Постепенно она обросла деревянными пристройками, похожими на шлюзы, ведущими в мир пролетарской нищеты.
За десятилетия маленький комплекс пополнился отбросами потребительского общества, как обзаводится новыми каменными лепестками роза пустыни: бензоколонкой, дощатым указателем, севшими аккумуляторами, новым цементным полом, будкой для собаки или городского койота, отъездившими свое тракторными покрышками, нейлоновыми одеялами-подделками под ручную индейскую работу, заляпанными машинным маслом, затоптанными календарями с полуголыми пляжными красотками, сувенирными индейскими стрелами, изготовленными в оккупированной Японии на станках, с которых раньше сходили снаряды, окаменевшими струями трансмиссионного масла, выпотрошенными соломенными тюфяками, разлохмаченными лебедочными ремнями, готовыми распасться на атомы после многолетней нещадной эксплуатации, погнутыми медными заклепками, радужной токарной стружкой, норовящей проткнуть подметку, шестью ведерками с деревянными ручками, краска в которых давно превратилась в резину, бесцветными твердыми отложениями неясного происхождения, кедровыми дровами, изрядно подпорченными крысами, порожними мешками из-под муки, пустыми бутылками из-под виски «Джим Бим» и из-под текилы «Дос Чамукос», безнадежно перекрученным и наполовину погребенным в песке садовым шлангом...
Они продрожали ночь на цементном полу, разведя костер и отплясывая перед ним, чтобы согреться, однако старик так и не появился.
- Жаль, что он не показался, - молвил побежденный Старлиц при первых проблесках зари. - Кажется, это будет труднее, чем я думал. Собственно, я другого и не ожидал, век-то совсем на исходе, но тогда напрасно мы столько старались. Придется попытаться еще, только теперь уже не жалея сил.
- Дедушка не знает, что мы здесь?
Старлиц поскреб в жирных волосах.
- Откуда ему от этом знать? Попытаемся подманить его Рождеством. Все рождественские праздники в двадцатом веке одинаковые. С каждым годом Рождество становится все более потребительским событием, иудео-христианские ценности потускнели, но его по-прежнему привлекают праздники. На Рождество обычно слабеет бдительность. Люди напиваются, ссорятся с родственниками, до чужаков им нет дела. Газеты становятся тоньше, с телеэкрана не слезают старые актеры. Раньше, когда я часто видел отца, он всегда появлялся на Рождество. Вроде как приходил в город, чтобы навестить меня в праздник... Обычно во Флориде.
- Ты из Флориды, папа?
- Да. Нет. Может быть. Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, моя мать угодила в больницу и больше оттуда не вышла, а меня забрал один старикан из Таллахасси, мы называли его Профессором. Женщина, с которой он жил, - наверное, мне надо было звать ее мачехой, - нас кормила. А я помогал ему с его великим проектом. - Старлиц не заметил, что забрел в масляное пятно. - Использование детского труда в лесной глуши, флоридский вариант.
- У него был великий проект? Мне бы тоже хотелось иметь великий проект. Что это было?
- Ничего особенного. У таких типов, как Профессор, конечно, не все дома, зато они вечно носятся с грандиозными замыслами, когда у них есть силенки... Если ты не в курсе, этот замысел может показаться тебе полнейшим сумасшествием. Но если ты посвящен в суть дела, то понимаешь, что это серьезно, что это может перевернуть мир. Профессор не хотел выпадать из общего повествования, понимаешь, вот и цеплялся за него... Накапливал физические свидетельства своего существования. Он, видишь ли, задумал создать якорь для персональной реальности. Материалом ему служили детали с подержанных машин и огромные куски кораллов - у берегов Флориды бывают такие, на все пять-шесть тонн. Он дожидался темноты, чтобы никто не видел, как он перетаскивает их руками. Вокруг принимали это за искусство, придорожный аттракцион - так выглядел навороченный им огромный каменный лабиринт с кусками кипарисовых корней. Вот где я жил в детстве.
- Почему же мы не едем туда! Там гораздо лучше, чем в этом вонючем гараже. Флорида - это класс! Однажды я там была. Там тепло!
- Все уничтожил торнадо. Его самого, мачеху, все вокруг: домики, трейлеры, рекламные проспекты, сувенирный киоск, все! - Старлиц поскреб в голове. - Во всяком случае, когда все стихло, это назвали торнадо... А все потому, что бедняга слишком высунулся наружу. Уже готовился телевизионный сюжет и все такое...
Зета насупилась.
