Да, конечно, раньше из-за заклинания она видела только мои хорошие качества. Теперь же лицезрела и недостатки: вспыльчивость, упрямство, лицемерие, задиристость... видела мое прошлое — глупые маленькие интрижки... вечную готовность пустить в ход кулаки... Однако мои достоинства были важны для Анжелики, она так нуждалась в них, так восторгалась ими, они настолько совпадали с ее собственными понятиями о добре и справедливости, что, похоже, моя некоторая черствость и жестокость ее нисколько не беспокоили. Она воспринимала их как самозащиту — да так оно, в сущности, и было.
А я... я просто растворился... Я не видел ни ран, ни кровоподтеков — лишь ее светящийся призрак. Я знал, как красивы ее лицо и тело... Да что там красота тела — ее душа была во много крат прекраснее тела — любого женского тела.
Я не был так чист, как она, но это ее нисколько не смущало. Ее поле соприкасалось с моим, билось, пульсировало, стремясь излечить мою душу от ран, нанесенных мне другими женщинами, да и не только женщинами, — жизнь изрядно потрепала меня, пока я не выучился давать сдачи. Прикосновения — если можно так назвать контакт двух душ — были прохладными, успокаивающими, а потом стали горячими, зажигательными. Сначала мне показалось, что это лучше всякого секса, а потом я понял: это секс, но в его наивысшем проявлении... или нет, не так: это то самое, чего мы, жалкие людишки из плоти и крови, пытаемся достичь на физическом уровне.
Пожалуй, вот тут-то я впервые и уверовал в существование души. Впервые подумал о том, что, пожалуй, и загробная жизнь не выдумка.
А потом пришла грубая боль, то есть не боль, а всепоглощающий страх. Анжелика беззвучно закричала и еще крепче прижалась ко мне. Я пытался оградить ее от зла, заслонить собой. Я пылал гневом, я ненавидел существо, прервавшее нашу идиллию, разрушившее наш Рай. Но что я мог поделать? Издавая гулкое эхо, чей-то непреклонный голос приказал:
Расстаньтесь — и живите вновь!
Все будет, все придет!
А вот такая вас любовь
До гроба доведет!
Продолжая беззвучно кричать, Анжелика оторвалась от меня. Я чувствовал, что ей нестерпима сама мысль о несчастной любви. Вне себя от злости, я бросился куда-то, сам не зная куда, встал в боевую стойку, открыл глаза...
...Лицо Фриссона, совсем рядом — дюймах в шести. Поэт был угрюм — я впервые видел его таким.
А потом все вокруг завертелось, завертелся и я... но кто-то сжал мою руку, мир остановился — рядом со мной стояли Фриссон и Жильбер.
— Что... что стряслось? — прохрипел я.
— Твоя душа слилась с призраком Анжелики, — объяснил Фриссон. — На пути из бытия в небытие твоя душа отделилась от тела — так всегда бывает при подобных странствиях — и ухватилась за душу Анжелики. Ухватилась за нее, как если бы ты взял ее за руку — ведь только таким способом ты мог перенести ее из одного места в другое.
— Хвала Господу за мелкие услуги, — прошептал я. — Я побывал на Небесах.
— Ты лишь вкусил немного от Царствия Небесного, насколько я могу судить об испытанной тобою благодати.
— Ты хочешь сказать, что бывает еще лучше? — Я весь задрожал от предвкушения неземного наслаждения. — Да я готов теперь всю жизнь жить праведно, лишь бы только после смерти испытать подобное... Знаете, честно говоря, и ждать особо не хочется!
— Видишь, девица, в какие бездны ты увлекла его душу! — сурово проговорил Фриссон. Анжелика смущенно опустила глаза.
— Стыд и позор, девица, — продолжал Фриссон. — Еще несколько мгновений, и он бы возжелал умереть до срока, а что это значит? А это значит, что он захотел бы покончить с собой, и тогда бы вы не встретились вовеки веков! Ты соблазнила его на уход из жизни до того, как он исполнит свой земной долг. А сколькие были бы обречены на страдания, если бы он этот долг не исполнил? Сколькие бы погибли из-за того, что он не спас их?
— Эй, прекрати! — возмутился я. — Это низко и подло! — Я готов был сжечь Фриссона взглядом. — Чем ты лучше палача? Это же эмоциональное истязание!
— Таких слов я раньше и не слышал, но, наверное, они правильные, — согласился поэт. — И все же то, что я сказал, правда. Не забывай об этом. Если она ввела тебя во искушение расстаться с жизнью, это ляжет на ее душу тяжким грехом. Как же тогда вы сможете встретиться после смерти?
— Ну, может быть, мы встретимся не в Раю, а...
