двери через несколько секунд.
Той ночью случились два происшествия. Мы лежали в постели Альмы, окруженные обстановкой, которую я уже описал. Большую часть ночи я скорее думал, чем спал, и один раз легко коснулся голой руки Альмы. Меня будто ударило током — не электрическим, а током концентрированной энергии, будто я коснулся огромного слизняка. Я отдернул руку, она пошевелилась и пробормотала: «В чем дело, дорогой?» — и я тоже что-то пробормотал в ответ. Потом я уснул, и мне приснилось ее лицо, но не знакомое, а какое-то чужое и такое страшное, что я со стоном проснулся и уже не мог уснуть.
Глава 4
Может быть, с этого и начались перемены, но внешне наши отношения не менялись, по крайней мере до уик-энда в Стилл-Бэлли. Мы занимались любовью часто и охотно, Альма продолжала говорить о нашей жизни после женитьбы. И я продолжал любить ее, хотя и сомневался порой в правдивости ее слов. В конце концов разве я не был писателем и тоже своего рода лжецом? Моя профессия состояла в том, чтобы придумывать события и людей, окружая их более или менее правдоподобными деталями, и выдумки других не должны были меня смущать. Мы решили пожениться в Беркли в конце весны и закрепить таким образом наше счастье. Но, по-моему, перемены уже начались с того момента, как я дотронулся до нее ночью, хотя я их еще не заметил.
Конечно, переменам способствовало мое «принятие». Накануне лекции о Крэйне я не выдержал и прямо спросил ее об этом; у меня было плохое настроение, поскольку я знал, что не готов.
— Слушай, если я «принят» не тобой и не миссис де Пейсер, то кем? Мне интересно. Может, это твой приятель из бара? Или его идиот-братец?
Она улыбнулась немного нервно:
— Придется тебе сказать. Мы уже достаточно близки.
— Да, уж скажи.
— Я знаю, что это прозвучит странно.
— Ничего. Мне надоело неведение.
— Тот, кто тебя принял — мой старый любовник. Подожди, Дон, это не то, что ты думаешь. Он умер.
— Умер? — Я так и сел. Конечно, я был удивлен, но теперь мне кажется, что я и ожидал чего-то подобного.
Она кивнула со своим обычным иронически-серьезным выражением.
— Да. Его зовут Тэкер Мартин. Я связана с ним.
— Связана?
— Постоянно. Я говорю с ним. Ты ему нравишься, Дон. Очень нравишься.
— Польщен.
— Да. Я ему все рассказываю. И он мне все время говорит, что мы должны пожениться. Ты действительно нравишься ему. Если бы он был жив, вы бы подружились.
Я молча смотрел на нее.
— Я же говорила, что это прозвучит странно.
— В самом деле. А как давно он умер?
— Пять или шесть лет назад.
— Еще один старый друг из Нового Орлеана?
— Именно.
— И вы были близки?
— Мы были любовниками. Он был старше, намного. Он умер от сердечного приступа. Через два дня после этого он начал говорить со мной. Он два дня не мог найти телефон, — она замолчала.
— А сейчас он говорит с тобой?
— Он слушает. Он рад, что ты узнал о нем.
— Не могу сказать то же о себе.
— Попробуй понять. Ты ему нравишься, Дон. Все будет хорошо, так же, как и раньше.
— А когда мы с тобой в постели, этот Тэкер тоже тебе звонит?
— Думаю, что да. Эта сторона его всегда интересовала.
— И он дает тебе советы?
— Иногда. Это именно он напомнил мне о друзьях отца на Поросе. Он думает, что тебе это понравится.
— И что, он думает, я буду делать теперь, когда узнал про него?
— Он говорит, что ты несколько растерян и думаешь, что я немного не в себе, но тебе нужно только попытаться понять — ОН здесь и никуда не денется, и ты здесь, и мы поженимся. Поэтому думай о нем просто как о части меня.
— Я не могу поверить, что ты действительно говоришь с человеком, умершим пять лет назад.
