Вы просто идиот, Хардести!
— Погодите…
— И еще! Если вы думаете, что доктор Джеффри покончил с собой, то держите ваши подозрения при себе. Доказательства…
— Омар Норрис все видел. Нам нужно разрешение на вскрытие, поэтому и прошу вас приехать.
Как только Рики повесил трубку, в дверях возник Сирс, уже в пальто.
— Этого не может быть, — сказал он. — Какая-то ошибка, но все равно надо ехать.
Телефон зазвонил опять. Рики схватил трубку.
— Алло?
— Вас хочет видеть какая-то молодая дама, — сказала секретарша.
— Пусть зайдет завтра, миссис Куэст. Доктор Джеффри утром умер, и мы идем к нему домой.
— Что… — миссис Куэст на миг замолкла. — Мне очень жаль, мистер Готорн. Не хотите, чтобы я позвонила вашей жене?
— Да. Скажите, что я сам позвоню ей, как только смогу.
Сирс был в какой-то лихорадке. Когда Рики вышел в холл, его компаньон уже надевал шляпу. Рики схватил в охапку пальто и вышел за ним.
— Бред какой-то, — сказал Сирс. — Разве можно верить Омару Норрису хоть в чем-то, кроме бурбона и снегоочистителей?
Рики положил руку ему на плечо.
— Погоди, Сирс. Джон действительно мог убить себя, — он еще не мог до конца поверить в это и видел, как Сирс пытается не дать поверить в это себе. У него не было никаких других причин идти на мост, особенно в такую погоду.
— Если ты так думаешь, то ты тоже идиот, — упрямо сказал Сирс. — Тебе что, казалось вечером, что он может покончить с собой?
— Нет, но…
— Никаких «но». Нужно пойти к нему и все узнать.
В приемной они столкнулись с молодой девушкой с темными волосами и точеным лицом.
— Сирс, нам некогда. Леди, я же просил вас зайти завтра.
Она отступила на шаг и сказала:
— Ева Галли была моей теткой. Я ищу работу.
Миссис Куэст отвернулась от девушки и стала звонить Стелле. Девушка изучала рисунки на стенах, которыми Стелла два или три года назад заменила эстампы Одюбона.
"Нет, — воскликнула Стелла, услышав новость. — Бедная Милли!
Конечно, это горе для всех, но нужно что-то сделать для Милли". Положив трубку, миссис Куэст подумала: «Боже, как здесь темно, как в аду, нужно скорее зажечь свет и бежать отсюда», — но потом все снова приобрело свой нормальный вид. Она тряхнула седой головой и потерла глаза. Ее очень удивило, что мистер Джеймс сказал девушке: «Если хотите, приходит завтра, и мы подыщем вам какую-нибудь секретарскую работу». Какого черта ей тут нужно?
То же подумал и Рики, глядя на Сирса. Секретарскую работу? У них была секретарша, а всю печатную работу выполняла Мейвис Ходж. Еще одному работнику здесь просто нечего делать. Конечно, на Сирса повлияло именно это имя — Ева Галли, произнесенное с каким-то особенным вкусом… Сирс внезапно ощутил жуткую усталость, и на него разом навалились видения: и Фенни; Бэйт, и Элмер Скэйлс с его овцами, и смерть Джона (он сиганул). Рики заметил это.
— Да-да, приходите завтра, — сказал он, глядя на ее привлекательное лицо (более чем привлекательное); он знал, что в этот момент Сирсу меньше всего хочется вспоминать Еву Галли. Миссис Куэст с ужасом смотрела на него, и он велел ей записывать всех, кто будет звонить — просто чтобы что-то сказать.
— Я слышала, умер ваш хороший друг, — сказала девушка Рики. — Извините, что я пришла так не вовремя.
Он еще раз поглядел на ее лисьи черты, прежде чем повернуться к двери, — Сирс с белым лицом застегивал пальто, — и вдруг ему пришло в голову, что Сирс прав, что эта девушка тоже часть головоломки, в которой нет ничего случайного…
— Может, это даже не Джон, — сказал Сирс в машине. — Хардести такой болван, что не удивлюсь, если он просто поверил Омару Норрису, — тут он умолк: они оба знали, что это не так. — Черт, как холодно.
