- Конечно, - сказал Бейли, хотя ни слову не поверил. Именно Готтбаум
отгородил от мира свое убежище бетонными башенками с дистанционно
управляемым автоматическим оружием. Очевидно, что и открытость его должна
быть жестко лимитирована.
- Энергия у вас - собственная? - спросил Бейли, кивнув на группу
солнечных батарей.
- Здесь муниципальная линия, но на нее не стоит слишком полагаться. Я
дополняю ее использованием ветряной и солнечной энергии. Геотермальный
генератор у меня тоже есть - под куполом; только в этом году установлен.
Там шахта глубиной в тысячу футов. Я использую разницу температур на дне и
наверху, чтобы вращалась турбина.
- Я знаком с этим принципом, - сказал Бейли.
- Техническое оборудование? - Готтбаум искоса оценивающе взглянул на
него.
- В некотором роде.
Готтбаум хмыкнул.
- Что ж, Уилсон, очень любезно с вашей стороны посетить меня. От
Сан-Диего, должно-быть, долгонько пришлось ехать... Вы ведь там живете?
- Да, в том районе.
Готтбаум слегка улыбнулся.
- Идемте же в дом.
Дверь, в ответ на прикосновение Готтбаума к сенсорной панели, мягко
скользнула в сторону; и Бейли обнаружил себя в полукруглом жилом помещении
- пол выложен плитами серого, шероховатого сланца, кресла "Old Bauhaus" -
хром и кожа - завалены подшивками научной периодики, стеллаж с широчайшими
полками по пояс в высоту, огибающий купол по периметру, уставлен дорогущим
оборудованием; черные металлические корпуса, дисплеи высокого разрешения,
мерцают лампочки ("включено"), тихонько гудят вентиляторы (охлаждающие). И
еще оборудование - на полу, среди сплетения проводов...
Готтбаум, не останавливаясь, прошел к столику красного дерева,
стоявшему у окна, открывавшего вид на лес и океан вдалеке. За столиком,
погрузившись в чтение, сидела молодая женщина. Осознав присутствие рядом
Готтбаума, она подняла взгляд - удивленно, неуверенно. Азиатская
раскосость, плотно, по-восточному, сжатые губы, но кожа почти так же
светла, как и у самого Бейли...
- Моя дочь, Юми, - Готтбаум сопроводил представление небрежным,
резким жестом. - Юми, это - человек из лаборатории; приехал для беседы со
мной. - Он стоял над ней, явно ожидая ее ухода.
Бейли вдвинулся между ними.
- Добрый день, - сказал он. - Меня зовут Ричард Уилсон. Рад
знакомству.
Она поднялась. Одета она была в белую "крестьянскую" блузу и
рукодельную, до лодыжек длиной хлопчатобумажную юбку. Она рассеянно
теребила ткань, и Бейли отметил, что ногти у нее обкусаны чуть ли не до
мяса.
- Здравствуйте, - почти шепотом сказала она.
- Надеюсь, я не испортил вам день?
- Нет. Вовсе нет. - Она быстро взглянула на Готтбаума и снова
перевела взгляд в сторону Бейли. - Если у вас что-нибудь не для
посторонних, или...
- Да уж, Юми, прошу тебя. - Готтбаум сжал губы; судя по всему, он и
не старался скрыть нетерпение.
- Возможно, мы еще увидимся, - сказал ей Бейли. Она как-то непонятно
задевала его - не только ее скромно, по-детски, красивое лицо, но само ее
присутствие. Она была застенчива, и, очевидно, во всем беспрекословно
подчинялась отцу, но в то же время где-то обособлена, непоколебимо
поддерживая это разделение (подчеркивая свою отделенность от отца?).
Она подобрала со стола пару бумажных тарелок и, низко склонив голову,
вышла за дверь. Последовало краткое журчание воды, затем дверь закрылась,
и наступила тишина.
Готтбаум указал Бейли на освободившееся кресло.
- Садитесь. Вы удовлетворены ответом на первый вопрос?
Бейли сел в кресло, положив на стол перед собой микрокомп и папку с
описанием проекта. Хорошо бы Готтбаум перестал форсировать...
- Я так понимаю из вами сказанного, - ответил он, - у Хортона столько
друзей в Пентагоне, что проекту и не нужно было давать за эти тридцать лет
какие-нибудь результаты. Знаете, что-то с трудом верится.
Старик без всякой веселости рассмеялся.