На деле я был очарован всем этим. Беседы с духами, бывшие в моде в XIX веке, хорошо подходили Альме. Конечно же, разговорчивый дух Тэкера Мартина был иллюзией; у кого угодно, кроме Альмы, такая иллюзия свидетельствовала бы о серьезном умственном расстройстве. Мне не нравилась и процедура «принятия» бывшим любовником.
Я поглядел на Альму, сидящую напротив меня с выжидательным выражением, и подумал: она опять выглядит андрогином. Она была похожа на девятнадцатилетнего парня. Она улыбнулась мне. Мне хотелось тут же повалить ее на диван, и я по-прежнему чувствовал отчуждение от нее. Ее длинные красивые пальцы спокойно лежали на полированном дереве столика, переходя в не менее красивую руку.
— Мы будем так замечательно жить, — сказала она.
— Ты, я и Тэкер.
— Видишь? Он же говорил, что ты не будешь против.
По пути на лекцию я вспомнил человека, которого видел с ней, Грега Бентона, и не смог сдержать дрожь.
Конечно, Альма не была нормальной. В ее мире спокойно присутствовали говорящие духи и зловещие человековолки. Конечно, она не заставила меня поверить в этот свой мир, но я часто задумывался. Человек стоит на твердой земле, и вдруг она обрушивается у него под ногами, и вместо травы и почвы он видит зияющую пропасть, где кишат неведомые бледные твари. Значит ли это, что твердой земли вообще нет, что она только узкий мостик над всем этим кошмаром? Нет, конечно, нет. Я люблю Альму, говорил я себе. Мы весной поженимся. Я думал о ее восхитительных ногах, о ее милом лице, о тонкости чувств, которые я познал с нею.
Моя вторая лекция полностью провалилась. Я запутался в своих заметках, в отчаянии попытался выдать несколько затасканных идей и не смог их связать. Погруженный в свои муки, я заявил, что «Алый знак доблести» — это «история о привидении, где привидение так и не появляется». Когда я закончил, из зала раздалось несколько иронических хлопков. Хорошо хоть Либерман был в Айове.
После этого я пошел в бар и заказал двойную порцию «Джонни Уокер». Потом пошел к телефонам и взял справочник Сан-Франциско. На "П" там не было ничего похожего, но на "Д" я отыскал «де Пейсер Ф.». Адрес был в том месте, где говорила Альма. Что ж, может быть, земля и в самом деле твердая.
На другой день я позвонил Дэвиду и сказал, что собираюсь в Стилл-Вэлли.
— Прекрасно, — сказал он, — и как раз вовремя. Правда, там пока живет сторож, но вы сможете побыть там вдвоем. А кто она?
— Очень странная девушка. Я думаю, мы с ней поженимся.
— Как-то неуверенно ты говоришь.
— я обручен с ней. Мы поженимся в конце весны.
— А как ее зовут? Почему ты до сих пор молчал?
— Дэвид, я никому из родных еще не говорил. Если ты с ними общаешься, скажи, что я им напишу. Пока. Я очень занят.
Он объяснил мне, как до него добраться, и сказал: «Что ж, братец, я очень рад за тебя». Мы обменялись обычными обещаниями писать друг другу.
Дэвид купил дом в Стилл-Бэлли, когда получил хорошую работу в Калифорнии.
Он выбрал его со своей обычной тщательностью, убедившись, что он стоит близко к океану и имеет участок земли — восемь акров. После этого он потратил немалую сумму на ремонт и переоборудование. С тех пор дом подорожал как минимум в четыре раза, еще раз подтвердив всем, что Дэвид далеко не дурак.
Мы с Альмой взяли ключи у соседей (сторож накануне выехал) и поехали по пыльной дороге в сторону океана. Когда мы увидели дом. Альма сказала:
— Дон, здесь мы проведем наш медовый месяц.
Меня обмануло то, что Дэвид постоянно называл свой дом «коттеджем». Я ожидал увидеть двух — или трехкомнатный сарай, но передо мной предстала дорогая игрушка преуспевающего юриста.
