Что касается той статьи Гея, ее напечатали. Шум был великий! Начальство СМУ чуть портфелей не лишилось. На Гея весь коллектив смотрел теперь как на заклятого врага. Больше всех буровики обиделись. Эх ты, сказали, а еще вместе грамоты обмывали! Нехорошо получилось, что и говорить.
Справедливости ради надо бы воссоздать сейчас эту статью целиком, но было опасение, что матерые столичные критики в два счета раздолбают этот антивоенный роман на том основании, что автор в него включил, в частности, газетную статью на производственную тематику, к антивоенной тематике никакого отношения не имеющую, и так далее и тому подобное. Хотя сам Гей был иного мнения. Все, что мы плохо делаем, полагал он, ослабляет наши позиции. Стало быть, косвенно и к войне приближает. И ведь прав, как ни крути!
Но из СМУ все же пришлось ему уйти.
- А ведь отчасти он был прав тогда, этот журналист! - сказал Гей вслух.
- Что вы имеете в виду? - Алина достала зеркальце и поправляла прическу, будто они уже спускались с Рысы и ждали их внизу, в ресторане, хэм энд эгс и кофе.
Гей принюхался к ее волосам.
Все-таки "Фиджи"!
- Я же и впрямь тогда в графоманию ударился, более двадцати лет назад... сказал он с покаянием. - Экзерсисы для социологических опусов...
Лунинск. 1962 год
Каждый раз через три-четыре недели я навостряюсь к Алине.
То есть навостряюсь-то я в город уже с первых дней приезда из города, это естественно, однако приходится ждать до конца месяца.
Потому ищу любой повод.
Важно получить по телефону разрешение начальства. Как визу на выезд. Говорю, например, что нужны геологические данные по разрезу. Начальник, хоть и молодой, почти мой ровесник, хрипло орет в трубку: "Ты мне план давай, план, а геология твоя мне и на хрен не нужна!"
И все же я вырываюсь правдой-неправдой.
Пятьсот километров по бездорожью трясусь на попутках. Еду в Лунинск, к Алине!
Я оброс и осунулся. Я хочу есть. На мне грязная линялая штормовка и кирзовые сапоги.
Дома я последовательно обхожу комнату, кухню и ванную, ревниво отмечаю изменения в чем-то, сделанные Алиной, обязательно ищу и чаще нахожу записку от нее, потому что она всегда меня ждет. Затем опустошенно валюсь на кровать нет, уже на тахту! - не сплю, но лежу так долго, постепенно привыкая к мысли, что я дома, что сегодня будет самый замечательный день за минувший месяц. Да, замечательный! Потому что я встану сейчас, сложу в дальний угол ванной сапоги, рюкзак и штормовку, буду долго, размеренно лежать в горячей воде, побреюсь, потом со странным чувством легкости облачусь в чистую праздничную одежду, удивлюсь непривычно легким туфлям и сяду за стол, на котором еще с прошлого раза лежит начало вот этой самой записи. Я перечитаю это начало, сделанное на обратной стороне голубого бланка АКТА СДАЧИ-ПРИЕМА СКВАЖИНЫ В ЭКСПЛУАТАЦИЮ. Потом добавлю несколько строк и стану глядеть в окно, поджидая, когда из-за угла соседнего дома появится Алина и, увидев, что портьера на окне отдернута, заторопится, почти побежит, хотя бежать ей сейчас не следует... И в этот первый вечер мы будем дома, а завтра пойдем в кино, внешне праздничные, но уже немного грустные: каждый считает дни. И вот вселяется в душу тревога, будто что-то случится неприятное. Я знаю, что это чувство было связано с предстоящим отъездом. В грязь, холод, с ежедневной болтанной в чадных кабинах, с ночевками где попало, с бессмысленной, отупляющей работой... А может, еще и с тем было связано это чувство тревоги, что в США уже разрабатывали ракеты с разделяющимися боеголовками.
Да, Я - это был он сам, Гей.
Так сказать, художественный образ.
Потрясающей силы, естественно.
Теперь он бы не смог написать именно так. Теперь у него и то, чем пишут и на чем пишут, было совсем другое.