— Холодно, — согласился Рики, и вдруг у него вырвалось: — Хотя бы Милли не будет голодать.
После этого они замолчали окончательно, словно смирившись с тем, что Джон Джеффри действительно прыгнул с моста и утонул в замерзающей реке.
Когда они взяли Хардести и приехали с ним в тюремную камеру, где лежал труп до прибытия машины из морга, они увидели, что Омар Норрис не ошибся. Это был Джон.
Его редкие волосы прилипли к черепу, губы посинели — он был точно таким, как во сне Рики.
— О, Господи, — прошептал Рики.
Уолт Хардести ухмыльнулся и сказал:
— Нам нужно не это имя, мистер адвокат.
Он вручил им большой конверт, где они рассчитывали найти хоть какие-то объяснения гибели Джона. Но предметы, извлеченные из его карманов, ничего не говорили. Расческа, запонки, шариковая ручка, монеты — Сирс разложил все это на переднем сиденье старого «бьюика» Рики.
— На записку надеяться было глупо, — сказал он, откидываясь на спинку сиденья. — Черт, чувствуешь себя каким-то загнанным зверем. Хочешь оставить что-то себе или отдадим все Милли?
— Может, Льюис захочет взять запонки.
— Льюис. Нужно сказать ему. Может быть, вернемся в офис?
Они сидели в машине Рики. Сирс достал из дипломата длинную сигару, отрезал кончик и без обычного ритуала оглядывания и обнюхивания сунул в рот. Рики безропотно приоткрыл свое окошко: он знал, что Сирсу сейчас нужно покурить, но не выносил запаха дыма.
— Господи, Рики! Джон мертв, а мы с тобой говорим о запонках.
Рики завел машину.
— Поедем на Мелроз-авеню и чего-нибудь выпьем.
Сирс сунул всю патетическую коллекцию обратно в конверт и запихнул в карман пальто.
— Езжай осторожнее. Видишь, опять снег.
Рики включил фары, зная, что Сирс скажет и об этом.
Действительно, в воздухе кружили редкие снежинки. Серое небо, висящее над городом все последние дни, уже почти почернело.
— Последний раз такое было…
— Когда я вернулся из Европы. В сорок седьмом году.
Ужасная была зима.
— И еще в двадцатых.
— Да, в двадцать шестом. Снег чуть ли не закрывал дома.
— Многие умерли. Моя соседка умерла в этом снегу.
— Кто это?
— Ее звали Виола Фредериксон. Застряла в машине и замерзла. Они жили в доме Джона.
Сирс опять тяжело вздохнул, пока машина проезжала мимо отеля. На фоне его темных окон парили белые хлопья снега.
— Рики, у тебя окно открыто. Ты что, хочешь нас заморозить? — он поднял руки, чтобы поднять воротник, и тут заметил торчащую в пальцах сигару. — О, извини. Привычка.
Он открыл собственное окошко и выбросил туда потухшую сигару.
Рики думал о теле Джона, лежащем в холодной камере; о его синей коже и прилипших ко лбу волосах, о том, как сказать об этом Льюису.
— Не понимаю, почему до сих пор нет вестей от племянника Эдварда, — сказал Сирс.
Снег прекратился, и улица перед ними сразу приобрела какой-то странный вид. Она будто светилась — не желтоватым светом электрического освещения, а белым призрачным мерцанием, выхватывающим из темноты то ограду, то кусок стены, то нагие скелеты кустов. Этот бледный мертвенный оттенок напомнил Рики лицо Джона Джеффри.
Небо с проносящимися по нему облаками было совсем черным.
— Но что случилось, как ты думаешь? — спросил Сирс.
Рики свернул на Мелроз-авеню.
— Не хочешь сначала заехать к себе домой?
— Нет. У тебя есть какие-нибудь догадки?
— Я не знаю даже, что случилось с овцами Скэйлса.
Они уже подъехали к дому Рики. Сирс явно выказывал раздражение, он ворчал, как медведь, и продолжать расспросы было явно бесполезно. Но Рики задал последний:
— А что с этой девушкой?
