А той, которую ты добыл в Пустоте, вообще не существовало. Это же была просто иллюзия. Но она снова сделала тебя умным. Ты никогда не задумывался, как это могло случиться?
Настала его очередь улыбнуться в темноте.
— Я был очень осторожен и не позволял себе задумываться об этом, Танди. Это лишило бы меня того самого интеллекта, который давал мне возможность размышлять об этом; звучит парадоксально, правда?
— Ты веришь в парадоксы?
— Это захватывающе интересно. Я бы сказал, это невозможно в Обыкновении, но возможно в Ксанфе. Я должен обдумать это, когда выдастся свободное время.
— У меня есть другая гипотеза, — сказала она. — Косящие глаза были иллюзией, но интеллект — твой интеллект! — нет.
— Разве здесь нет противоречия? Нелогично приписывать столь значительный эффект, как интеллект, иллюзии.
— Разумеется, есть. Потому-то я этого и не делаю. Загремел, я не думаю, что тебе вообще нужна была эта интеллектуальная лоза. Ни иллюзорная, ни настоящая. Интеллект у тебя был всегда. Поскольку ты наполовину человек, а люди умны.
— Но, прежде чем забраться в интеллектуальные дебри, я вовсе не был умен.
— Ты был достаточно умен, чтобы одурачить всех и заставить думать, что ты глуп от природы! Загремел, Чем рассказала мне о лозах косящих глаз. Их эффект исчезает через несколько часов. Иногда результатом подобной встречи с лозами является только раздутое самомнение. Они заставляют глупцов считать себя умными, вынуждая их выставлять себя полными дураками. Как те, которые напиваются сока пивного дерева и считают себя прекрасными собеседниками и компанейскими парнями, а на самом деле выглядят отвратительными клоунами. Отец рассказывал мне об этом; он говорил, что и сам не раз делал из себя клоуна подобным образом. Только с лозой это еще хуже.
— Я тоже так себя вел? — похолодев, спросил Загремел.
— Нет! Ты действительно умен! И эффект не исчезал, пока ты не потерял лозу в воде. И в тот же момент, когда ты заполучил новую, пусть и иллюзорную, ум вернулся к тебе. Это не наводит тебя ни на какие мысли, Загремел?
Он поразмыслил:
— Это подтверждает тот факт, что волшебство чудесно и необязательно логично.
— Или то, что ты становился умным лишь тогда, когда считал, что должен быть умным. Может быть, в первый раз косящие глаза и показали тебе, как это делается. После этого ты мог начать думать в любой момент, когда хотел. Или когда забывал, что должен быть глупым.
— Но сейчас я не умен, — возразил он.
— Послушал бы ты себя, Загремел! Ты рассуждал о столь сложных вещах, как парадоксы, и говорил вполне литературным языком.
— Ну да, так оно и было, — с удивлением признал он. — Я забыл, что потерял косящие глаза.
— Вот именно. Так откуда теперь берется твой интеллект, огр?
— Должно быть, это моя человеческая половина, как ты и предположила. Просто раньше я никогда не пользовался ею, потому что...
— Потому что думал о себе как об огре, пока не увидел, каковы огры на самом деле, и не отвернулся от них. Теперь ты используешь свою человеческую наследственность.
— Ты разбираешься в этом гораздо лучше меня!
— Потому что я более объективна. Я вижу тебя со стороны. Я ценю твои человеческие качества. Думаю, и добрый волшебник Хамфри тоже. Он стар, но по-прежнему мудр. Я-то знаю; я целый год наводила порядок в его замке.
— Мне он не показался убранным. Я с трудом нашел свободное место, где можно было встать.