— Не бывает иного соединения. — И Фриссон резко рубанул рукой по воздуху. — В Аду всякий страдает по-одиночке, там души не связаны между собой. А что может быть большей пыткой, чем отсутствие Господа нашего, отсутствие даже напоминаний о нем?
Вот такая тупая убежденность меня всегда выводит из себя.
— А ты-то откуда знаешь? — не без злорадства поинтересовался я.
— А ты не догадываешься? — дерзко ответил мне Фриссон. Дерзость? У Фриссона? Это что-то новенькое! Правда, вспышка гнева мелькнула и погасла, и Фриссон снова стал меланхоликом. — Не раз я искал смерти до срока, чародей Савл. Девушка, которую я любил всей душой, отвергла меня, и горе неразделенной любви было столь велико, что мне захотелось умереть. Я привязал веревку к дереву, обернул ее вокруг шеи и повис на ней. Я остался в живых только потому, что мимо проходил странствующий монах и обрезал веревку. Когда я пришел в себя, он долго разговаривал со мной. Он доказывал мне, что отчаяние влюбленного подобно любому иному отчаянию, что отказаться от надежды быть любимым — это значит перестать желать прикоснуться к другой душе. Иными словами, отказ от любви означает отказ от желания попасть в Царствие Небесное. — Фриссон посмотрел мне прямо в глаза. — Я должен и тебя благодарить несказанно, господин Савл. Я был уже не против умереть от голода. Я благодарен тебе, потому что, оставшись в живых, я познал, что такое дружба, что такое забота о тех, кто тебе дорог. Пусть это не любовь, но ради этого тоже стоит жить, и из-за этого жива надежда на лучшее.
— Ну... ты того... ну, спасибо тебе, Фриссон, — пробормотал я, возмущенный и растроганный одновременно. — Приятно чувствовать, что сделал для кого-то доброе дело. Ну, то есть я хочу сказать, что это было бы глупо — такому молодому парню, как ты, умирать. И из-за чего? Из-за того, что он решил, будто никто на свете его не любит!
— А я бы до сих пор думал, что так оно и есть. Но, научив меня писать, ты научил меня и тому, как дар слагать стихи из проклятия обратить в радость.
— Ты мне уже не раз отплатил за добро, — вздохнул я. — Ну что ж... пока нам до настоящего Царствия Небесного еще далеко, давайте попробуем устроить его подобие на земле, а? Ну, по крайней мере можно попробовать изгнать отсюда Ад.
Я осмотрелся, с сожалением ощущая, как ноша реальной жизни снова легла на мои плечи всей своей тяжестью.
Сквозь высоко прорубленное окно проникал солнечный свет. На камнях лежал толстый слой пыли. Приглядевшись повнимательнее, я увидел, что мы попали в большое помещение — футов сто в ширину. Потолка в полумраке было не разглядеть. На одной стене висел старый выцветший гобелен, изображавший девушку в скандинавских одеждах, собиравшую с дерева золотые яблоки. Почти никакой мебели — только несколько трапезных столов и скамей у холодного, обложенного черными камнями очага, но здесь чувствовался какой-то покой и даже уют. У дальней стены виднелась лестница, у ее подножия — темная арка, за которой ступени уходили вниз. Но почему-то и мысль о наличии подземелья не вызывала тревоги.
— Это заброшенный замок! — вынес приговор Жильбер. — Хвала Небесам! Мы свободны!
— Не торопился бы радоваться, — пробурчал Крысолов, который, правда, с трудом сдерживал улыбку. — Это место мне знакомо. Это замок, отнятый у лорда Браса в те времена, когда он не смог уплатить полагавшиеся подати. Королева поговаривала, что когда-нибудь разместит здесь королевский суд. Словом, мы в столице — городе под названием Тоденбург.
— Это жилище отнято королевой? — ошарашенно переспросил Фриссон, оглядываясь вокруг и глупо улыбаясь. — О нет, это невозможно! Покой, царящий здесь, наполняет мою душу. Мой дух улавливает отзвуки смеха. Я чувствую доброту, исходящую от этих стен.
— Все так и есть, — печально подтвердил Крысолов. — Эти эманации довольно легко искоренить, но, пока королева этого не сделает, она не сможет здесь находиться. Потому-то замок и стоит заброшенным уже десять лет. Я побывал тут с целым отрядом чиновников, мы производили опись ценностей, после чего отсюда все было вывезено. И покуда я находился в этих стенах, меня так и подмывало все бросить, перестать грешить. — Лицо его искривилось, он прошептал: — И сейчас то же самое. — Потом Крысолов резко обернулся ко мне. — Что бы ты ни собирался делать, поспеши, поскольку мы все еще в Тоденбурге. Отсюда и мили не будет до королевского дворца. А Сюэтэ наверняка уже ищет нас.