— А что с ней?
Рики достал ключ.
— Если ты думаешь, что нам нужна секретарша…
Тут Стелла открыла дверь сама:
— Я так рада, что вы здесь. Я боялась, что вы отправитесь в контору и будете делать вид, что ничего не случилось. Сирс, пожалуйста, закрой дверь, мы не можем обогревать всю улицу. Входите! — Они втиснулись в дверь медленно, как усталые лошади, и сняли пальто. — У вас ужасный вид. Значит, это действительно был Джон?
— Это был он, — сказал Рики. — Я не могу сейчас ничего больше сказать. Похоже, что он прыгнул с моста.
— О, Боже! Бедный Клуб Чепухи.
— Аминь, — сказал Сирс.
За ленчем Стелла сообщила, что собрала кое-что для Милли.
— Может, она захочет перекусить.
— Милли? — переспросил Рики.
— Милли Шиэн, неужели непонятно? Я поехала к ней и привезла сюда. Бедняжка совершенно разбита, так что я уложила ее в постель. Утром она проснулась и стала искать Джона, а потом приехал этот ужасный Уолт Хардести.
— Понятно.
— Ему понятно! Если бы вы с Сирсом не были так заняты собой, вы бы тоже вспомнили о ней.
Сирс вскинул голову:
— Мили не пропадет. Ей остались дом Джона и слишком много денег.
— Слишком?
Тогда отнеси ей поднос и объясни, какое счастье ей привалило! Думаешь, ее обрадует, что Джон Джеффри оставил ей пару тысяч долларов?
— Больше, — уточнил Рики. — Он завещал ей почти все, что имел.
— Что ж, так и должно быть, — отрезала Стелла и удалилась на кухню.
— Ты всегда понимаешь, о чем она говорит? — спросил Сирс.
— Не всегда. Наверно, есть какой-то словарь, но она его от меня скрывает. Ну что, позвоним Льюису?
— Давай телефон.
Льюис Бенедикт
Глава 5
Льюис был не голоден и перекусил сэндвичами с копченой колбасой и чеддером, который старый Отто Грубе делал на своей маленькой сыроварне в двух милях от Афтона. Чувствуя беспокойство после утренних событий, Льюис находил покой, думая о старом Отто. Отто Грубе был немного похож на Сирса Джеймса, но более заматерелый, с красным лицом и широченными плечами. Он так прокомментировал в свое время смерть его жены: "Ты имел в Испании небольшое огорчение, Льюис?
Мне сказали в городе. Такая шалость. При всей бестактности этого заявления, оно тронуло Льюиса до глубины души, Отто с его белой кожей — он по десять часов в день проводил на сыроварне — наверняка не боялся никаких духов. Пережевывая бутерброды, Льюис думал, что надо бы ему навестить Отто: они давно собирались поохотиться на енота. Немецкое твердолобие Отто может пойти ему на пользу.
Но сейчас шел снег, и собаки старика глухо лаяли в своих закутках, а сам он ругался по-немецки, проклиная раннюю зиму.
«Шалость». Да, была жалость, и была загадка. Как и в том, что случилось с Эдвардом.
Он встал и отнес тарелки в раковину. Потом посмотрел на часы и зевнул. Полдвенадцатого, остаток дня нависал над ним, как Альпы. Сегодня ему не хотелось проводить вечер с какой-нибудь дурочкой; не хотелось даже наслаждения, которое доставляла ему Кристина Берне.
Льюис Бенедикт делал то, что казалось невозможным в таком городке, как Милберн: с самого начала после возвращения из Испании он вел тайную жизнь, которая так и осталась тайной. Он ухаживал за старшеклассницами, молоденькими учительницами, продавщицами из отдела косметики — за всеми девушками, достаточно милыми его эстетическому взгляду. Он использовал для этого свою привлекательную внешность, европейский шарм и деньги и утвердился в городской мифологии как комический персонаж — пожилой плейбой. Льюис возил своих фавориток в лучшие рестораны не ближе сорока миль от города, где заказывал самые дорогие блюда и вина. Спал он с немногими из них, с теми, кто сам проявлял инициативу. Супружеская пара, например, Уолтер и Кристина Берне, заезжая в «Старую мельницу» возле Керквуда или в «Кристо» между Белденом и Харперсвиллом, могли увидеть там седую голову Льюиса рядом с очередным хорошеньким личиком. В таких случаях Уолтер говорил: «Посмотри, опять этот старый греховодник», а Кристина неопределенно улыбалась.
