6
Петр в конце концов все-таки уснул, подложив под разболевшуюся голову
руку, и проснулся уже утром, почувствовав, как падавший сквозь завесу
деревьев солнечный свет неожиданно ослабел, и в лесу стало темнеть.
Пробуждение от сна в какой-то момент чуть-чуть приободрило его, пока он не
услышал раскаты грома и не увидел над собой угрожающе темное небо.
- Черт возьми, - сказал он, снова прикрывая глаза и чувствуя, как
вновь возвращается утомление и подавленность: ему не хотелось двигаться,
не было никакого желания предаваться надеждам и мечтам. Киев был всего
лишь мечтой, сказочным сном, а такой сон мог стать реальностью только для
очень удачливых людей. А вся удача Петра Кочевикова на сегодняшний день
состояла из холодной постели на мерзлой земле посреди нескончаемого леса,
да ожидавшая и его, и мальчика голодная смерть, к которой они неумолимо
приближались после множества самых глупых ошибок.
Одной из таких ошибок было то, что они выбрали именно эту дорогу.
Ошибочны были их надежды и ожидания неизвестного, как ошибочно было и то,
что они не пошли полем, а углубились в этот лес. Уж лучше было бы
повеситься, чем испытать такой конец. На самом деле, лучше.
Вот уже и капля дождя упала ему на лицо, а за ней другая.
- Небесный Отец, - в отчаянии произнес Саша, встав на колени, - прошу
тебя, не делай этого.
- Небесный Отец, видать, выпил лишнего прошлой ночью, и теперь у него
самое скверное расположение духа. - Слова Петра оказались еще более
грубыми, чем породившие их мысли.
- Пожалуйста, не говори такое.
Мальчик, как всегда бывало в таких случаях, сильно испугался.
Ведь он верил в банников и в лесовиков, и это вселяло дополнительный
страх перед вероломством изрыгающего гром неба.
Но он все-таки подошел к Петру, помог ему встать на ноги и поднял с
земли меч, который тот по-прежнему использовал как опору в пути.
Неожиданно, когда они шли под мелким моросящим дождем, Саша заметил
кустарник, на котором было много оставшихся на зиму засохших ягод. Он даже
разодрал о колючки руки, пока снимал этот сохранившийся с прошлого года
урожай, и кровь бежала по его пальцам, смешиваясь с каплями дождя.
- А вот и завтрак, - сказал Саша, и Петр взял протянутую ему
пригоршню сухих ягод и попытался съесть их, но у него запершило в горле,
когда он выдавил из них кислый терпкий сок: он явно не испытывал аппетита
к такому угощению. Сегодняшнее утро ему показалось теплым, несмотря на
мелкий дождь, который до блеска отмыл ветки деревьев и устроил под ногами
кашу из размокших гнилых листьев.
- Возьми кафтан, хотя бы на время, - сказал Петр. - Я уже разогрелся
от ходьбы.
Однако мальчик отказался.
- Мне тоже сейчас тепло, - сказал он, но Петр знал, что он врет.
Неожиданно Петр поскользнулся. Это, должно быть, причинило ему
сильную боль, но он удержался на ногах, не подавая виду, испытывая легкое
головокружение. Он помахал рукой перед сашиным бледным и испуганным лицом,
рассмеялся, поглядывая вверх, и сказал:
- А вот попробуй, помешай этому дождю. Небесный Отец не смог
добраться до нас с помощью молний, и поэтому он до сих пор не может унять
своего раздражения. Это очень похоже на поступки богатых людей: они очень
часто срывают зло подобным образом.
- Будь осторожен, - умолял Саша, пытаясь взять его за руку, но Петр
отмахнулся от него и начал самостоятельно спускаться вниз по склону, чаще
всего просто съезжая на ногах. Он подыскивал место, относительно
защищенное от моросящей влаги, где можно было бы остановиться, и
вглядывался в сетку дождя, постоянно моргая глазами от падающих водяных
капель.
- Петр!
- Старче, - обращался тот, тем временем, к небу, пытаясь даже поднять
вверх руку. - Попробуй еще раз! Покажи все, на что ты способен!
- Петр! - Саша бросился вниз, сам поскользнулся и упал на колени.
Петр пожимал плечами и разводил в стороны руки.
- Подумать только, не способен даже на самый плохонький удар! Видимо,
старичок уже расстрелял все свои заряды. Да, видимо он порядочно одряхлел.