— Видел бы ты, как это выглядело до моей уборки! — Она рассмеялась. — По чести говоря, его берлоги я не касалась; даже горгона туда не заходит. Если там хоть раз убрать, никто не сможет понять, где лежат его книги, чары и колдовские инструменты. У него ушло больше столетия на то, чтобы запомнить, где что лежит. Но остальную часть замка нужно содержать в порядке, а все понимают, что, поскольку горгона вышла за него, великого волшебника, замуж, она уже не должна этим заниматься, вот этим и занялась я. Я почистила волшебные зеркала и все остальное. У некоторых из этих вещей тоже весьма длинный язык! Это мне помогло, и за год я успела понять, что за кажущейся рассеянностью Хамфри прячется замечательно острый ум. Например, о тебе он знал все еще до того, как ты приблизился к замку. Он отметил тебя в своем календаре за год до твоего появления, вплоть до дня и часа. Он следил за каждым твоим шагом. Он ликовал, когда ты добрался до огрских костей; ему стоило большого труда устроить эту ловушку. Этот человек знает все, что он хочет знать и что следует знать. Вот почему горгона подчиняется ему, а не он ей: она страшно боится его знаний и преклоняется перед ними.
— А я думал, он спит! — с раскаянием сказал Загремел.
— Как и все. Но он маг информации, один из самых могущественных в Ксанфе. Разумеется, он знал, на что способен твой разум, и соответственно построил ответ. Теперь мы знаем, что он был прав.
— Но наши миссии — ни одна из них не завершена! Он не знал, что мы потерпим неудачу. Она задумалась, потом спросила: — Загремел, почему ты дрался с тем, другим огром?
— Он раздражал меня. Он оскорблял меня.
— Но ты пытался избежать неприятностей.
— Потому что у меня была только половина силы и я знал, что проиграю.
— Но потом ты ударил его. Ты выбил ему зуб.
— Он собирался съесть тебя. Я не мог этого допустить.
— Почему? Огры ведь так и поступают.
— Я согласился защищать тебя.
— Ты думал об этом, когда ударил его?
— Нет, — признался Загремел. — Я ударил без размышлений. Времени на них не было.
— Значит, была другая причина для твоих действий?
— Ты мой друг!
— У огров есть друзья? Он снова задумался: — Нет. Я единственный огр, имеющий друзей, и эти друзья в основном люди. Большинство огров не любит других огров.
— Ничего удивительного, — сказала она. — Итак, чтобы защитить меня, ты дважды подвергал опасности свою душу.
— Да, разумеется. — Он не совсем понимал цель этих расспросов.
— Любой истинный огр поступил бы так?
— Ни один. Естественно, поскольку у огров нет души, у них и выбора не будет. Но даже если бы у них и были души, они не стали бы...
— Загремел, неужели тебе самому не кажется, что человеческих черт в тебе больше, чем огрских?
— При данных обстоятельствах — возможно. Но в джунглях, в одиночестве, все было бы по-другому.
— Почему же тогда ты оставил джунгли?
— Я был неудовлетворен. Как я уже говорил, мне, вероятно, была нужна жена, только тогда я этого не знал.
— И у тебя могла быть прекрасная грубая огрица с лицом, красота которого заставила бы протухнуть луну, если бы ты вел себя более по-огрски. Ты жалеешь, что упустил этот шанс?
Загремел рассмеялся, впервые осознав, что ее рука касается его руки: — Нет.
— Огры смеются?
— Только злорадно.
— Итак, ты полагаешь, что отверг ответ, ради которого столько трудился. И теперь ты снова в одиночестве удалишься в джунгли?
Как ни странно, это тоже не привлекало. Жизнь, которая раньше полностью устраивала его, теперь казалась никчемным существованием.
— Разве у меня есть выбор?
— Почему бы не попытаться быть человеком? Все дело в твоей точке зрения. Люди замка Ругна, я уверена, примут тебя, они уже так и относятся к тебе. Принц Дор обращался с тобой как с равным.