- Почему?
- Так действует реальность, вот и все.
- Почему она так действует, папа?
- Таковы законы природы. Птицы и пчелы.
- Это я знаю, папа, - сказала Зета, вздрогнув. - Меня заставили прочесть «О вас и вашем теле» в семь лет.
- Если бы все было так просто! Это не «реальность». Понимаешь, глубокая реальность соткана из языка. - Зета молчала. - Люди этого не понимают. Даже если они это говорят, то наверняка не знают, что это значит. А значит это, что никакой «правды» не существует. Есть только язык. И «факта» нет. Нет ни правды, ни лжи, есть всего лишь доминантные процессы, из которых сложена социальная реальность. В мире, состоящем из языка, ничто другое невозможно.
Зета покопалась в песке и показала ржавый гвоздь.
- Это тоже язык?
- Да. Это «ржавый гвоздь» настолько, насколько выстроена концептуальная сущность под названием «ржавый гвоздь» в нашем культурном пространстве в данный момент истории.
- Он выглядит реальным. Видишь, я испачкала им пальцы.
- Слушай меня, Зета. Это по-настоящему важно. «Отец любил девочку, но она все равно умерла ужасной смертью, потому что наступила на ржавый гвоздь». Это тоже язык.
Зета сморщилась от страха и поспешно швырнула гвоздь в темноту.
- Объективной реальности не существует. По-настоящему реальный мир, может быть, и существует. По Ньютону, по Эйнштейну. Но поскольку мы живем в языковом мире, то нам в него отсюда никогда не попасть. Из языкового мира нет выхода. Коренная реальность - и та нам недоступна. Единственное направление, в котором мы можем пройти, - это в различные оттенки доминирующего социального дискурса, в структуру связного повествования или, что хуже всего, - в пустоту Витгенштейна, где нельзя ничего сказать, ничего помыслить... Туда вход запрещен, понятно? Потому что оттуда нет выхода. Это черная дыра.
- Откуда ты столько об этом знаешь, папа?
- Раньше я ничего такого не знал, а просто жил. Но мне всегда нравилось находиться на краю системы, где все рушится. Потребовалось долгое время, чтобы понять, что я в действительности делаю. Я всегда оказываюсь там, где большая история превращается в маленькие безумные контристории. Но теперь мне открывается мое положение, потому что я уже стар и достаточно знаю, чтобы разобраться в окружающем. - Старлиц вздохнул. - На самом деле не такой уж я знаток. То, как действует реальность, понимают считанные люди. Большинство их не говорит по-английски. Они говорят по-французски. Потому что все они теоретики языка. В основном специалисты по семиотике, некоторые - структуралисты и постструктуралисты. Люси Иригарей, Ролан Барт, Юлия Кристева, Луи Альтюссер... Это мудрейшие люди на свете, владеющие истинным ключом. - Старлиц невесело засмеялся. - Но разве это им помогает? Ничуть! Бедняги, они душат своих жен и попадают под грузовики с грязным бельем. А после наступления двухтысячного года вся их болтовня навсегда выйдет из моды. Это будет вчерашний день.
- А откуда они так много знают?
- Понятия не имею. Но их проникновение в то, что в действительности происходит, видно из того, что написанное ими выглядит убедительно, но потом ловишь себя на том, что, зная, не можешь это знание употребить, чтобы что-то изменить. Если тебе понятна реальность, то ты бессилен. Если ты что-то делаешь, значит, ты не понимаешь реальность. Ты когда-нибудь слыхала об этих французах? Наверняка нет.
- Я слыхала о Юлии Кристевой, - робко возразила Зета. - Она антипатриархальный идеолог второго поколения, как Кэрол Пэйтмен и Мишель Ле Дофф .
Старлиц покивал, довольный этим признанием.
- Я рад, что ты о них знаешь... Рад, что тебя успели кое-чему обучить, несмотря на твой нежный возраст. - Он устало пожал плечами. - Я мало общаюсь с Мамашей Номер Один и Мамашей Номер Два. У нас много разногласий. Мы пытаемся ладить, но всегда ссоримся - то из-за торговли оружием под прикрытием коммуны, то из-за вывоза наркотиков из Французской Полинезии... У нас слишком много споров. Грустно, правда? Я из-за этого грущу. Мне надо было чаще показываться, больше помогать, пока ты была меньше. - Он вздохнул. - Твоей вины в этом никогда не было, Зета. Такие уж они, постнуклеарные семьи .
- Теперь ты уже не можешь вернуться в коммуну. Им пришлось все распродать.