Но Льюис использовал эту комическую репутацию для маскировки своих более глубоких привязанностей, а своими мимолетными девушками прикрывал серьезные, продолжительные связи. С девушками он проводил вечера и ночи; с женщинами, которых любил, встречался раз или два в неделю, днем, когда их мужья были на работе. Первой из них была Стелла Готорн, послужившая моделью для последующих, хотя она для него мало подходила — чересчур умная и язвительная. Он хотел чувств, хотел эмоций; где-то в глубине души он знал, что хотел хоть в малой степени вернуть то, что давала ему Линда.
Старшеклассницы не могли этого дать; Стелла… она, быть может, и могла, но с ним она просто забавлялась. Она считала его обычным Донжуаном, но это была только видимости, оболочка.
Поэтому после Стеллы он завел роман с Лептой Маллиген, женой Кларка, потом с Сонни Венути, потом с Лаурой, женой дантиста Харлана Баутца, и, наконец, год назад, с Кристиной Берне. Всех их он помнил; он ценил в них основательность, их отношение к мужьям, детям, к хозяйству. Они принимали его и знали, чего он хочет: не интрижки, а глубокой связи, настоящего второго брака.
Но потом эмоции побеждали, и все заканчивалось. Льюис еще любил их всех, любил и Кристину Берне, но…
Но перед ним постепенно вырастала стена. Он все чаще думал о том, что его романы так же пусты и тривиальны, как и вечера с девочками. Как ни странно, в такие моменты он часто думал о Стелле Готорн. Это было глупо, но что могло быть глупее, чем его утреннее поведение в лесу? Льюис посмотрел в окошко над раковиной на тропинку и вспомнил, как бежал по ней с подступившим к горлу сердцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Погодите…
— И еще! Если вы думаете, что доктор Джеффри покончил с собой, то держите ваши подозрения при себе. Доказательства…
— Омар Норрис все видел. Нам нужно разрешение на вскрытие, поэтому и прошу вас приехать.
Как только Рики повесил трубку, в дверях возник Сирс, уже в пальто.
— Этого не может быть, — сказал он. — Какая-то ошибка, но все равно надо ехать.
Телефон зазвонил опять. Рики схватил трубку.
— Алло?
— Вас хочет видеть какая-то молодая дама, — сказала секретарша.
— Пусть зайдет завтра, миссис Куэст. Доктор Джеффри утром умер, и мы идем к нему домой.
— Что… — миссис Куэст на миг замолкла. — Мне очень жаль, мистер Готорн. Не хотите, чтобы я позвонила вашей жене?
— Да. Скажите, что я сам позвоню ей, как только смогу.
Сирс был в какой-то лихорадке. Когда Рики вышел в холл, его компаньон уже надевал шляпу. Рики схватил в охапку пальто и вышел за ним.
— Бред какой-то, — сказал Сирс. — Разве можно верить Омару Норрису хоть в чем-то, кроме бурбона и снегоочистителей?
Рики положил руку ему на плечо.
— Погоди, Сирс. Джон действительно мог убить себя, — он еще не мог до конца поверить в это и видел, как Сирс пытается не дать поверить в это себе. У него не было никаких других причин идти на мост, особенно в такую погоду.
— Если ты так думаешь, то ты тоже идиот, — упрямо сказал Сирс. — Тебе что, казалось вечером, что он может покончить с собой?
— Нет, но…
— Никаких «но». Нужно пойти к нему и все узнать.
В приемной они столкнулись с молодой девушкой с темными волосами и точеным лицом.
— Сирс, нам некогда. Леди, я же просил вас зайти завтра.
Она отступила на шаг и сказала:
— Ева Галли была моей теткой. Я ищу работу.