— Верно! Быстрее! Давайте все спустимся в подземелье! — Я развернулся к темному проходу под лестницей.
Крысолов не двинулся с места. Анжелика непонимающе спросила:
— Но почему в подземелье?
— Не задавайте лишних вопросов, девушка, — отрезал Фриссон. — Значит, так надо. Нет времени на объяснения.
И поэт зашагал за мной. Крысолов же, очнувшись, рванулся вперед и обогнал нас.
— А может, и объясни он нам все, мы бы не поняли, — негромко пробормотал Жильбер и подал Анжелике руку. — Пойдем! Верь в чародея Савла.
Анжелика не слишком охотно последовала за ним, хотя вопрос о том, сжала ли она руку Жильбера, или только положила свою сверху, остался открытым.
К счастью, в факелах осталась пакля, а у Фриссона сохранились кремень и огниво.
— Почему бы тебе заклинанием не сотворить свет? — проворчал Крысолов. — Надо спешить! Королева вот-вот бросится за нами в погоню!
— Потому-то я и не пользуюсь волшебством. Начни я творить чудеса — это было бы все равно что запалить ночью костер и показать Сюэтэ, где мы находимся Да и потом, дерево старое и сухое, видишь? — И я поднял зажженный факел. — Спасибо, Фриссон.
— О, для меня такая радость услужить тебе! — Поэт загасил трут. — Пойдем, чародей?
— Сюда, — сказал я и начал спускаться по винтовой лестнице. Поскольку поручень отсутствовал, я старался держаться ближе к стене.
Через некоторое время мы оказались в просторной подземной палате. Анжелика хмуро оглядывалась по сторонам.
— Не нравится? А чего вы, собственно, ждали? — ворчливо проговорил Крысолов. — Лорд Брас узников не держал, предки его тоже. Сомневаюсь, что ему вообще приходили в голову мысли о пытках. Потому-то тут и нет никаких камер!
— Но тут вода! — прислушавшись, объявил я. Мои спутники притихли, и все услышали звук падающих капель.
— Это там, — определил Жильбер, указывая в сторону арки.
— Отлично, — кивнул я и направился к порталу.
— Стой, чародей! — крикнул мне вслед Крысолов. — Так ты придешь к погребу, который расположен прямо под внутренним двором!
— Еще лучше! — воскликнул я обрадованно, оглянувшись через плечо. — Поверьте мне, это очень важно. Идемте!
Мои товарищи обменялись непонимающими взглядами. Фриссон пожал плечами и бросил:
— Уж мы за ним вон как далеко зашли, так какая теперь разница?
— Там есть что-нибудь опасное? — спросил Жильбер у Крысолова.
— Да не так, чтобы... — замялся Крысолов. — Разве что крысы, а они меня послушаются. Вот только не пойму, зачем он выбрал этот путь. Почему это над нами должен быть двор, а не замок?
— Не сомневаюсь, в свое время мы об этом узнаем. — Сквайр решительно повернул в арку. — Миледи, вы идете?
— Охотно, добрый господин.
Крысолов пожал плечами и поплелся за нами. Выйдя на свет факела, мои спутники обнаружили, что я остановился около большой лужи, в которую падали капли со стены. Из лужи вода стекала к центру подземелья, где скапливалась в виде крошечного озерца. Но смотрел я не на воду. Я хмуро озирался.
— Дерево... где взять дерева? — Тут я взглянул на Фриссона. — У тебя деревянные башмаки!
Фриссон оглядел свою обувь.
— Мы называем их «сабо»...
— Вот мы и предпримем что-то вроде маленького сабо-тажа! Одолжи мне один башмак, пожалуйста!
Поэт глянул на меня так, словно я тронулся умом, но башмак снял и подал мне.
— Так. А теперь все хватайтесь за башмак, — распорядился я и погрузил нос сабо в лужу, прямо под капающую с потолка воду.
Жильбер глянул на Анжелику, потом перевел взгляд на Фриссона. Поэт пожал плечами, опустился на колени и уцепился пальцем за башмак. Призрак и сквайр, вздохнув в унисон, также опустились на колени и ухватились за сабо. Ворча, проделал эту процедуру и Крысолов.
— А что теперь? — спросил Жильбер.
— Гаси факел!
— Мы не можем оставаться без света! — воскликнула Анжелика.
— Так надо. Мужайтесь, друзья мои, это необходимо. Нет, топить факел не надо! Он нам потом понадобится! Только загаси его, Жильбер.
Жильбер глянул на меня. Факел повис над лужей. Потом сквайр пожал плечами и загасил его, потыкав в камень.
Сгустился кромешный мрак. Только Анжелика светилась и немного рассеивала темноту. Что касается меня, я не желал бы лучшего освещения, но темнота пугала мою возлюбленную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69