- Я знаю. Наверное, это было неизбежно. Приближаются большие перемены. Изменения в фабуле. От этого трудно увернуться. - Он вздохнул и встал. - Надеюсь все-таки найти способ.
6
Старлиц решил не жалеть сил. В конце концов, шел 1999 год н. э., который десятилетия рекламировали как последний шанс оправдаться за содеянное в двадцатом веке. Было бы глупо напоследок не постараться.
Он долго ехал на автобусе назад к границе, а потом целую неделю искал место сбора преступников. Там, войдя в доверие к главарям банды байкеров, свихнувшихся на скоростях, он аккуратно составил список самых желанных для них предметов: сбываемых в считанные минуты ветровых стекол, дверных ручек и краг. Затем он отправился на промысел.
Но оказалось, что он устарел как профессионал. За его долгое отсутствие автомобили обросли визгливыми противоугонными сиренами, рулевые колонки сковали неприступные замки. И все же перед решительным человеком с верным глазом, твердой рукой и непробиваемым терпением не мог бы устоять даже броневик. К тому же ценным подспорьем оказалась зоркая несовершеннолетняя помощница.
Три угнанные машины удовлетворили потребность Старлица в деньгах, и они с Зетой вернулись автобусом в Сокорро. Обойдя распродажи и дешевые магазины, она купили блестящей шерсти и мишуры, длинные рождественские гирлянды, древний проигрыватель с работающими колонками, огромную стопку пластинок с рождественскими гимнами. У понурого жителя Нью-Мексико, распродававшего по случаю приближающегося Y2K все имущество, они приобрели за бесценок никогда не работавший электрогенератор. Когда-то этот бедняга решил перечеркнуть карьеру, загубить семью, пустить по ветру сбережения и скрывался в глубоком подвале от вездесущих компьютеров; теперь он сбывал заваль, которую раньше усиленно скупал.
И вот настал кульминационный момент всей операции: сбор развеселой толпы для празднования Рождества в разгар осени. Старлиц, разъезжавший без прав и вообще без каких-либо документов, позаимствовал с плохо охраняемой стоянки развалюху-грузовичок и отправился за массовкой. Результат поездки представлял собой несвязный хор местных оболтусов: шестеро иностранцев-поденщиков на нелегальном положении, подрабатывавших на паркинге у местной «Home Depot» , четверо чумазых индейцев в ковбойских шляпах, покинувших резервацию, чтобы побыстрее спиться, и парочка ни на что не годных местных бородачей, наркоманов-даоистов.
Старлиц перевез их в заброшенный «квонсетовский» гараж несколькими партиями, кружными путями. Для согрева он разжег трескучий, средней ядовитости огонь в ржавой бочке. Он смазал, проверил, отладил генератор, Зета развесила на рыжих от ржавчины стенах рождественскую красотень. Повсюду были разложены сверкающие шляпы и сладкие свечки в упаковке.
Затем, подавляя гул генератора, проигрыватель заиграл бессмертное «Белое Рождество» Кросби .
Половина собравшихся не владела английским, поэтому хор получился слабоват. Два галлона вина «Моген-Давид» добавили веселья.
- Папа, это слишком громко! Сюда нагрянет полиция!
- Да, нет, может быть! - прокричал в ответ Старлиц. - Моему отцу это не впервой. Зато наш принцип срабатывает, я чувствую!
Сладкое пойло действовало на его гостей, как сверхмощные глубинные бомбы. Старлиц с надеждой взирал на скачущие по стенам тени. Дальше, за стенами, сотрясаемыми варварским ревом, погрузилась в зябкую ночь пустыня, вокруг города вилась пыль кедровой пыльцы и танцевали духи вымирающих индейских племен.
- Сработало! - понял Старлиц. - Гляди, Зета, сработало!
Зета разжала уши.
- Что ты сказал?
- Он явился, он здесь! Твой дед рядом с нами.
Зета с сомнением оглядела валящихся с ног выпивох.
- Сосчитай их! - велел Старлиц.
Зета аккуратно произвела подсчет гостей.
- У меня получилось тринадцать перепившихся болванов, - доложила она безнадежным голосом.
- Ура! Я нанял только дюжину.
Зета опасливо глянула на гнилые двери, запертые на тяжелые засовы, укрепленные для верности ржавыми цепями.
- Папа, сюда никто никогда не смог бы проникну...