— Он со всеми обращается как с равными. — Однако Загремел задумался. Стал бы принц Дор так же обращаться с ограми Огр-Ограды? Вряд ли. И тут ему в голову пришло кое-что еще. — Ты говоришь, что я заставил работать иллюзорные косящие глаза в Пустоте, потому что всегда обладал интеллектом человека, а значит, никакого парадокса здесь нет?
— Именно это я и говорю, — довольно подтвердила она.
— А как тогда быть с тыквой?
— С тыквой? — переспросила она неуверенно.
— Та тыква в Пустоте тоже была иллюзорной и не имела никакого отношения к моему интеллекту, но она тем не менее работала.
— Да, работала, — подтвердила Танди. — О Загремел, я никогда не думала об этом! Но это означает...
— ...что в Пустоте иллюзии реальны. То, что, как мы полагаем, там находится, действительно находится там, как только мы об этом подумаем: и тыквы, и светящиеся следы. Поэтому нет подтверждения тому, что я умен и без косящих глаз.
— Но... но .. — Она начала всхлипывать. Загремел вздохнул. Он не мог видеть ее несчастной.
— Тем не менее я признаю, что достаточно умен, чтобы суметь отыскать ошибки в твоих рассуждениях. Это парадоксальным образом подтверждает то, что ты сказала. Возможно, правы мы оба. У меня человеческий интеллект, а Пустота делает иллюзии реальными. — Он снова замолчал, чувствуя ее руку на своей. Какая маленькая и хорошенькая у нее ручка! — Я никогда в жизни не думал о себе как о человеке. Я не знаю, чего можно этим добиться, но по крайней мере нас это развлечет, пока мы ждем, чтобы дракониха прекратила нас искать и вылезла из пещер наружу.
Всхлипывания чудесным образом прекратились.
— Это может стать большим, чем развлечение, Загремел, — в ее голосе слышался энтузиазм.
Загремел задумался. Он представил себе людей: маленькие, не слишком волосатые, довольно слабые, но очень умные. Они ходили в одежде, поскольку их природный мех мало что защищал. Они собирали обувь с ботиночных деревьев и носки с чулочных лоз. Тут он удовлетворенно заметил про себя, что у него была куртка и перчатки — для начала. Люди жили в домах, потому что иначе дикие звери могли напасть на них во сне. Они предпочитали собираться в деревнях, поскольку любили общество. Фактически они были общественными существами и редко оставались одни.
Он представил себе, как присоединится к ним, будет ходить как человек, вместо того чтобы топать как огр. Спать на кровати, а не на стволе дерева. Есть умеренно, откусывая по кусочку, тщательно пережевывая пищу, вместо того чтобы жрать сырое мясо и глотать кости, полагаясь только на силу своих челюстей и разгрызая все, что может поместиться в пасти. Пожимать руки, вместо того чтобы сбивать с ног приветственной оплеухой. Но все усилия были тщетны, поскольку он знал, что всегда будет громадным волосатым и грубым монстром.
— Не срабатывает, — с облегчением сообщил он. — Я просто не могу представить себе, как...
Она положила вторую руку на его здоровенную лапищу. Теперь он чувствовал прикосновение ее души — ее полу-души, — поскольку их души были созвучны друг другу после того, как некоторое время они были единым целым. Казалось, их души потоком текут по рукам, переливаясь друг в друга. Он спас эту душу из тыквы, а она помогла ему спастись от огров.
Он также вспомнил, как торопилась она встать на его защиту. Как она поцеловала его. Как осталась с ним даже тогда, когда он пошел к ограм, даже когда у нее не было души. И неожиданно ему захотелось сделать ей что-нибудь приятное.
И он начал принимать ее точку зрения. Он почувствовал, как становится меньше, утонченнее, вежливее и умнее.
И внезапно пришло озарение. Возможности его разума расширились, вбирая в себя весь Ксанф, как это было, когда он был поражен проклятием косящих глаз. Но на этот раз это было не проклятие — это было осознание себя. Он стал человеком.