- Не нужно, Уилсон. Результаты - не надувательство. С самого начала
тысячелетия упадок и экологические кризисы нашего века вновь вернули нас в
годы Рузвельта. Прогресс движется вперед в лучшем случае черепашьими
шагами; надежды на будущее уменьшаются пропорционально. Частная индустрия
больше нигде никакой роли не играет, и дело обороны - не исключение. Все
вершит одна большая правительственная бюрократия, со всей бюрократической
тупостью, и люди наподобие Хортона прекрасно умеют этим пользоваться.
Бейли неспешно кивнул, начиная наконец понимать, что же такое есть
этот Готтбаум. Он побарабанил пальцами по микрокомпу.
- Я по пути сюда навел кое-какие биографические справки, - сказал он,
выбирая шрифт. Экран засветился. - Вы не возражаете?
Готтбаум выжидательно пожал плечами.
Бейли вызвал на экран текст.
- Родились вы в 1950-м, стало быть, в шестидесятых были
тинэйджером... Студент-радикал?
- Нечто вроде, - буркнул Готтбаум, откидываясь на спинку кресла. -
Ну, держались мы несколько дней, швырнули несколько булыжников да
бутылок... Это имеет отношение к делу?
- Я только хочу получить полную картину, - сказал Бейли. - Видите ли,
с точки зрения современности, для любого из моего поколения те времена -
синоним анархии.
Глаза Готтбаума сузились.
- Не было никакой анархии. Было всего лишь немного больше свободы.
- Вот как? Что ж. После того, как вы - в 1975-м - получили звание
доктора философии...
- Судя по всему, сейчас вы помянете мой компьютерный вирус.
- Именно так. Я знаю, что ваш вирус полностью вывел из строя сеть
больших ЭВМ, какими тогда пользовались.
- Просто шалость, - сказал Готтбаум, уже несколько запальчиво. -
Вирус ничего не повредил, не потер ни одного файла, не исказил никаких
данных!
Сеть вполне можно было восстановить и запустить снова, если бы
несколько не запаниковали.
- Эта ваша шалость сегодня называлась бы государственным
преступлением, - заметил Бейли. - Но в те времена, наверное, на было
законов, предусматривающих такие вещи. Что ж, пойдемте дальше. В 1985-м вы
открыли собственное дело - микрокомпьютеры - и стали миллионером.
Готтбаум выказывал не больше дружелюбия, чем прежде. Он сцепил перед
собой на столе тонкие свои, длинные пальцы.
- Вы упустили, что несколько лет до этого я занимался интенсивными
исследованиями, что позволило впоследствии выбить из игры всех конкурентов
- как наших, так и японских; в остальном же все верно. Но к чему вы все
это?
- А вот к чему. Вы росли в эпоху узаконенного беззакония. Люди
нарушали тогда законы на каждом шагу и даже богатели в процессе нарушения.
Сегодня, благодаря централизованному правительству и плановой экономике,
обстановка контролируется, и алчность не правит обществом, как раньше, и
никто не останется обойденным. Но для вас все это - из-за воспитания -
лишь только большая, тупая бюрократия.
У Готтбаума дернулась щека. Губы его чуть заметно зашевелились, точно
желая сказать что-то в ответ. Но, о чем бы он ни думал, он, видимо, решил
держать свои мысли при себе.
- Я уж давно выучен, - сказал он, - не спорить на эти темы. Пустое
сотрясение воздуха. - Тон его не допускал ни малейшей возможности возврата
к теме.
Бейли был сбит с толку. Ведь было такое впечатление, что старик
вот-вот начнет колоться!
- Это очень плохо, - сказал он.
Готтбаум встал.
- Вернемся же к делу. Минуту. - Он подошел к бежевому металлическому
шкафчику - на новенькой полировке не было ни единой пылинки, точно его
только что распаковали. - Вы знаете, что это?
Бейли прошел к нему.
- Похоже на модель "Pollenz T-5-20".
- Совершенно верно. Внутри этой маленькой коробочки содержатся 32768
сопроцессоров и 520 терабайт молекулярной памяти. А это - полквадриллиона
адресов.
- Но я не вполне понимаю...
- Я как раз отвечаю на ваш второй вопрос, - с нетерпением сказал
Готтбаум, точно это разумелось само собой.
- Понимаете ли, Уилсон, несмотря на все правила и весь протекционизм,
у нас до сих пор каждые пятнадцать лет появляется целое новое поколение
компьютерной техники. Да и старая перестраивается. Арсенид галлия заменил
кремний, и теперь на очереди квантовая электроника. И такого природа уже
не может сделать. Природа - эволюционна и вынуждена жить со всеми своими
ошибками. Однако мы всегда можем покончить с делом, чтобы начать его
сначала. Мы можем быть революционными.
