И Старлиц засновал среди празднующих, методично щелкая зажигалкой в густом дыму. Он выволакивал своих непутевых гостей из пьяных глубин их грез, поднося к их лицам мерцающий свет рождественской истины. Беззубые рты, неопрятные бороды. Обожженные ветром щеки и лбы. Седина и испарина. Пот и пыль. Вытаращенные от страха глаза, взлетающие от изумления брови. Кариес, витаминное голодание. Разложение деревни, распад городов.
Потом перед ним предстал тот, кого он искал. Этот человек был похож на остальных даже больше, чем те походили на самих себя, лицо его было сущностью всех потерянных лиц. У него было глубокое, первобытное выражение потерянности, безнадежной несвязности, оторванности, рождавшее непонятную радость, как поэзия на мертвом языке.
Старлиц вцепился в его щуплое плечо.
- Зета! Зета! Скорее сюда! - Девочка примчалась на зов. - Полюбуйся, Зета, это он!
Вечный лоботряс пыхтел только что зажженной сигареткой и плохо держал нечесаную голову. Впрочем, он креп на глазах, освобождаясь от уз массы, пространства-времени, веса, сажи, грязи. Старлица поразило, как молодо выглядит его отец. Таким противоестественно юным он его еще никогда не видел. С такими черными, хоть и запорошенными пылью волосами, с гладкой, без единой морщины шеей, с тонкими запястьями ему нельзя было дать больше двадцати пяти лет.
На отце Старлица были штаны защитного цвета, брезентовые башмаки без носков, серая брезентовая рубаха на пуговицах, какие носят в тюрьмах и на стройках.
Все совершенно бесцветное, донельзя вытертое, вылинявшее на тысяче солнц. Он приподнял тонкую грязную руку и прикоснулся к кисти Зеты. Зета отпрянула, но его это прикосновение оживило. Ощущение человека придало хоть какой-то осмысленности взгляду его глаз, похожих на дырочки для обувных шнурков.
- О, яванский навахо! - пробормотал он.
- Отец, - тревожно сказал Старлиц, - ты ведь меня знаешь?
Молодой человек со слабой, блуждающей улыбкой пожал плечами.
- Держи его за руку, Зета. Держи хорошенько и не отпускай ни на секунду. Я сделаю потише музыку.
Он сбегал к надрывающимся колонкам и сразу вернулся.
- Папа, - заговорил он настойчиво, - это я, Лех. Я твой сын, сын польки, девушки из госпиталя, помнишь? Я уже взрослый, поэтому так выгляжу. А это моя дочь Зенобия. Твоя внучка, папа.
- Он говорит по-английски? - с любопытством осведомилась Зета, цепляясь за тощую руку призрака. - Судя по его виду, вряд ли.
- По-английски - нет, - подтвердил Старлиц. - У него свой, отдельный язык. Племенное наречие. В нем шестнадцать вариантов для оттенков оранжевого цвета и восемнадцать для обозначения оленьих троп, но нет ни прошлого, ни настоящего, ни давнопрошедшего времени. Понимаешь, будущее и прошлое время ему без надобности. Его повествование обходится без этого.
- Как его зовут?
- Я знаю, что однажды ему присвоили официальное американское имя, потому что в сороковых годах его призвали в американскую армию. Он воевал на Тихом океане, служил с дешифровщиками из индейцев навахо. А потом нанялся уборщиком на большой федеральный проект в Лос-Аламосе. Там и случилась авария, из-за которой улетучилась его личность. Была - и нету. Моя мать, твоя бабка, всегда звала его просто Джо. Ну, как «солдатик Джо» или «Эй, Джо, жвачка есть?». Ты тоже можешь называть его Джо.
- Привет, дедушка Джо, - сказала Зета. Дедушка Джо улыбнулся ей и изрек нечто цветистое, доброе, остроумное и совершенно непостижимое.
- Погоди-ка! - крикнула Зета, пристально в него всматриваясь. - Я знаю, кто это! Я знаю его! Он же тот самый старикан! Ласковый такой, он еще приносил мне игрушки и разные подарки!
- Серьезно? Ты видела его раньше?
- А как же! Только тогда он был гораздо старше. Седой, сгорбленный, бормотал что-то про себя на собственном языке, все время семенил вперед-назад. Он появлялся на Рождество и дарил мне старинные сладости с натуральным сахаром. - Зета нахмурилась. - А Первая и Вторая Мамаши твердили, что я его выдумываю.
- Славный папаша! - Старлиц благодарно похлопал его по хрупкому предплечью. - Понимаешь, у твоего дедушки Джо нет передней и задней передачи. Зато он никогда не забывает, что разглядел в будущем.