Руки Танди по-прежнему лежали на его руке. Он повернулся к ней в темноте. Его глаза не могли различить ничего, но мысленно он увидел все.
Танди была женщиной. Она была по-своему прекрасна. Она была умна. Она была мила. Она была верна. У нее была чудесная душа.
А он, мужчина и человек, он видел все в новом свете, несмотря на темноту. Разумом человека он заново проанализировал все. Она была его спутницей, и он понял, насколько необходимой она успела стать для него. Ограм не нужны спутницы — но они нужны людям. Остальные шесть девушек тоже были его спутницами, и они нравились ему, но Танди стала для него всем.
— Я не хочу возвращаться в джунгли один, — прошептал он. Его голос утратил большую часть огрских рычащих ноток.
— Я никогда и не думала, что ты должен жить там, Загремел. — О, как нежно звучал ее голос!
— Я хочу... — Но непомерность желания заставила его замолчать.
Однако Танди это не смутило:
— Загремел, я еще раньше сказала тебе, что люблю тебя.
— В данный момент у меня человеческое восприятие, — сказал он. — Я должен предупредить тебя, что ты не должна говорить слов, которые можно неверно истолковать.
— Неверно истолковать, о демоны! — вспыхнула она. — Я поняла свои чувства значительно раньше, чем ты свои.
— Но, Танди, ты должна признать, что огр и нимфа...
— Или мужчина и женщина...
— Полукровки, — с легкой горечью сказал он. — Как кентавры, гарпии, никсы, фавны...
— А чем тебе не нравятся полукровки? — возразила она. — В Ксанфе любое существо может вступить в брак с другим, если таково его желание, и их потомки, как правило, прекрасные создания. Чем плоха кентаврица? Или сирена?
— Ничем, — ответил он. Ее убеждения производили впечатление. Пока она говорила, человеческое восприятие проникало в самые отдаленные уголки его сознания, и он чувствовал к ней все большее расположение. Она была маленькой — но удивительно чудесной!
— А те, в ком три четверти человеческой крови, такие как гоблинка Голди, медяшка Бантик или фея Джон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Настала его очередь улыбнуться в темноте.
— Я был очень осторожен и не позволял себе задумываться об этом, Танди. Это лишило бы меня того самого интеллекта, который давал мне возможность размышлять об этом; звучит парадоксально, правда?
— Ты веришь в парадоксы?
— Это захватывающе интересно. Я бы сказал, это невозможно в Обыкновении, но возможно в Ксанфе. Я должен обдумать это, когда выдастся свободное время.
— У меня есть другая гипотеза, — сказала она. — Косящие глаза были иллюзией, но интеллект — твой интеллект! — нет.
— Разве здесь нет противоречия? Нелогично приписывать столь значительный эффект, как интеллект, иллюзии.
— Разумеется, есть. Потому-то я этого и не делаю. Загремел, я не думаю, что тебе вообще нужна была эта интеллектуальная лоза. Ни иллюзорная, ни настоящая. Интеллект у тебя был всегда. Поскольку ты наполовину человек, а люди умны.
— Но, прежде чем забраться в интеллектуальные дебри, я вовсе не был умен.
— Ты был достаточно умен, чтобы одурачить всех и заставить думать, что ты глуп от природы! Загремел, Чем рассказала мне о лозах косящих глаз. Их эффект исчезает через несколько часов. Иногда результатом подобной встречи с лозами является только раздутое самомнение. Они заставляют глупцов считать себя умными, вынуждая их выставлять себя полными дураками. Как те, которые напиваются сока пивного дерева и считают себя прекрасными собеседниками и компанейскими парнями, а на самом деле выглядят отвратительными клоунами. Отец рассказывал мне об этом; он говорил, что и сам не раз делал из себя клоуна подобным образом. Только с лозой это еще хуже.
— Я тоже так себя вел? — похолодев, спросил Загремел.
