Но неужели для того, чтобы Ева стала снова такой, какой она была много лет назад, возможно в пору медового месяца, Адаму требуется как минимум сжечь себя на костре в знак протеста против внутривидовой борьбы?
Впрочем, это уже была научная проблема социолога Адама, которую он разрабатывал в своей диссертации.
Гей открыл наконец глаза свои, чтобы увидеть Алину, которую обуял стыд после звонкой, на весь "Гранд-отель", незаслуженной пощечины.
- Один пожилой социолог, - сказал он, - в свое время долго живший вместе с чукчами в их ярангах, рассказывал мне о том, как чукчи относятся к любви...
- Чукчи? - спросила Алина.
- Да, чукчи.
- Интересно... Ну и как же они относятся к любви?
- А вот так. Если мужчина сказал женщине или девушке: "Я тебя люблю", она уже не может принадлежать другому.
- Да, но что при этом чувствует женщина или девушка, если подобное заявление сделал мужчина, которого она не любит и не полюбит никогда?
Гей пожал плечами:
- В следующий раз я спрошу об этом. Пожилой социолог теперь живет под Москвой, в семейном пансионате творческих работников.
Алина подняла бокал:
- Давайте выпьем за то, чтобы мужчина говорил "Я тебя люблю" только любимой и любящей женщине, после чего ни он, ни она уже никогда не могли бы принадлежать другому.
- Хороший тост... - Гей потянулся было к своему бокалу. - Но одну минутку! - Он смотрел на экран телевизора. - Кажется, и Адам с Евой готовы к тому, чтобы выпить за настоящую любовь...
- Да, - кивнула Алина, - но не сейчас. Адам пока еще не готов к тому, чтобы выпить со своей законной Евой за настоящую любовь...
- А сама Ева?
- Она ближе к этому желанию. Как и всякая женщина.
- Вот как?!
- Чему же тут удивляться?
- В самом деле... - буркнул Гей, - разве же не сама Ева была причиной момента распада, который почти наступил...
- Какого распада? - не поняла Алина.
- Который подобен ядерному взрыву.
- Ну, не сравнивайте! Ядерный взрыв - это всеобщая смерть.
- А то, что происходило между Адамом и Евой, - разве это не смерть?
- Это любовь, - сказала Алина как бы вполне серьезно.
- Браво!
Ну и дурак, сказал бы ему Бээн. Красивая баба сама на шею вешается, а он устроил дискуссию на тему любви, верности, ну и так далее. Что же может начаться с этого? Ни бардак, ни диалектика жизни...
К его удивлению, она согласилась выехать в сторону Рысы хоть сейчас. Вначале Гей не поверил, но Алина тут же, почти на его глазах, сменила розовое платье на джинсы и куртку.
- Я готова!
Глядя на нее, он подумал, что Алина всегда была легка на подъем. Легка до такой степени, что его стремление к домоседству, особенно в последние годы, считала привычкой дурной, может быть куда более дурной, нежели привычка проводить вечера и даже ночи вне дома.
- Ну что ж... - сказал он. - Я должен сначала подняться в свой номер. Оставлю записку переводчице. И вообще... - Его вдруг осенила догадка: - Вы же после Рысы прямиком в Братиславу поедете, наверно...
- Да, - кивнула она, упаковывая саквояж. - Свадьба состоялась, делать здесь больше нечего. До другой свадьбы, по крайней мере, - добавила она, улыбнувшись.
- Другого Гея и другой Алины?
- Ну почему же... - ответила она как бы вполне серьезно. - Может быть, кто-то из этих снова примет участие...
И лишь когда они проходили по вестибюлю отеля, Алина, встретившись взглядом со швейцаром, который, возможно, догадывался, что рядом с нею идет не тот мужчина, чей чемодан он отнес утром в машину, подумала, что напиться можно было и у портье.
Еще не поздно.
Хотя, собственно, и ее номер был не так уж высоко, на четвертом этаже.
И швейцар, как бы угадывая ход ее мысли, уже открыл дверцу лифта. Но незнакомец, продолжая свой рассказ о том, как и почему он вступил в Германскую компартию, мягко увлек ее на лестницу, деликатно поддерживая под локоток. В самом деле, не ехать же на лифте на второй этаж, где был его номер.
Может быть, думал Гей, этим и отличаются два зловещих знамения нынешнего века: внутривидовая борьба, которая идет в иных семьях, и постоянная угроза ядерной катастрофы, которая нависла над всеми семьями.
Первая еще длится бесконечно долго, но уже как распад необратимый, даже после взрыва, каковым является, скажем, подозрение в измене одного из супругов, почти всегда равное факту измены.