Он наверное уже перекидал и перебил все свои горшки и выбросил все
обломки, а теперь опустился просто до тихой бессильной злобы. - Петр
покачал головой и наблюдал, как Саша поднимается с колен, а затем пошел по
дороге, которую раскинул перед ними лес. Возможно, ее можно было и не
считать дорогой, потому что в любой момент она могла навсегда исчезнуть
среди зарослей дикой травы и безжизненных деревьев. Она скорее походила на
призрачное пространство, на мираж, на сон, подобный тем снам, в которых
беглецам грезился далекий Киев.
Она была так же обманчива и ложна, как надежды на обретение
богатства.
Но дорога была также опасна и обманчива, как то тепло, которое
помогало Петру переносить дождь, которое старалось убедить его, что он
может идти, не чувствуя холода. Так он шел, пробираясь сквозь низко
опущенные ветки, и вдруг, неожиданно для себя, упал, оказавшись на
коленях, а мальчик стоял рядом с ним и дергал его за руку, упрашивая
подниматься и идти. Весь этот день отложился в его памяти как сплошное
море раскачивающихся веток, как склоны, сплошь усыпанные полусгнившими
листьями, как стена голых безжизненных деревьев, и идущий рядом с ним
мальчик, который вот и сейчас не переставал говорить:
- Петр, Петр, вставай, ты должен идти...
Но сам он только и смог сказать хриплым голосом, еле-еле ворочая
языком:
- Я устал, я очень устал, малый. - В этот момент он неожиданно
ощутил, каково было ему на самом деле: голова раскалывалась от боли,
казалось, что весь мир превратился в сплошное бесконечное переплетение
безжизненных лишенных листьев веток, все уголки леса с неумолимой
жестокостью были похожи друг на друга, каждое дерево походило на соседнее,
одна груда гнилых листьев ничем не отличалась от другой, и боль с
безысходной неотвратимостью вновь начала преследовать его, только теперь
он чувствовал, что его не столько беспокоила рана, сколько голова. В
какой-то момент он почувствовал резкий внутренний толчок и едва не ослеп.
- Но послушай, - собираясь с силами, возразил он мальчику, - это
глупо. День и так уже клонится к вечеру.
- Поднимайся, - сказал Саша. - Пожалуйста, Петр Ильич, поднимайся.
Ведь это запах дыма, разве ты не чувствуешь его?
Вряд ли он мог ощущать с заложенным носом и простуженным горлом
какой-то слабый запах. Скорее всего, мальчик опять врал, и Петр был
уверен, что Саша делал это с единственной целью: чтобы заставить его идти
вперед.
И все-таки он шел, поддерживаемый мальчиком, который направлял его
неуверенные шаги. Теперь они вновь вышли на более или менее заметную
дорогу, где земля между мертвыми деревьями была еще гуще засыпана старыми
листьями, а кора на стволах почти облупилась, как будто эти деревья умерли
уже много лет назад.
Он находился в таком отчаянии, что в конце концов смог, как во сне,
представить себе и не только этот дым, а смог даже отчетливо вообразить,
что впереди, среди сухих деревьев, лежит ровная широко открытая дорога, за
которой виднеется серый дощатый сарай, забор и серый, полуразвалившийся
дом, покрытый лишайником и обросший мхом, как и те деревья, которые
окружали его. Но, оказалось, что это все-таки был не сон.
Петр остановился, стараясь унять дрожь, и ухватил за плечо Сашу,
который продолжал тащить его вперед.
- Ведь ты сам говорил мне о разбойниках...
- А что еще нам остается делать? Где еще мы сможем найти помощь?
Петр стоял опершись на меч и пытался оторвать руку от плеча мальчика.
По правде говоря, он не мог себе представить, почему был таким дураком.
Ведь только на первый взгляд казалось благоразумным, чтобы кто-то из них
подошел к этой двери. Петр шел с большим трудом, тяжело покачиваясь из
стороны в сторону, и Саша придерживал его, помогая переставлять ноги, и в
результате, оба они шли медленным петляющим шагом. В слабеющем сумеречном
свете серые бревна и серые деревья сливались в одну расплывающуюся серую
массу, как будто высохшие деревья и дом срослись друг с другом,
одновременно состарились и лишились жизни. Никакой свет не пробивался
сквозь закрытые ставни. Столбы, поддерживающие крыльцо, покосились, старые
бревна поросли лишайниками, двор зарос сорной травой.