— Нет! Ты действительно умен! И эффект не исчезал, пока ты не потерял лозу в воде. И в тот же момент, когда ты заполучил новую, пусть и иллюзорную, ум вернулся к тебе. Это не наводит тебя ни на какие мысли, Загремел?
Он поразмыслил:
— Это подтверждает тот факт, что волшебство чудесно и необязательно логично.
— Или то, что ты становился умным лишь тогда, когда считал, что должен быть умным. Может быть, в первый раз косящие глаза и показали тебе, как это делается. После этого ты мог начать думать в любой момент, когда хотел. Или когда забывал, что должен быть глупым.
— Но сейчас я не умен, — возразил он.
— Послушал бы ты себя, Загремел! Ты рассуждал о столь сложных вещах, как парадоксы, и говорил вполне литературным языком.
— Ну да, так оно и было, — с удивлением признал он. — Я забыл, что потерял косящие глаза.
— Вот именно. Так откуда теперь берется твой интеллект, огр?
— Должно быть, это моя человеческая половина, как ты и предположила. Просто раньше я никогда не пользовался ею, потому что...
— Потому что думал о себе как об огре, пока не увидел, каковы огры на самом деле, и не отвернулся от них. Теперь ты используешь свою человеческую наследственность.
— Ты разбираешься в этом гораздо лучше меня!
— Потому что я более объективна. Я вижу тебя со стороны. Я ценю твои человеческие качества. Думаю, и добрый волшебник Хамфри тоже. Он стар, но по-прежнему мудр. Я-то знаю; я целый год наводила порядок в его замке.
— Мне он не показался убранным. Я с трудом нашел свободное место, где можно было встать.
— Видел бы ты, как это выглядело до моей уборки! — Она рассмеялась. — По чести говоря, его берлоги я не касалась; даже горгона туда не заходит. Если там хоть раз убрать, никто не сможет понять, где лежат его книги, чары и колдовские инструменты. У него ушло больше столетия на то, чтобы запомнить, где что лежит. Но остальную часть замка нужно содержать в порядке, а все понимают, что, поскольку горгона вышла за него, великого волшебника, замуж, она уже не должна этим заниматься, вот этим и занялась я. Я почистила волшебные зеркала и все остальное. У некоторых из этих вещей тоже весьма длинный язык! Это мне помогло, и за год я успела понять, что за кажущейся рассеянностью Хамфри прячется замечательно острый ум. Например, о тебе он знал все еще до того, как ты приблизился к замку. Он отметил тебя в своем календаре за год до твоего появления, вплоть до дня и часа. Он следил за каждым твоим шагом. Он ликовал, когда ты добрался до огрских костей; ему стоило большого труда устроить эту ловушку. Этот человек знает все, что он хочет знать и что следует знать. Вот почему горгона подчиняется ему, а не он ей: она страшно боится его знаний и преклоняется перед ними.
— А я думал, он спит! — с раскаянием сказал Загремел.
— Как и все. Но он маг информации, один из самых могущественных в Ксанфе. Разумеется, он знал, на что способен твой разум, и соответственно построил ответ. Теперь мы знаем, что он был прав.
— Но наши миссии — ни одна из них не завершена! Он не знал, что мы потерпим неудачу. Она задумалась, потом спросила: — Загремел, почему ты дрался с тем, другим огром?
— Он раздражал меня. Он оскорблял меня.
— Но ты пытался избежать неприятностей.
— Потому что у меня была только половина силы и я знал, что проиграю.
— Но потом ты ударил его. Ты выбил ему зуб.
— Он собирался съесть тебя. Я не мог этого допустить.
— Почему? Огры ведь так и поступают.
— Я согласился защищать тебя.
— Ты думал об этом, когда ударил его?
— Нет, — признался Загремел. — Я ударил без размышлений. Времени на них не было.
— Значит, была другая причина для твоих действий?
— Ты мой друг!