- Твоему деду не надо входить в двери. Дай соображу... Дадим каждому по рождественскому подарку - сигаретке. Это и будет удостоверением личности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
За десятилетия маленький комплекс пополнился отбросами потребительского общества, как обзаводится новыми каменными лепестками роза пустыни: бензоколонкой, дощатым указателем, севшими аккумуляторами, новым цементным полом, будкой для собаки или городского койота, отъездившими свое тракторными покрышками, нейлоновыми одеялами-подделками под ручную индейскую работу, заляпанными машинным маслом, затоптанными календарями с полуголыми пляжными красотками, сувенирными индейскими стрелами, изготовленными в оккупированной Японии на станках, с которых раньше сходили снаряды, окаменевшими струями трансмиссионного масла, выпотрошенными соломенными тюфяками, разлохмаченными лебедочными ремнями, готовыми распасться на атомы после многолетней нещадной эксплуатации, погнутыми медными заклепками, радужной токарной стружкой, норовящей проткнуть подметку, шестью ведерками с деревянными ручками, краска в которых давно превратилась в резину, бесцветными твердыми отложениями неясного происхождения, кедровыми дровами, изрядно подпорченными крысами, порожними мешками из-под муки, пустыми бутылками из-под виски «Джим Бим» и из-под текилы «Дос Чамукос», безнадежно перекрученным и наполовину погребенным в песке садовым шлангом...
Они продрожали ночь на цементном полу, разведя костер и отплясывая перед ним, чтобы согреться, однако старик так и не появился.
- Жаль, что он не показался, - молвил побежденный Старлиц при первых проблесках зари. - Кажется, это будет труднее, чем я думал. Собственно, я другого и не ожидал, век-то совсем на исходе, но тогда напрасно мы столько старались. Придется попытаться еще, только теперь уже не жалея сил.
- Дедушка не знает, что мы здесь?
Старлиц поскреб в жирных волосах.
- Откуда ему от этом знать? Попытаемся подманить его Рождеством. Все рождественские праздники в двадцатом веке одинаковые. С каждым годом Рождество становится все более потребительским событием, иудео-христианские ценности потускнели, но его по-прежнему привлекают праздники. На Рождество обычно слабеет бдительность. Люди напиваются, ссорятся с родственниками, до чужаков им нет дела. Газеты становятся тоньше, с телеэкрана не слезают старые актеры. Раньше, когда я часто видел отца, он всегда появлялся на Рождество. Вроде как приходил в город, чтобы навестить меня в праздник... Обычно во Флориде.
- Ты из Флориды, папа?
- Да. Нет. Может быть. Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, моя мать угодила в больницу и больше оттуда не вышла, а меня забрал один старикан из Таллахасси, мы называли его Профессором. Женщина, с которой он жил, - наверное, мне надо было звать ее мачехой, - нас кормила. А я помогал ему с его великим проектом. - Старлиц не заметил, что забрел в масляное пятно. - Использование детского труда в лесной глуши, флоридский вариант.
- У него был великий проект? Мне бы тоже хотелось иметь великий проект. Что это было?
- Ничего особенного. У таких типов, как Профессор, конечно, не все дома, зато они вечно носятся с грандиозными замыслами, когда у них есть силенки... Если ты не в курсе, этот замысел может показаться тебе полнейшим сумасшествием. Но если ты посвящен в суть дела, то понимаешь, что это серьезно, что это может перевернуть мир. Профессор не хотел выпадать из общего повествования, понимаешь, вот и цеплялся за него... Накапливал физические свидетельства своего существования. Он, видишь ли, задумал создать якорь для персональной реальности. Материалом ему служили детали с подержанных машин и огромные куски кораллов - у берегов Флориды бывают такие, на все пять-шесть тонн. Он дожидался темноты, чтобы никто не видел, как он перетаскивает их руками. Вокруг принимали это за искусство, придорожный аттракцион - так выглядел навороченный им огромный каменный лабиринт с кусками кипарисовых корней. Вот где я жил в детстве.
- Почему же мы не едем туда! Там гораздо лучше, чем в этом вонючем гараже. Флорида - это класс! Однажды я там была. Там тепло!
- Все уничтожил торнадо. Его самого, мачеху, все вокруг: домики, трейлеры, рекламные проспекты, сувенирный киоск, все! - Старлиц поскреб в голове. - Во всяком случае, когда все стихло, это назвали торнадо... А все потому, что бедняга слишком высунулся наружу. Уже готовился телевизионный сюжет и все такое...
Зета насупилась.
- Почему?
- Так действует реальность, вот и все.