Миссис Куэст отвернулась от девушки и стала звонить Стелле. Девушка изучала рисунки на стенах, которыми Стелла два или три года назад заменила эстампы Одюбона.
"Нет, — воскликнула Стелла, услышав новость. — Бедная Милли!
Конечно, это горе для всех, но нужно что-то сделать для Милли". Положив трубку, миссис Куэст подумала: «Боже, как здесь темно, как в аду, нужно скорее зажечь свет и бежать отсюда», — но потом все снова приобрело свой нормальный вид. Она тряхнула седой головой и потерла глаза. Ее очень удивило, что мистер Джеймс сказал девушке: «Если хотите, приходит завтра, и мы подыщем вам какую-нибудь секретарскую работу». Какого черта ей тут нужно?
То же подумал и Рики, глядя на Сирса. Секретарскую работу? У них была секретарша, а всю печатную работу выполняла Мейвис Ходж. Еще одному работнику здесь просто нечего делать. Конечно, на Сирса повлияло именно это имя — Ева Галли, произнесенное с каким-то особенным вкусом… Сирс внезапно ощутил жуткую усталость, и на него разом навалились видения: и Фенни; Бэйт, и Элмер Скэйлс с его овцами, и смерть Джона (он сиганул). Рики заметил это.
— Да-да, приходите завтра, — сказал он, глядя на ее привлекательное лицо (более чем привлекательное); он знал, что в этот момент Сирсу меньше всего хочется вспоминать Еву Галли. Миссис Куэст с ужасом смотрела на него, и он велел ей записывать всех, кто будет звонить — просто чтобы что-то сказать.
— Я слышала, умер ваш хороший друг, — сказала девушка Рики. — Извините, что я пришла так не вовремя.
Он еще раз поглядел на ее лисьи черты, прежде чем повернуться к двери, — Сирс с белым лицом застегивал пальто, — и вдруг ему пришло в голову, что Сирс прав, что эта девушка тоже часть головоломки, в которой нет ничего случайного…
— Может, это даже не Джон, — сказал Сирс в машине. — Хардести такой болван, что не удивлюсь, если он просто поверил Омару Норрису, — тут он умолк: они оба знали, что это не так. — Черт, как холодно.
— Холодно, — согласился Рики, и вдруг у него вырвалось: — Хотя бы Милли не будет голодать.
После этого они замолчали окончательно, словно смирившись с тем, что Джон Джеффри действительно прыгнул с моста и утонул в замерзающей реке.
Когда они взяли Хардести и приехали с ним в тюремную камеру, где лежал труп до прибытия машины из морга, они увидели, что Омар Норрис не ошибся. Это был Джон.
Его редкие волосы прилипли к черепу, губы посинели — он был точно таким, как во сне Рики.
— О, Господи, — прошептал Рики.
Уолт Хардести ухмыльнулся и сказал:
— Нам нужно не это имя, мистер адвокат.
Он вручил им большой конверт, где они рассчитывали найти хоть какие-то объяснения гибели Джона. Но предметы, извлеченные из его карманов, ничего не говорили. Расческа, запонки, шариковая ручка, монеты — Сирс разложил все это на переднем сиденье старого «бьюика» Рики.
— На записку надеяться было глупо, — сказал он, откидываясь на спинку сиденья. — Черт, чувствуешь себя каким-то загнанным зверем. Хочешь оставить что-то себе или отдадим все Милли?
— Может, Льюис захочет взять запонки.
— Льюис. Нужно сказать ему. Может быть, вернемся в офис?
Они сидели в машине Рики. Сирс достал из дипломата длинную сигару, отрезал кончик и без обычного ритуала оглядывания и обнюхивания сунул в рот. Рики безропотно приоткрыл свое окошко: он знал, что Сирсу сейчас нужно покурить, но не выносил запаха дыма.
— Господи, Рики! Джон мертв, а мы с тобой говорим о запонках.
Рики завел машину.
— Поедем на Мелроз-авеню и чего-нибудь выпьем.
Сирс сунул всю патетическую коллекцию обратно в конверт и запихнул в карман пальто.
— Езжай осторожнее. Видишь, опять снег.
Рики включил фары, зная, что Сирс скажет и об этом.