— У огров есть друзья? Он снова задумался: — Нет. Я единственный огр, имеющий друзей, и эти друзья в основном люди. Большинство огров не любит других огров.
— Ничего удивительного, — сказала она. — Итак, чтобы защитить меня, ты дважды подвергал опасности свою душу.
— Да, разумеется. — Он не совсем понимал цель этих расспросов.
— Любой истинный огр поступил бы так?
— Ни один. Естественно, поскольку у огров нет души, у них и выбора не будет. Но даже если бы у них и были души, они не стали бы...
— Загремел, неужели тебе самому не кажется, что человеческих черт в тебе больше, чем огрских?
— При данных обстоятельствах — возможно. Но в джунглях, в одиночестве, все было бы по-другому.
— Почему же тогда ты оставил джунгли?
— Я был неудовлетворен. Как я уже говорил, мне, вероятно, была нужна жена, только тогда я этого не знал.
— И у тебя могла быть прекрасная грубая огрица с лицом, красота которого заставила бы протухнуть луну, если бы ты вел себя более по-огрски. Ты жалеешь, что упустил этот шанс?
Загремел рассмеялся, впервые осознав, что ее рука касается его руки: — Нет.
— Огры смеются?
— Только злорадно.
— Итак, ты полагаешь, что отверг ответ, ради которого столько трудился. И теперь ты снова в одиночестве удалишься в джунгли?
Как ни странно, это тоже не привлекало. Жизнь, которая раньше полностью устраивала его, теперь казалась никчемным существованием.
— Разве у меня есть выбор?
— Почему бы не попытаться быть человеком? Все дело в твоей точке зрения. Люди замка Ругна, я уверена, примут тебя, они уже так и относятся к тебе. Принц Дор обращался с тобой как с равным.
— Он со всеми обращается как с равными. — Однако Загремел задумался. Стал бы принц Дор так же обращаться с ограми Огр-Ограды? Вряд ли. И тут ему в голову пришло кое-что еще. — Ты говоришь, что я заставил работать иллюзорные косящие глаза в Пустоте, потому что всегда обладал интеллектом человека, а значит, никакого парадокса здесь нет?
— Именно это я и говорю, — довольно подтвердила она.
— А как тогда быть с тыквой?
— С тыквой? — переспросила она неуверенно.
— Та тыква в Пустоте тоже была иллюзорной и не имела никакого отношения к моему интеллекту, но она тем не менее работала.
— Да, работала, — подтвердила Танди. — О Загремел, я никогда не думала об этом! Но это означает...
— ...что в Пустоте иллюзии реальны. То, что, как мы полагаем, там находится, действительно находится там, как только мы об этом подумаем: и тыквы, и светящиеся следы. Поэтому нет подтверждения тому, что я умен и без косящих глаз.
— Но... но .. — Она начала всхлипывать. Загремел вздохнул. Он не мог видеть ее несчастной.
— Тем не менее я признаю, что достаточно умен, чтобы суметь отыскать ошибки в твоих рассуждениях. Это парадоксальным образом подтверждает то, что ты сказала. Возможно, правы мы оба. У меня человеческий интеллект, а Пустота делает иллюзии реальными. — Он снова замолчал, чувствуя ее руку на своей. Какая маленькая и хорошенькая у нее ручка! — Я никогда в жизни не думал о себе как о человеке. Я не знаю, чего можно этим добиться, но по крайней мере нас это развлечет, пока мы ждем, чтобы дракониха прекратила нас искать и вылезла из пещер наружу.
Всхлипывания чудесным образом прекратились.
— Это может стать большим, чем развлечение, Загремел, — в ее голосе слышался энтузиазм.
Загремел задумался. Он представил себе людей: маленькие, не слишком волосатые, довольно слабые, но очень умные. Они ходили в одежде, поскольку их природный мех мало что защищал. Они собирали обувь с ботиночных деревьев и носки с чулочных лоз. Тут он удовлетворенно заметил про себя, что у него была куртка и перчатки — для начала. Люди жили в домах, потому что иначе дикие звери могли напасть на них во сне. Они предпочитали собираться в деревнях, поскольку любили общество. Фактически они были общественными существами и редко оставались одни.