Правда, в последнее время он писал на листах, которые с одной стороны были уже использованы - разумеется, самим Геем. Ему казалось, что так он не просто экономит бумагу, выполняя народнохозяйственную задачу, а как бы отталкивается от того текста, который был на другой стороне листа, создавая улучшенный вариант. Причем использованных с одной стороны листов незаметно становилось все больше, что невольно стимулировало его творческую работу по заполнению обратной стороны листа, - операция, которая сама по себе еще отнюдь не ускоряла появление новой брошюры, напротив, потому что в редакциях по старинке привыкли иметь дело с листами бумаги, одна сторона которой совершенно чиста, а лучше - если обе нетронутые. Такие листы у Гея были в заначке. С последней конференции. У него и название было готово. БЕЛАЯ КНИГА. Соответственно в двух частях. По пятьсот страниц в каждой. Но ему казалось, что для выпуска этой книги он еще не созрел как социолог. Ведь ему было всего лишь сорок с небольшим. Сорокалетний, одно слово. Пацан. Поэтому он писал теперь КРАСНУЮ КНИГУ.
Господи, вздохнул Гей, неужели и этот фон, буровой участок СМУ БУРВОДСТРОЯ, способен воссоздаться даже после ядерного взрыва?
Георгий наверняка перебил бы его сейчас, для отвода глаз указав на неточность или неполноту анкетных данных.
Именно так это называется.
Да разве же с буровых участков началась трудовая деятельность молодого специалиста?
Разве не с лунинского НИИ?
И тут уж Гею нечем было бы крыть.
И пока Алина молча карабкалась по тропе, Гей решил для успокоения Георгия уточнить кое-какие детали автобиографии, чтобы в анкету, которую он, самоповторяясь, воссоздавал как бы попутно, не вкралась ошибка.
Это может называться и так.
А может и совсем иначе.
Анкета, как сказал уже не Георгий, а один знакомый Гея, - кстати заметить, театральный критик, поэтому к его весомому слову имеет смысл прислушаться особо, - анкета есть зеркало души.
Значит, сел, заполнил параграфы и пункты - и вроде как заглянул себе в душу.
Совсем не исключено, сказал тогда Гей этому критику, что глубина взгляда в свою собственную душу зависит от почерка.
У людей с четким почерком должна быть ясная, чистая душа...
Разве не так?
После этого, но не сразу, конечно, критик попросил у Гея его рукопись как бы затем, чтобы проникнуть в творческую лабораторию, именно так это называется, а затем и в душу глянуть.
Гей писал тогда брошюру, в которой пытался рассмотреть некоторые негативные проблемы, так называемой массовой культуры. В его распоряжении, как ему казалось, был интересный социологический материал, связанный, в частности, с песенным творчеством Аллы Пугачевой.
И он дал критику свою рукопись, в которой синяя, красная, и также другого цвета вязь письма была похожа на сплетение вен и артерий, пронизанных капиллярами правки.
Когда критик вернул рукопись, Гей увидел в ней черные жирные подчеркивания.
Это и были тромбы.
Что же касается уточнения кое-каких деталей его автобиографии, то именно лунинскому НИИ Гей был обязан знакомством с Алиной. Буровые участки дали ему квартиру, в которой он и Алина стали мужем и женой, это правда, с буровыми участками, таким образом, связано возникновение той самой ниточки, которая в конце концов связала и Адама с Евой. Но если бы не было лунинского НИИ, куда он и получил направление как молодой специалист, не было бы и буровых участков...
Об этом НИИ он писал сначала так.
Лунинск, 1960 год
Институт не понравился - двухэтажное деревянное здание, калькирование обветшалых карт и схем...
По заведенному обычаю мне большего не полагается, я зачислен лаборантом, хотя и старшим.
Оклад соответствующий - 85 рублей.
Стоило ли пять лет учиться в самой Москве, в государственном университете? - этот вопрос я читаю в глазах отца и мачехи, у которых опять я живу на Новой Гавани...
В небольшой комнате, стол к столу, сидят шестеро сотрудников НИИ.
Да, я сотрудник. Сопричастен труду?
Именно так это называется.
Руководитель нашей группы, лысый, крепко сбитый мужик по фамилии Лунцев, пишет, пишет что-то, кажется, переписывает откуда-то, потом уходит куда-то, возвращается, строго поглядывает на нас, троих вассалов, пишем ли мы, а мы, конечно, пишем, начинали писать, едва лишь он появлялся, точнее, мы переписываем что-то откуда-то, и это переписывание, копирование, калькирование называется научной, творческой работой, Лунцев так и говорит:
ЭТО РАБОТА НАУЧНАЯ, ТВОРЧЕСКАЯ, ЗАРУБИТЕ СЕБЕ НА НОСУ.
Я делаю соответствующие зарубки.
И смотрю на Чернова и Белова.
Не знаю, делают ли они зарубки, но пишут, пишут и пишут...
Чернов - женатый немолодой человек без специального образования, пришел в институт с комсомольской работы, где-то куда-то его не выбрали, то есть не переизбрали. И потом трудоустроили, именно так это называется. Дали такую же ставку старшего лаборанта, как и мне. Коллега по науке.