За деревьями, окружавшими дом, можно было видеть речку, небольшой
причал, столб, на котором висел колокол, и лодку, такую же дряхлую, как и
сам дом.
- Боже мой, - сказал Петр, видимо от боли переходя на шепот, - скорее
всего, это дом перевозчика, а это - старая переправа. Мы, должно быть,
оказались близко от какой-то большой дороги.
Когда они проходили мимо ворот, Петр подумал о разбойниках. Он
осторожно двигался по вытоптанной грязной дорожке, которой, это было
видно, часто пользовались и которая вела к длинному деревянному настилу,
примыкающему к крыльцу. Он успел подумать и о том, что у них есть все
шансы быть убитыми здесь, и о том, что с ними могут произойти и другие, не
менее ужасные вещи. Раздумывая над этим, он стоял, прислонившись к стене,
прислушиваясь, как мальчик стучал в дверь.
- Наверняка, дома никого нет, - сказал Саша, и Петр обратил внимание,
что голос мальчика становится таким хриплым и неуверенным, как и его
собственный.
Он бросил взгляд вверх, где находилась задвижка, явно опущенная вниз.
- Да, гостей здесь видно не ждали, - сказал он, - и сейчас, я думаю,
не стоит проявлять щепетильность. Вполне возможно, что сам перевозчик
находится где-то рядом, и нам остается только потянуть за веревку, чтобы
открыть дверь. Пожалуй, мы войдем в дом без приглашения - по крайней мере,
деревенские приличия допускают это.
Саша потянул за кончик веревки, задвижка пришла в движение, и, как
только он слегка подтолкнул дверь, она тут же открылась.

- Хозяева? - позвал Саша, скорее от страха застать в доме кого-нибудь
спящего или же просто глуховатого. Петр стоял сзади, почти на самом
пороге, и поглядывал то на него, то на полки, расположенные около печки,
на кровать и на стол, на беспорядочно расставленные горшки, связки трав,
куски веревок и инструменты, на все, что было видно сквозь дверной проем.
Освещенные слабым огнем, горевшим в очаге, все предметы, находящиеся в
доме, отбрасывали по сторонам причудливые тени. Тепло и запахи пищи
вызвали аппетит у промерзших и голодных путников. - Есть здесь кто-нибудь?
Мы хотим поискать у вас приюта.
- Мы благодарны за любую помощь, какую нам только смогут оказать, -
пробормотал Петр из-за его плеча и подтолкнул мальчика вперед, через
порог, чтобы самому встать немного поудобней. Саша повернулся и обошел
Петра слева, чтобы помочь ему пройти к самому теплому месту в этом доме, к
печке, где в чугунном горшке уж давно прел чей-то ужин.
По запаху это напоминало рыбную уху и пахло просто великолепно. Петр
намеревался только посидеть у огня, на теплых камнях, но Саша сдвинул
крышку горшка, сунул туда палец и попробовал, каково было содержимое. Это
действительно была рыбная уха, заправленная репой.
Петр с тяжелым вздохом прислонился спиной к теплым камням очага и,
запрокинув голову, сказал:
- Все, чего бы я хотел сейчас, малый, так это выпить. Поищи, может
быть, в доме есть что-нибудь?
Саша, слушая его, чувствовал угрызения совести: своровать что-то на
кухне был один грех, но воровать в доме, словно грабитель, совсем другой.
Однако, состояние, в котором находился Петр, было вполне уважительной
причиной для кражи, мальчик был абсолютно уверен в этом. Он наполнил
котелок водой из стоявшего у дверей бочонка и постарался, насколько это
было возможно, отмыть грязь со своих рук, оставляя небольшие лужи на
пыльном полу. Вытереть руки ему было нечем, и тогда, в конце концов, он
вытер их о свою грязную рубашку, мысленно представляя себе, какое
недовольство по поводу этого дома могла бы выразить тетка Иленка, если бы
увидела окружающий беспорядок и пыль...
Но сейчас он считал, что все было просто прекрасно. Этот дом, вместе
со всем его деревенским беспорядком и неустроенностью, был для него словно
царский дворец, если смотреть на вещи со стороны их сиюминутной значимости
для двух путников, заблудившихся в дремучем лесу. Он долго смотрел на
котелок, потом подошел с ним к печке и зачерпнул из горшка немного того
восхитительно пахнущего блюда, которое хозяева приготовили себе на ужин,
и, встав на колени, протянул котелок Петру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72