А на этот счет, вспомнил Бейли, в документации по "ЖС" уже что-то
было.
- Вы говорили, однажды мы откроем настоящий искусственный разум -
возможно, скопируем мозг. Именно это позволит нам претворять в жизнь
революционные усовершенствования?
- Я говорил лишь, что мы сможем этого достигнуть.
Видите ли, Уилсон; те, кто занимается биологией, постоянно увязают в
одном и том же старом дерьме. Они все с вариациями на тему, но тема всегда
одна - ДНК. Зато в физике мы можем изобрести любое дерьмо, какое только
захотим. Раз смоделировав разум как сплетение битов, мы сможем
расшифровать это сплетение, увеличить, трансформировать - возможно, даже
запрограммировать на самотрансформацию. Военные применения - просто
удобный способ найти источник финансирования. Я говорю о том, что сможет
изменить весь этот богом проклятый мир.
- Он слегка склонил голову, устремив немигающий взгляд на Бейли. -
Вы, без сомнения, не можете не оценить возможностей.
Очевидно, это и было для Готтбаума целью жизни. Его горящие глаза
почти гипнотизировали. У него, безусловно, было "присутствие силы". С
виду, точь-в-точь пророк, желающий обратить Бейли в свою веру.
- Однако же, - сказал Бейли, решив проигнорировать интеллектуальную
приманку, свободно висящую перед самым его носом, - проблема в следующем.
Проект длится тридцать лет и, согласно официальному заключению, еще ничего
не смоделировал.
Готтбаум бессильно опустил руки по швам.
- Смоделирует. Если только его не свернут. И перестанут срезать
фонды. - Он отвернулся. - Извините. У меня еще дела.
И Бейли осознал, что смотрит в спину старика, направляющегося к
терминалу (на мониторе какой-то текст).
- И это... все, что я смог выделить.
- Да, это все, на что я смог выделить время. - Готтбаум сел в кресло,
положив клавиатуру к себе на колени.
- Но я надеялся на более удобный случай для беседы.
- В таком случае я, к сожалению, должен вас разочаровать.
- Я... обидел вас?
- Нет. Но если будете продолжать злоупотреблять моим гостеприимством,
то безусловно обидите.
Бейли почувствовал, что удивление его уступает место обиде.
- Я полагал, вас интересует будущее проекта, - сказал он. - Я
полагал, вы пожелаете сказать мне...
- Не думаю, что обманул ваши ожидания, - перебил его Готтбаум, - но,
видно, все это время я только зря сотрясал воздух. Возвращайтесь к себе в
Сан-Диего и делайте, что хотите.
- Что-ж, ладно, - кивнул Бейли. - Огромное вам спасибо за то, что
пожертвовали толикой вашего бесценного времени.
Он пробрался через путаницу кабелей и прошел к двери. Дверь перед ним
отъехала в сторону - и вот он, Бейли, снова на вольном воздухе.

ПОВТОРНЫЙ ЗАПУСК
Несколько секунд он постоял в растерянности, пытаясь сообразить, что
же, собственно, произошло. Может, пережал? Или наоборот, недожал? А может,
следовало выказать побольше "интереса" к Готтбаумовым идеалам?
Тут он увидел Юми. Та сидела в траве, скрестив ноги и уткнувшись в
книгу. Черные волосы ее блестели в солнечных лучах.
Он подошел к ней.
- Извините...
Она подняла взгляд.
- Да?
- Можно побеседовать с вами? Совсем недолго.
- О чем?
Он неопределенно махнул рекой.
- Я... Кажется, я рассердил вашего отца.
Она презрительно склонила голову набок.
- Отчего же вам так кажется?
- Оттого, что... Черт возьми, он меня просто выгнал. - Он рассмеялся,
только сейчас оценив юмор ситуации: он-то приехал сюда, весь под
впечатлением мрачных предчувствий Шерон, а встречен был, в основном, с
безразличием.
А Юми, похоже, чувствовала себя посвободнее, чем в куполе. Она пожала
плечами.
- Он всегда всех выгоняет. Кое-кто держался дольше прочих, но в конце
концов ему становилось - так скучно, и он говорил, чтобы убирались.
- Душа человек...
Бейли все еще чувствовал обиду - на Готтбаума, корчащего примадонну,
на себя самого, не сумевшего справиться лучше... Но, может быть так, что
даже сейчас еще не поздно чего-нибудь добиться. Он присел на корточки
напротив Юми.
- Вы так говорите, точно видели множество прибывающих и отбывающих.
- Да. В детстве, когда я еще жила тут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39