Белов - женатый немолодой человек без специального образования, как он попал на лаборантскую должность - пока не ведаю. Тоже коллега.
Они пишут, пишут и пишут...
Переписывают.
Потом копируют, калькируют...
Я начинаю догадываться: чтобы начать наукой заниматься, надо сначала переписать, скалькировать, скопировать все то, что было переписано, скалькировано, скопировано в другом, третьем, четвертом НИИ...
Остальные двое в комнате - это уже другая группа, руководитель Гожеляко, полный глыбоподобный, все пишет и пишет, и его МНС Олег Жмутский - сухонький, щупленький, седенький, с тихим голосочком, и тоже все пишет и пишет...
Этим двоим куда труднее заниматься наукой, чем нам, четверым. У них всего четыре руки, а у нас - восемь!
Теперь понятно, сказал себе Гей, почему бумага стала острейшим дефицитом, хотя мы строим новые целлюлозно-бумажные комбинаты, хотя мы сводим на бумагу целые массивы чудесных лесов.
Один пишет, переписывая, а потом другой переписывает, думая, что пишет.
И нет конца этой работе, которую Лунцев называл научной, творческой.
Он, конечно, был прав только наполовину.
Такую работу следовало называть еще и исследовательской, потому что здание, в котором писали, то есть переписывали, называлось научно-исследовательским институтом.
Вот где была промашка Лунцева!
Вот почему он засиделся в кандидатах наук, хотя с его хваткой вполне мог стать и доктором, а почему бы и нет?
Да, но имел ли какое-нибудь значение, в частности, для будущего Гея его спор с одним из МНС, который вскоре случился?
Гей не знал теперь, стоило ли его воссоздавать, этот спор, затрачивая на него дефицитные атомы и молекулы.
Из них, возможно, удалось бы построить кристаллическую решетку совсем другого момента, скажем, хотя бы один вечер, проведенный Геем в городской читалке, размещавшейся в бывшем купеческом особнячке. Кстати, по плану благоустройства Лунинска, инициатором которого был Бээн, этот роскошный особняк снесли, как и многое другое, чтобы построить ряд стереотипных коробок.
Бээн любил перспективу!
Впрочем, старая запись, где был описан спор Гея с одним из МНС, как бы сама собой всплыла теперь в памяти.
Она была чудовищна, успел подумать Гей, эта запись. По стилю, конечно. Уж не метил ли я тогда в литературу, спросил себя Гей, начитавшись в лунинской читалке бог весть каких сочинений, превосходно, кстати, иллюстрированных?
Лунинск, 1961 год
Неожиданно для себя я сказал Олегу Жмутскому, что решил уйти не только из НИИ, но и вообще из геологии.
Лунцева и Гожеляко в этот момент не было в комнате.
Чернов и Белов напряженно молчали как два добросовестных свидетеля.
Кажется, Жмутский не поверил мне. Его лицо выражало недоумение. Как это можно всерьез думать о перемене профессии, потратив на ее приобретение и закрепление восемнадцать лет, почти треть жизни?
- Старик, ты просто устал, - сказал Олег.
Тогда еще модно было говорить СТАРИК.
Ах этот Хемингуэй!..
Впрочем, кое-кто и теперь, постарев за эти годы и в самом деле, продолжает играть в игры молодости.
Неужели с тех пор Хемингуэя никто не сменил на литературном небосклоне?
И Гей опять вспомнил своего приятеля, который недавно умер от инфаркта. Того самого, который писал РЕГИОН. Этот приятель никогда и никого не называл СТАРИКОМ, он мог сказать прямо в глаза совсем другое слово:
- СЛУШАЙ, ТЫ, ПАДЛО!..
Ну и тому подобное.
Да, так вот Олег и говорит Гею:
- Старик, ты просто устал. Возьми отпуск, съезди куда-нибудь, расслабься хорошенько, старик!
Я негодовал:
- И вся суета сует исчезнет, а будет только сладостное горение?! А огонь под этим котлом будет поддерживать Лунцев?! Тебе тридцать два года, Олег. Ты уже не ученик, каковым еще могу быть я. Ты аспирант и МНС исследовательского института. У тебя есть собственный штат. Два лаборанта, которые пашут на тебя. Сколько лет ты их возишь в экспедиции, кормилец? Сколько тысяч, да что тысяч десятков, сотен тысяч! - слопал ты и твоя группа? Вы все печетесь о науке, волнуетесь на ученых советах, когда распределяют темы и деньги, вас несколько десятков в институте, таких волнующихся, рот зажимаете тем, кто говорит, что вы халтурщики и дилетанты, а что вы сделали конкретно за многие годы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60