Вторая же, то есть угроза ядерной катастрофы, после взрыва хотя бы одной целенаправленной ядерной бомбы перестает быть угрозой катастрофы, ибо некому уже будет угрожать.
Такие дела.
Гею снова было тревожно.
Он уже вспоминал о том, что время от времени ему было тревожно еще до самой первой встречи с Алиной.
Хотя он вспоминал не совсем правильно.
Не совсем правильно воссоздавал себя из атомов и молекул.
Тревожно ему было чаще всего, а вот время от времени он как бы забывал о своей непонятной, подспудно жившей в нем тревоге.
Вполне возможно, сказал себе Гей, что, если принципиально - именно так это называется - не принимать во внимание те многообразные проблемы, которые возникали в его жизни начиная чуть ли не с младенческого возраста, - а совсем принципиально если поступать, то нужно не принимать во внимание и те проблемы, которые, возникали в его жизни не только в младенческом возрасте, но и до появления на свет белый, - можно сделать точный сам по себе вывод, что он, еще будучи закодированным в генах, в родительских хромосомных клетках - атомах и молекулах? - уже интуитивно угадывал последствия будущих, грядущих инициатив в создании новых систем оружия - именно так это называется.
В самом деле, США начали разработку ракет, а затем и ядерных бомб еще до того, как Гей оказался в утробе матери.
Кстати, а потом, после ядерной катастрофы, после вековой паузы и гипотетически возможного воссоздания из атомов и молекул, спросил себя Гей, повторится ли эта способность человека не только предчувствовать, но и чувствовать вообще?
Да, но разве теперь, сказал он себе, еще до всеобщего катаклизма, иные люди, внешне здоровые, не потеряли напрочь это удивительное свойство?
Может быть, сказал себе Гей, это и есть результат внутривидовой борьбы, которая идет в иных семьях.
А надо ли вообще, вдруг спросил себя Гей, воссоздавать Бээна в будущей гипотетической жизни?
Или же в реакции воссоздания надо менять режим?
Увы, от Бээна тоже не останется и следа, если разразится то, что может разразиться.
В самом деле, смородинский птичник будет просто грудой железобетона, одним из всемирных нагромождений обломков интернационального строительного материала.
И все остальное, что сотворено волей Бээна не только во время расширенных выездных уик-эндов, где Бээн был подобен не просто прорабу, но атаману, вождю, предводителю, который отдавал приказы прямо на поле брани, причем подчас непечатной, в конце концов тоже превратится в бесформенную груду интернационального строительного материала.
Которая даже на пирамиду похожа не будет.
Сколь ни бессмысленна сама по себе пирамида.
Кстати, и у Бээна можно было спросить в Москве.
На своей территории.
Гей встречал и Бээна - тоже в аэропорту.
И тоже как бы не по своей воле.
Между прочим, Гей однажды описал, как ему звонил, а потом и заезжал за ним на министерской черной машине человек Бээна, его порученец, демон на договоре...
Бог знает зачем понадобилось Гею описывать все это!
Представлял ли сей материал хоть какой-нибудь социологический интерес?
Сказать весьма трудно.
Георгий шутил над Геем, что это описание всего-навсего уроки графомании, хм...
И тем не менее Гей держал эти записи в Красной Папке - скорее всего, из духа противоречия.
Москва. 1980 год
Первый раз в этот день телефон позвонил ровно в девять. Будто в каком-то учреждении. Я был на кухне и схватил трубку сам, хотя обычно это делала Алина, решая по своему усмотрению, звать меня к телефону или не нужно. Так было у нас заведено. Семейная подстраховка...
- Георгий Георгиевич? - голос был незнакомый.
- Да...
- Привет вам! Я звоню по поручению Бээна. То есть, извиняюсь, Бориса Николаевича. Знаете такого? - голос стал вроде как дружески шутливым.
- Знаю, конечно! - сказал я. - Простите, а кто вы и откуда звоните?
- Я слушатель Академии общественных наук. Так что проживаю пока в столице, - охотно доложил незнакомец и добавил совсем по-свойски: - Зовут меня Матвеем Николаевичем, но землякам я разрешаю звать меня Мээном, а вы же земляк!
- Очень рад! - сказал я, думая, однако, о Бээне: какое же, интересно, поручение дал он этому слушателю.
- Бээн прилетает в Москву через... через... - Мээн, вероятно, смотрел на часы. - Через пятьдесят минут. И он дал мне поручение привезти вас в аэропорт.
- Зачем? - растерялся я.
- Чтобы встретить его.
- Чтобы я встретил Бээна?!
- Ну да! - Мээн, похоже, разыгрывал меня. - А разве вы не хотите встретить Бээна?