— Твой брат здесь не живет? — спросила Альма.
— Приезжает на две-три недели каждый год.
— Хорошо. Я никогда не видел ее такой заинтересованной.
— Что говорит Тэкер? — Говорит, что здесь чудесно. Похоже на Новый Орлеан.
Я не стал спорить.
«Коттедж» Дэвида был двухэтажным деревянным строением испанского типа, белым с черными железными балкончиками. Тяжелую переднюю дверь окружали пузатые колонны. Прямо за домом расстилался бескрайний голубой океан. Я вытащил из багажника наши чемоданы и открыл дверь.
Пройдя через маленькую прихожую, мы очутились в комнате, освещенной солнцем. На полу лежал пушистый ковер. По углам стояли кушетки и низенькие столики со стеклянными крышками. Я уже знал, что мы найдем в доме. Я знал, что там будут сауна, дорогая стереосистема, и в спальне — шкаф, набитый порнографией. Еще «Бетамакс», кровать размером с бассейн, биде в каждой ванной… Я понял, куда Дэвид угрохал столько денег, когда приезжал в Калифорнию, но я не подозревал, что его вкусы остались на уровне юного плейбоя.
— Тебе не нравится, да? — спросила Альма.
— Я удивлен.
— Как зовут твоего брата?
Я сказал.
— А где он работает?
Она кивнула, когда я назвал фирму, не с иронией, как придуманная мной позже Рэчел Варни, но будто записывая это в невидимый блокнот.
Она была права — волшебная Страна Дэвида мне не понравилась.
Мы пробыли там три дня. Альма вела себя по-хозяйски, а я все сильнее раздражался, глядя, как она готовит на сверкающей белизной кухне или роется в дорогих игрушках Дэвида. Она как-то внезапно превратилась из того воздушного создания, какой я ее знал, в обычную домохозяйку, и я так и видел, как она придирчиво выбирает продукты в супермаркете.
Я опять свожу впечатления нескольких месяцев к трем дням, но изменения происходили сразу. Потом они только нарастали. У меня было странное чувство, что с переездом в другое место она как бы стала другим человеком. Теперь она говорила много, рассуждения по поводу нашей женитьбы превратились в настоящее эссе. Я с удивлением узнал, где мы будем жить (в Вермонте), сколько у нас будет детей (трое) и так далее.
И что хуже всего, она без конца говорила о Тэкере Мартине.
«Тэкер был таким большим, Дон, с прекрасными белыми волосами и пронзительными синими глазами. Тэкер особенно любил… Я не говорила тебе, что Тэкер… Однажды мы с Тэкером…» Все это сильно повлияло на мои чувства, но я не желал признать, что что-то изменилось. Когда она говорила о том, какими будут наши дети, я с удивлением видел, что у меня дрожат пальцы. Я спрашивал себя: "Но ведь ты ее любишь?
Ты же не станешь обращать внимания на все эти фантазии о Тэкере Мартине? Разве не так?" Погода испортилась. Когда мы приехали в Стилл-Бэлли, сияло солнце, но под вечер спустился густой туман, продолжавшийся все три дня. Когда я смотрел в окно на океан, было похоже, что он окружает нас со всех сторон, серый и мертвенный (именно это видел «Сол Мелкий» в парижской комнате). Иногда было видно дорогу, но чаще всего можно было видеть что-то только на расстоянии вытянутой руки.
Так что мы целыми днями сидели в доме Дэвида. Серый туман клубился за окнами, а шум волн раздавался так близко, что, казалось, они вот-вот ворвутся в дверь, Альма элегантно располагалась на одной из кушеток c чашкой чая или блюдцем с апельсином, поделенным на равные дольки.
«Тэкер говорил, что, когда мне будет тридцать, я буду самой красивой женщиной в Америке. Сейчас мне двадцать пять, и я боюсь его разочаровать. Еще он говорил…»
Я чувствовал безотчетный страх.
На вторую ночь она встала с кровати, разбудив меня. Я присел и посмотрел на нее. Она, обнаженная, подошла к окну спальни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51