Он представил себе, как присоединится к ним, будет ходить как человек, вместо того чтобы топать как огр. Спать на кровати, а не на стволе дерева. Есть умеренно, откусывая по кусочку, тщательно пережевывая пищу, вместо того чтобы жрать сырое мясо и глотать кости, полагаясь только на силу своих челюстей и разгрызая все, что может поместиться в пасти. Пожимать руки, вместо того чтобы сбивать с ног приветственной оплеухой. Но все усилия были тщетны, поскольку он знал, что всегда будет громадным волосатым и грубым монстром.
— Не срабатывает, — с облегчением сообщил он. — Я просто не могу представить себе, как...
Она положила вторую руку на его здоровенную лапищу. Теперь он чувствовал прикосновение ее души — ее полу-души, — поскольку их души были созвучны друг другу после того, как некоторое время они были единым целым. Казалось, их души потоком текут по рукам, переливаясь друг в друга. Он спас эту душу из тыквы, а она помогла ему спастись от огров.
Он также вспомнил, как торопилась она встать на его защиту. Как она поцеловала его. Как осталась с ним даже тогда, когда он пошел к ограм, даже когда у нее не было души. И неожиданно ему захотелось сделать ей что-нибудь приятное.
И он начал принимать ее точку зрения. Он почувствовал, как становится меньше, утонченнее, вежливее и умнее.
И внезапно пришло озарение. Возможности его разума расширились, вбирая в себя весь Ксанф, как это было, когда он был поражен проклятием косящих глаз. Но на этот раз это было не проклятие — это было осознание себя. Он стал человеком.
Руки Танди по-прежнему лежали на его руке. Он повернулся к ней в темноте. Его глаза не могли различить ничего, но мысленно он увидел все.
Танди была женщиной. Она была по-своему прекрасна. Она была умна. Она была мила. Она была верна. У нее была чудесная душа.
А он, мужчина и человек, он видел все в новом свете, несмотря на темноту. Разумом человека он заново проанализировал все. Она была его спутницей, и он понял, насколько необходимой она успела стать для него. Ограм не нужны спутницы — но они нужны людям. Остальные шесть девушек тоже были его спутницами, и они нравились ему, но Танди стала для него всем.
— Я не хочу возвращаться в джунгли один, — прошептал он. Его голос утратил большую часть огрских рычащих ноток.
— Я никогда и не думала, что ты должен жить там, Загремел. — О, как нежно звучал ее голос!
— Я хочу... — Но непомерность желания заставила его замолчать.
Однако Танди это не смутило:
— Загремел, я еще раньше сказала тебе, что люблю тебя.
— В данный момент у меня человеческое восприятие, — сказал он. — Я должен предупредить тебя, что ты не должна говорить слов, которые можно неверно истолковать.
— Неверно истолковать, о демоны! — вспыхнула она. — Я поняла свои чувства значительно раньше, чем ты свои.
— Но, Танди, ты должна признать, что огр и нимфа...
— Или мужчина и женщина...
— Полукровки, — с легкой горечью сказал он. — Как кентавры, гарпии, никсы, фавны...
— А чем тебе не нравятся полукровки? — возразила она. — В Ксанфе любое существо может вступить в брак с другим, если таково его желание, и их потомки, как правило, прекрасные создания. Чем плоха кентаврица? Или сирена?
— Ничем, — ответил он. Ее убеждения производили впечатление. Пока она говорила, человеческое восприятие проникало в самые отдаленные уголки его сознания, и он чувствовал к ней все большее расположение. Она была маленькой — но удивительно чудесной!
— А те, в ком три четверти человеческой крови, такие как гоблинка Голди, медяшка Бантик или фея Джон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52