Джо сердечно кивал и виновато улыбался. Он все еще походил на призрак, но в нем на глазах прибывало самодовольства. Он напоминал молодого призывника, ставшего свидетелем невероятных нацистских зверств, но быстро восстановившего самообладание при помощи виски и записей Бенни Гудмена.
- Теперь я понимаю: тот милый старикашка был моим дедом! - радостно воскликнула Зета. - Однажды он подарил мне старомодные часы, светившиеся в темноте.
Дедушка Джо положил свою тонкую руку на плечо внучке и доверчиво посмотрел на Старлица. Тот был тронут до глубины души. Его отец пренебрег всеми сложностями и посетил свою единственную внучку, чтобы осыпать ее анахроничными дарами на дальнем краю своего скитальческого ареала, в завершающее десятилетие века. То было истинным самопожертвованием. Старлиц почувствовал, как внутри у него проходит давно мучившее его невероятное напряжение. Теперь он знал, что правильно поступил, приехав сюда. Все прошлые потери и будущие расплаты были отныне не в счет.
- Кайяк, - произнес дедушка Джо, откашлявшись. - Кинник-кинник. Нок конк.
- Он пытается с нами разговаривать! - взвизгнула Зета.
Дедушка Джо на глазах наливался силой, терял призрачность и крепчал. Он повернулся к Зете, добродушно подмигнул ей и игриво указал пальцем на Старлица.
- Тип из «Сладкой жизни». Влюбчивый осел.
- Папа молодец, - вступилась Зета за Старлица. - Он очень веселый, если с ним как следует познакомиться.
Джо прочувственно шмыгнул носом.
- Ма не знает себя, как и я.
- Это он о твоей бабке, - перевел Старлиц. - Медсестра Старлиц. Агнешка Старлиц. Понимаешь, она была узницей лагеря смерти в Польше, а потом попала в Америку и добралась до места, где могла видеть Джо лучше, чем кто-либо еще. Агнешка даже могла до него дотронуться... Они никогда не находились на одном и том же месте достаточно долго, чтобы пожениться, но отлично друг другу подходили. И даже друг о друге заботились.
- Мы можем повидаться с бабушкой?
Старлиц грустно покачал головой.
- До нее теперь не достучаться, милая. У нее кресло-каталка, дистанционный пульт, овсянка трижды в день... Иногда она сестра, иногда пациент, но чаще то и другое вместе, такая вот многофазовость... Боюсь, ты этого не поймешь, это для взрослых. Нет, повидаться с бабушкой ты не сможешь. Поверь, лучше избегать того состояния, когда начинаешь беседовать с медсестрой Старлиц. - Старлиц почесал подбородок. - Если это кому-то под силу, то в первую очередь ему.
Дедушка Джо разгулялся: встал, зевнул, потянулся. Электрогенератор тут же чихнул и выключился. Рождественские огоньки погасли. Проигрыватель взвыл, рявкнул и заглох.
Несколько обормотов еще немного поголосили рождественские гимны, а потом затихли. Дряхлый гараж погрузился в стальные потемки, озаряемые только огнем в железной бочке, но отцу Старлица не было до этого дела. Наоборот, такое мистическое освещение только придало ему сил. Теперь его настроение можно было назвать даже развязным. Глянув на ближайшего пьянчугу с веселым презрением, он изрек:
- Мужик! - Улыбка до ушей. - Ева пригласила идиота - ретромастоида, идиота, Сэма или тератоида - в одиннадцать часов!
- Наплюй на эту дурную деревенщину, папа. Мы так рады тебя видеть! Ты отлично выглядишь, учитывая, что на дворе 1999 год и все такое прочее.
Сказав это, Старлиц поднялся, чтобы успокоить свою паству новыми порциями спиртного. Вернувшись, он обнаружил, что его дочь и отец увлеченно беседуют.
- Понимаешь, дедушка, тут все дело в почитании Луны, - смущенно втолковывала Зета. - Обе мои мамы исполняют обряды поклонения Луне в старых лесных зарослях.
- Самые наивные извращенки «Ом», - задумчиво молвил Джо.
- Представляешь, дедушка, я только что приехала из страны мусульман!
Джо снисходительно кивнул.
- Поймай мусульманину верблюда, сомалиец! Турок на гербе.
- Смотри-ка, Зета, папаша с тобой поладил! - Старлиц сел на свою мексиканскую торбу. - Пора поведать тебе историю дедушкиной жизни. - Старлиц церемонно достал янтарную бутыль с текилой «Гран Сентенарио» и стопку бумажных стаканчиков. - Ты должна ее знать. Это ведь твое наследство. Дедушке было бы нелегко рассказать ее самостоятельно. - Старлиц снял с горлышка фольгу и откинул пластмассовую крышечку. - Не возражаешь немного помочь мне с фабулой, папа?