Действительно, в воздухе кружили редкие снежинки. Серое небо, висящее над городом все последние дни, уже почти почернело.
— Последний раз такое было…
— Когда я вернулся из Европы. В сорок седьмом году.
Ужасная была зима.
— И еще в двадцатых.
— Да, в двадцать шестом. Снег чуть ли не закрывал дома.
— Многие умерли. Моя соседка умерла в этом снегу.
— Кто это?
— Ее звали Виола Фредериксон. Застряла в машине и замерзла. Они жили в доме Джона.
Сирс опять тяжело вздохнул, пока машина проезжала мимо отеля. На фоне его темных окон парили белые хлопья снега.
— Рики, у тебя окно открыто. Ты что, хочешь нас заморозить? — он поднял руки, чтобы поднять воротник, и тут заметил торчащую в пальцах сигару. — О, извини. Привычка.
Он открыл собственное окошко и выбросил туда потухшую сигару.
Рики думал о теле Джона, лежащем в холодной камере; о его синей коже и прилипших ко лбу волосах, о том, как сказать об этом Льюису.
— Не понимаю, почему до сих пор нет вестей от племянника Эдварда, — сказал Сирс.
Снег прекратился, и улица перед ними сразу приобрела какой-то странный вид. Она будто светилась — не желтоватым светом электрического освещения, а белым призрачным мерцанием, выхватывающим из темноты то ограду, то кусок стены, то нагие скелеты кустов. Этот бледный мертвенный оттенок напомнил Рики лицо Джона Джеффри.
Небо с проносящимися по нему облаками было совсем черным.
— Но что случилось, как ты думаешь? — спросил Сирс.
Рики свернул на Мелроз-авеню.
— Не хочешь сначала заехать к себе домой?
— Нет. У тебя есть какие-нибудь догадки?
— Я не знаю даже, что случилось с овцами Скэйлса.
Они уже подъехали к дому Рики. Сирс явно выказывал раздражение, он ворчал, как медведь, и продолжать расспросы было явно бесполезно. Но Рики задал последний:
— А что с этой девушкой?
— А что с ней?
Рики достал ключ.
— Если ты думаешь, что нам нужна секретарша…
Тут Стелла открыла дверь сама:
— Я так рада, что вы здесь. Я боялась, что вы отправитесь в контору и будете делать вид, что ничего не случилось. Сирс, пожалуйста, закрой дверь, мы не можем обогревать всю улицу. Входите! — Они втиснулись в дверь медленно, как усталые лошади, и сняли пальто. — У вас ужасный вид. Значит, это действительно был Джон?
— Это был он, — сказал Рики. — Я не могу сейчас ничего больше сказать. Похоже, что он прыгнул с моста.
— О, Боже! Бедный Клуб Чепухи.
— Аминь, — сказал Сирс.
За ленчем Стелла сообщила, что собрала кое-что для Милли.
— Может, она захочет перекусить.
— Милли? — переспросил Рики.
— Милли Шиэн, неужели непонятно? Я поехала к ней и привезла сюда. Бедняжка совершенно разбита, так что я уложила ее в постель. Утром она проснулась и стала искать Джона, а потом приехал этот ужасный Уолт Хардести.
— Понятно.
— Ему понятно! Если бы вы с Сирсом не были так заняты собой, вы бы тоже вспомнили о ней.
Сирс вскинул голову:
— Мили не пропадет. Ей остались дом Джона и слишком много денег.
— Слишком?
Тогда отнеси ей поднос и объясни, какое счастье ей привалило! Думаешь, ее обрадует, что Джон Джеффри оставил ей пару тысяч долларов?
— Больше, — уточнил Рики. — Он завещал ей почти все, что имел.
— Что ж, так и должно быть, — отрезала Стелла и удалилась на кухню.
— Ты всегда понимаешь, о чем она говорит? — спросил Сирс.
— Не всегда. Наверно, есть какой-то словарь, но она его от меня скрывает. Ну что, позвоним Льюису?
— Давай телефон.