- Но... я же никогда не встречал его раньше, - простодушно признался я.
- А вот теперь и встретите! Я сейчас заеду за вами, - деловито сказал Мээн. - Ваш адрес у меня есть. Буду через десять минут. И мы вовремя успеем в аэропорт...
Я не сразу пристроил на место телефонную трубку.
"Это из-за моей статьи... - подумал я. - Вероятно, с чем-то не согласен... Уж не для того же Бээн хочет меня видеть, чтобы пожать мне руку!.."
- Я должен поехать в аэропорт, - сказал я Алине.
- Да я уже догадалась...
Алина была больна, и я, конечно, знал об этом.
- Прости, пожалуйста. Я и не собирался сегодня уходить из дома в первой половине дня, пока не вернется из школы Гошка.
- Ну что ты! - Ее это тронуло. - Ничего страшного.
- Да ведь Юрик не отстает от тебя ни на шаг!
- Не отстаю, - настырно подтвердил Юрик.
Я на ходу поцеловал Алину и потрепал пальцами волосы Юрика.
Я быстро, почти лихорадочно переодевался.
У меня теперь не выходила из головы предстоящая встреча с Бээном.
Конечно, он прочитал в центральной газете мою статью о родных краях. Только этим и можно объяснить его желание встретиться уже в аэропорту. Дел у Бээна в Москве, надо полагать, непочатый край, и он хочет, вероятно, выкроить время и поговорить со мной прямо в машине.
Точнее, высказать свое отношение к статье.
Используя один из своих универсальных ответов.
А может, заодно и меня коснется?
В том смысле, что не такой публикации ожидал он от столичного социолога, которому, кстати, в свое время было дано напутствие самого товарища Пророкова.
Но ведь статья возникла не вдруг, не на кофейной гуще! Я же ездил в Лунинск почти каждый год и встречался с Бээном несколько раз, вместе с ним бывал в хозяйствах области, так что написал эту статью не наскоком, не с бухты-барахты.
- Ты помнишь, - вдруг сказала Алина, выходя из кухни, - я же тебе говорила, что не надо писать эту статью...
Я взял из шкафа бритву.
- Ты никогда меня не слушаешь, - обиделась Алина.
Я включил бритву. Шум моторчика скрадывал звук ее голоса. А вдобавок еще и за окном, на улице, поднялся неимоверный грохот. Бульдозерист завел свою махину. До чертиков надоела эта вечная стройка. Одно ломают, другое возводят. Я молча смотрел на жену, как она закрывает и открывает красивый аккуратный рот, и хорошо себе представлял, о чем она говорит. Не надо писать такие статьи. О родном крае. О земляках. Так трудно быть беспристрастным. Нельзя же только хвалить. Надо писать и о недостатках. Но как раз этого-то никто и не любит. И земляки обидятся в первую очередь. Ты, например, просто хотел написать, что нужно беречь уникальную природу края, кедровые леса и чистейшие горные реки, как бы изрекая на всякий случай вечные истины, а земляки поймут это как намек, что у них плохо поставлена охрана природы. А Бээн - он тоже человек. С эмоциями. И ему тоже будет неприятно, если на всю страну прозвучит какая-нибудь критика в адрес земляков, а стало быть, в его собственный адрес, даже если критика эта будет завуалирована, так сказать...
Я выключил бритву.
- Послушай, Аля, мне совсем не хочется ссориться. Мне просто некогда, понимаешь?
- Пожалуйста, я вообще могу ничего не говорить.
- Ну да! Это ты можешь!..
Я кое-как завязал галстук.
В дверь позвонили.
На пороге стоял незнакомый мужчина. Верзила. Амбал...
- Георгий Георгиевич? - незнакомец улыбался. - Я за вами. Я только что вам звонил... Я слушатель Академии...
Ну и так далее.
Мээн тиснул мою руку.
- Может, пройдете на минутку? - Мне стало неловко, что я так сурово встретил земляка.
- С удовольствием бы. Но в другой раз. А то опоздаем к самолету.
И тут в прихожую вышла Алина. Чего ей, конечно, не следовало делать. В ногах у нее, цепляясь за халат, путался Юр и к.
Мээн во все глаза смотрел на Алину.
- О!.. - только и сказал он и поспешно протянул Алине руку, словно боясь, что она, как диковинная бабочка в ярком халате, упорхнет сейчас обратно.
Алина с улыбкой подала ему свою руку.
Во взгляде Мээна нетрудно было уловить застарелый, не утоленный и к зрелым годам интерес к хорошенькой женщине - разумеется, к незнакомой и молодой.
Я знал мужчин такого типа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60