- Почему она так действует, папа?
- Таковы законы природы. Птицы и пчелы.
- Это я знаю, папа, - сказала Зета, вздрогнув. - Меня заставили прочесть «О вас и вашем теле» в семь лет.
- Если бы все было так просто! Это не «реальность». Понимаешь, глубокая реальность соткана из языка. - Зета молчала. - Люди этого не понимают. Даже если они это говорят, то наверняка не знают, что это значит. А значит это, что никакой «правды» не существует. Есть только язык. И «факта» нет. Нет ни правды, ни лжи, есть всего лишь доминантные процессы, из которых сложена социальная реальность. В мире, состоящем из языка, ничто другое невозможно.
Зета покопалась в песке и показала ржавый гвоздь.
- Это тоже язык?
- Да. Это «ржавый гвоздь» настолько, насколько выстроена концептуальная сущность под названием «ржавый гвоздь» в нашем культурном пространстве в данный момент истории.
- Он выглядит реальным. Видишь, я испачкала им пальцы.
- Слушай меня, Зета. Это по-настоящему важно. «Отец любил девочку, но она все равно умерла ужасной смертью, потому что наступила на ржавый гвоздь». Это тоже язык.
Зета сморщилась от страха и поспешно швырнула гвоздь в темноту.
- Объективной реальности не существует. По-настоящему реальный мир, может быть, и существует. По Ньютону, по Эйнштейну. Но поскольку мы живем в языковом мире, то нам в него отсюда никогда не попасть. Из языкового мира нет выхода. Коренная реальность - и та нам недоступна. Единственное направление, в котором мы можем пройти, - это в различные оттенки доминирующего социального дискурса, в структуру связного повествования или, что хуже всего, - в пустоту Витгенштейна, где нельзя ничего сказать, ничего помыслить... Туда вход запрещен, понятно? Потому что оттуда нет выхода. Это черная дыра.
- Откуда ты столько об этом знаешь, папа?
- Раньше я ничего такого не знал, а просто жил. Но мне всегда нравилось находиться на краю системы, где все рушится. Потребовалось долгое время, чтобы понять, что я в действительности делаю. Я всегда оказываюсь там, где большая история превращается в маленькие безумные контристории. Но теперь мне открывается мое положение, потому что я уже стар и достаточно знаю, чтобы разобраться в окружающем. - Старлиц вздохнул. - На самом деле не такой уж я знаток. То, как действует реальность, понимают считанные люди. Большинство их не говорит по-английски. Они говорят по-французски. Потому что все они теоретики языка. В основном специалисты по семиотике, некоторые - структуралисты и постструктуралисты. Люси Иригарей, Ролан Барт, Юлия Кристева, Луи Альтюссер... Это мудрейшие люди на свете, владеющие истинным ключом. - Старлиц невесело засмеялся. - Но разве это им помогает? Ничуть! Бедняги, они душат своих жен и попадают под грузовики с грязным бельем. А после наступления двухтысячного года вся их болтовня навсегда выйдет из моды. Это будет вчерашний день.
- А откуда они так много знают?
- Понятия не имею. Но их проникновение в то, что в действительности происходит, видно из того, что написанное ими выглядит убедительно, но потом ловишь себя на том, что, зная, не можешь это знание употребить, чтобы что-то изменить. Если тебе понятна реальность, то ты бессилен. Если ты что-то делаешь, значит, ты не понимаешь реальность. Ты когда-нибудь слыхала об этих французах? Наверняка нет.
- Я слыхала о Юлии Кристевой, - робко возразила Зета. - Она антипатриархальный идеолог второго поколения, как Кэрол Пэйтмен и Мишель Ле Дофф .
Старлиц покивал, довольный этим признанием.
- Я рад, что ты о них знаешь... Рад, что тебя успели кое-чему обучить, несмотря на твой нежный возраст. - Он устало пожал плечами. - Я мало общаюсь с Мамашей Номер Один и Мамашей Номер Два. У нас много разногласий. Мы пытаемся ладить, но всегда ссоримся - то из-за торговли оружием под прикрытием коммуны, то из-за вывоза наркотиков из Французской Полинезии... У нас слишком много споров. Грустно, правда? Я из-за этого грущу. Мне надо было чаще показываться, больше помогать, пока ты была меньше. - Он вздохнул. - Твоей вины в этом никогда не было, Зета. Такие уж они, постнуклеарные семьи .
- Теперь ты уже не можешь вернуться в коммуну. Им пришлось все распродать.