Льюис Бенедикт
Глава 5
Льюис был не голоден и перекусил сэндвичами с копченой колбасой и чеддером, который старый Отто Грубе делал на своей маленькой сыроварне в двух милях от Афтона. Чувствуя беспокойство после утренних событий, Льюис находил покой, думая о старом Отто. Отто Грубе был немного похож на Сирса Джеймса, но более заматерелый, с красным лицом и широченными плечами. Он так прокомментировал в свое время смерть его жены: "Ты имел в Испании небольшое огорчение, Льюис?
Мне сказали в городе. Такая шалость. При всей бестактности этого заявления, оно тронуло Льюиса до глубины души, Отто с его белой кожей — он по десять часов в день проводил на сыроварне — наверняка не боялся никаких духов. Пережевывая бутерброды, Льюис думал, что надо бы ему навестить Отто: они давно собирались поохотиться на енота. Немецкое твердолобие Отто может пойти ему на пользу.
Но сейчас шел снег, и собаки старика глухо лаяли в своих закутках, а сам он ругался по-немецки, проклиная раннюю зиму.
«Шалость». Да, была жалость, и была загадка. Как и в том, что случилось с Эдвардом.
Он встал и отнес тарелки в раковину. Потом посмотрел на часы и зевнул. Полдвенадцатого, остаток дня нависал над ним, как Альпы. Сегодня ему не хотелось проводить вечер с какой-нибудь дурочкой; не хотелось даже наслаждения, которое доставляла ему Кристина Берне.
Льюис Бенедикт делал то, что казалось невозможным в таком городке, как Милберн: с самого начала после возвращения из Испании он вел тайную жизнь, которая так и осталась тайной. Он ухаживал за старшеклассницами, молоденькими учительницами, продавщицами из отдела косметики — за всеми девушками, достаточно милыми его эстетическому взгляду. Он использовал для этого свою привлекательную внешность, европейский шарм и деньги и утвердился в городской мифологии как комический персонаж — пожилой плейбой. Льюис возил своих фавориток в лучшие рестораны не ближе сорока миль от города, где заказывал самые дорогие блюда и вина. Спал он с немногими из них, с теми, кто сам проявлял инициативу. Супружеская пара, например, Уолтер и Кристина Берне, заезжая в «Старую мельницу» возле Керквуда или в «Кристо» между Белденом и Харперсвиллом, могли увидеть там седую голову Льюиса рядом с очередным хорошеньким личиком. В таких случаях Уолтер говорил: «Посмотри, опять этот старый греховодник», а Кристина неопределенно улыбалась.
Но Льюис использовал эту комическую репутацию для маскировки своих более глубоких привязанностей, а своими мимолетными девушками прикрывал серьезные, продолжительные связи. С девушками он проводил вечера и ночи; с женщинами, которых любил, встречался раз или два в неделю, днем, когда их мужья были на работе. Первой из них была Стелла Готорн, послужившая моделью для последующих, хотя она для него мало подходила — чересчур умная и язвительная. Он хотел чувств, хотел эмоций; где-то в глубине души он знал, что хотел хоть в малой степени вернуть то, что давала ему Линда.
Старшеклассницы не могли этого дать; Стелла… она, быть может, и могла, но с ним она просто забавлялась. Она считала его обычным Донжуаном, но это была только видимости, оболочка.
Поэтому после Стеллы он завел роман с Лептой Маллиген, женой Кларка, потом с Сонни Венути, потом с Лаурой, женой дантиста Харлана Баутца, и, наконец, год назад, с Кристиной Берне. Всех их он помнил; он ценил в них основательность, их отношение к мужьям, детям, к хозяйству. Они принимали его и знали, чего он хочет: не интрижки, а глубокой связи, настоящего второго брака.
Но потом эмоции побеждали, и все заканчивалось. Льюис еще любил их всех, любил и Кристину Берне, но…
Но перед ним постепенно вырастала стена. Он все чаще думал о том, что его романы так же пусты и тривиальны, как и вечера с девочками. Как ни странно, в такие моменты он часто думал о Стелле Готорн. Это было глупо, но что могло быть глупее, чем его утреннее поведение в лесу? Льюис посмотрел в окошко над раковиной на тропинку и вспомнил, как бежал по ней с подступившим к горлу сердцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51