- О нет! - сердечно согласился Джо, принимая полный бумажный стаканчик. - Растопырь жабры, аллигатор! - Он выпил.
- Во-первых, что бы Джо ни нес, никакой он не «яванский навахо», - начал Старлиц. - Он, конечно, туземец - такой, что дальше ехать некуда, но какой бы этнический ярлык ты на него ни налепила, Джо обязательно окажется кем-нибудь другим. Это и есть твое истинное происхождение, Зета. Ты принадлежишь к племени тех, кто не принадлежит ни к каким племенам.
Старлиц отхлебнул текилы. «Гран Сентенарио», урожай века, глоток ностальгии.
- Твоя семья разрушает шаблоны и живет в образовавшихся трещинах. Твой дедушка Джо всегда был одним из «них», но никогда к «ним» не принадлежал. Он яванский навахо, точка встречи двух несоприкасающихся окружностей.
- Да-да! - радостно крикнула Зета. Для нее все это было исполнено смысла. Казалось, она всю жизнь ждала этого откровения. Слушая, она дрожала от восторга.
- Джо рано пошел на войну. Войны созданы для таких, как он. Они всегда приводят к невероятным ситуациям, которые никто не может объяснить. Их невероятность становится видна только спустя многие годы, ибо за долгие месяцы боев противоборствующие стороны отучаются связно мыслить... Взять хоть дешифровщиков навахо, японский «пурпурный код» на Тихом океане, доисторические аналоговые компьютеры для взлома кодов, заводные кодирующие машины нацистов, «голубого» британского математика с его тайной жизнью . И все это сверхсекретно, сверхважно, так что никто ничего не знает на протяжении тридцати, сорока, пятидесяти лет... Все это очень подходило для Джо, кто бы он ни был... Вернее, именно потому, что он такой. Это его и сделало таким.
- Папа, вся эта история мне очень нравится, но... для дедушки Джо слишком молодой. Он выглядит даже моложе тебя.
Старлиц закашлялся от жгучей текилы.
- Я как раз к этому и подхожу. Молодого дедушку выперли из отряда кодировщиков навахо - потому, наверное, что его собственный код не принадлежал к языку навахо, и определили не то дворником, не то воришкой на Манхэттенский проект. Ну, туда, где делали атомную бомбу и готовились ее испытать.
Тут у Джо опять прорезался голос - авторитетный, сопровождаемый кивком очевидца:
- Тупица-парабола из арапахо.
- Ну да, Джо был индейцем-дворником, но промышлял в основном кражей запасных покрышек, бензина, металлического лома - все это тогда, при рационировании, очень ценилось. Профессорам-атомщикам выделяли огромные деньги, миллиарды долларов, да каких, сороковых годов, да еще в обстановке строжайшей секретности и спешки. Где им было уследить за пропажей ценностей с грузовиков... Можешь не сомневаться, там не обходилось без махинатора «черного рынка», иначе не бывает. Им, конечно, и был Джо.
- Стратагема мега-пирога, - подтвердил Джо.
- И вот пришло время испытать атомную бомбу - «Штуковину», как они ее называли. Это произошло здесь, в Нью-Мексико, на полигоне Тринити. По соображениям безопасности ее решили рвануть в пять утра, в страшную грозу. Ты только представь, Зета: черным-черно, вой ветра, испытатели ни черта не видят - они же прячутся в своих бункерах на удалении в тысячу ярдов. Самое время пробраться на взрывную площадку и спереть то, что там плохо лежит!
- Действительно... - задумчиво согласилась Зета.
- Его манили тонны ценной медной проволоки, а то и сам плутониевый сердечник. Если вспомнить, как трудно и дорого было тогда получить этот самый плутоний, то ясно, что это был ценнейший металл на свете. В общем, Джо угодил то ли прямо на бомбу, то ли - знаю, это звучит невероятно, но как будто подтверждается данными об испытаниях - забрался в саму бомбу, прежде чем ее окончательно свинтили! Ну а дальше она рванула. Мощнейший выброс энергии, какой знало до того человечество! - Старлиц вздохнул. - Понятно, что его попросту выдуло из истории.
- Как же так вышло? - спросила любопытная Зета.
- А так! Это был определяющий момент в повествовании двадцатого века. Сердцевинный, основообразующий миг столетия. Бомба была ошеломляющей, всесокрушающей, разрушающей весь предшествовавший сюжет, она появилась из ниоткуда как полнейшая неожиданность, произвела сотрясение в десять баллов по десятибалльной мировой шкале катастроф. После Бомбы история уже не стала прежней, ибо с тех пор ей приходится существовать под атомным грибом, на котором начертано: «История временна». Джо перестал подчиняться причинно-следственным законам с того мгновения, когда его размазало по двадцатому веку, как электронное облако.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38