- Я знаю. Наверное, это было неизбежно. Приближаются большие перемены. Изменения в фабуле. От этого трудно увернуться. - Он вздохнул и встал. - Надеюсь все-таки найти способ.
6
Старлиц решил не жалеть сил. В конце концов, шел 1999 год н. э., который десятилетия рекламировали как последний шанс оправдаться за содеянное в двадцатом веке. Было бы глупо напоследок не постараться.
Он долго ехал на автобусе назад к границе, а потом целую неделю искал место сбора преступников. Там, войдя в доверие к главарям банды байкеров, свихнувшихся на скоростях, он аккуратно составил список самых желанных для них предметов: сбываемых в считанные минуты ветровых стекол, дверных ручек и краг. Затем он отправился на промысел.
Но оказалось, что он устарел как профессионал. За его долгое отсутствие автомобили обросли визгливыми противоугонными сиренами, рулевые колонки сковали неприступные замки. И все же перед решительным человеком с верным глазом, твердой рукой и непробиваемым терпением не мог бы устоять даже броневик. К тому же ценным подспорьем оказалась зоркая несовершеннолетняя помощница.
Три угнанные машины удовлетворили потребность Старлица в деньгах, и они с Зетой вернулись автобусом в Сокорро. Обойдя распродажи и дешевые магазины, она купили блестящей шерсти и мишуры, длинные рождественские гирлянды, древний проигрыватель с работающими колонками, огромную стопку пластинок с рождественскими гимнами. У понурого жителя Нью-Мексико, распродававшего по случаю приближающегося Y2K все имущество, они приобрели за бесценок никогда не работавший электрогенератор. Когда-то этот бедняга решил перечеркнуть карьеру, загубить семью, пустить по ветру сбережения и скрывался в глубоком подвале от вездесущих компьютеров; теперь он сбывал заваль, которую раньше усиленно скупал.
И вот настал кульминационный момент всей операции: сбор развеселой толпы для празднования Рождества в разгар осени. Старлиц, разъезжавший без прав и вообще без каких-либо документов, позаимствовал с плохо охраняемой стоянки развалюху-грузовичок и отправился за массовкой. Результат поездки представлял собой несвязный хор местных оболтусов: шестеро иностранцев-поденщиков на нелегальном положении, подрабатывавших на паркинге у местной «Home Depot» , четверо чумазых индейцев в ковбойских шляпах, покинувших резервацию, чтобы побыстрее спиться, и парочка ни на что не годных местных бородачей, наркоманов-даоистов.
Старлиц перевез их в заброшенный «квонсетовский» гараж несколькими партиями, кружными путями. Для согрева он разжег трескучий, средней ядовитости огонь в ржавой бочке. Он смазал, проверил, отладил генератор, Зета развесила на рыжих от ржавчины стенах рождественскую красотень. Повсюду были разложены сверкающие шляпы и сладкие свечки в упаковке.
Затем, подавляя гул генератора, проигрыватель заиграл бессмертное «Белое Рождество» Кросби .
Половина собравшихся не владела английским, поэтому хор получился слабоват. Два галлона вина «Моген-Давид» добавили веселья.
- Папа, это слишком громко! Сюда нагрянет полиция!
- Да, нет, может быть! - прокричал в ответ Старлиц. - Моему отцу это не впервой. Зато наш принцип срабатывает, я чувствую!
Сладкое пойло действовало на его гостей, как сверхмощные глубинные бомбы. Старлиц с надеждой взирал на скачущие по стенам тени. Дальше, за стенами, сотрясаемыми варварским ревом, погрузилась в зябкую ночь пустыня, вокруг города вилась пыль кедровой пыльцы и танцевали духи вымирающих индейских племен.
- Сработало! - понял Старлиц. - Гляди, Зета, сработало!
Зета разжала уши.
- Что ты сказал?
- Он явился, он здесь! Твой дед рядом с нами.
Зета с сомнением оглядела валящихся с ног выпивох.
- Сосчитай их! - велел Старлиц.
Зета аккуратно произвела подсчет гостей.
- У меня получилось тринадцать перепившихся болванов, - доложила она безнадежным голосом.
- Ура! Я нанял только дюжину.
Зета опасливо глянула на гнилые двери, запертые на тяжелые засовы, укрепленные для верности ржавыми цепями.
- Папа, сюда никто никогда не смог бы проникну...
- Твоему деду не надо входить в двери. Дай соображу... Дадим каждому по рождественскому подарку - сигаретке. Это и будет удостоверением личности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38