Так что уж кто-кто, но Бээн имел самое прямое отношение к Гонной Дороге.
У него на этой фотографии поэтому и была на редкость выразительная внешность.
Кстати, что больше всего удивило Гея в свое время, когда он познакомился с Бээном, так это полное портретное сходство его с главным персонажем известного романа американца.
Гей даже выписки сделал:
"...глаза несколько сонные и как бы обращенные в себя... мешки под глазами, чуть обрюзглые щеки, мясистые губы; которые, если вглядеться, были пригнаны друг к другу, как пара кирпичей... прядь волос, свисавшая на не очень высокий квадратный лоб".
Что еще можно добавить к этому?
На Бээне был темный, как всегда, костюм со значком на лацкане.
Очень большой костюм.
Потому что и сам Бээн был очень большой.
Именно поэтому Бээн стоял в самом центре шеренги.
Как стержень.
Как ось.
Вокруг которой эта шеренга могла повернуться в любую сторону.
А по краям, значит, стояли его коллеги по ЛПК и заезжие творческие работники.
На фоне Новой Гавани, Гонной Дороги и горы Ивановской, на которой был виден портрет Ленина.
Всех до единого, кто бы ни приехал в замечательный край героики и труда, величали известными учеными.
Неужели с легкой руки Бээна?
Акт гостеприимства. И будто невдомек хозяевам пышных торжеств, что в известных ученых по их милости числились весьма далекие от науки люди.
И эти люди первыми, конечно, проходили по живым цветам, которые во время таких мероприятий - именно так это называется - бросают под ноги заезжим творческим работникам, как это было, например, в Кировабаде.
Гей старался поневоле ступать этим людям след в след, уже на мертвые цветы, чтобы не считать себя убийцей.
* * * * * * * * * *
Может быть, Юрик правду сказал, все началось с войны?
Гей и раньше задавал себе этот вопрос.
Под войной он подразумевал именно то, что и следовало подразумевать.
Человеческие бойни.
Человеческие бойни XX века.
Человеческие бойни высокоразвитой цивилизации.
Человеческие бойни, без которых, выходит, немыслима цивилизация.
До тех пор, по крайней мере, пока возникают гегемонистские амбиции, именно так это называется.
Ибо даже самая маленькая, самая локальная война, объявленная или необъявленная, была бы немыслима, если бы ее не разжигали гегемонисты из стран империализма.
Но если все началось с войны, то с какой же именно?
Войн было слишком много.
И объявленных, и необъявленных.
Кстати, иные из них идут до сих пор.
Во время первой мировой войны был убит дед Гея, казачий офицер.
Это обстоятельство не могло каким-то образом не сказаться на судьбе отца Гея, который, как говорила Анисья, рано отбился от рук.
Во время гражданской войны погиб от пули белогвардейца другой дед Гея, красный партизан.
Это обстоятельство тоже не могло не сказаться на судьбе отца Гея, который во время коллективизации стал комсомольцем, хотя Анисья, его мать, попала под раскулачивание.
Во время второй мировой войны Гей лишился матери.
Тут все предельно ясно.
Не будь войны - уцелела бы и мать.
Да и отец разве не пострадал, теперь как участник еще и второй мировой войны?
Мало того, что война лишила его жены, он был трижды ранен. И одна из ран, в легкое, сказалась уже после войны. Отец умер, когда ему было немногим более пятидесяти.
Такие дела.
Раздался тихий, как бы печальный звон...
В церкви горел свет.
Покой и тишина.
Словно во всем мире была благодать.
Затрубят ли архангелы во время ядерной атаки?
Как ни чудовищно это звучит, но благодаря войне отец Гея получил жилье в Лунинске.
Точнее, благодаря Бээну.
Который потому-то и обратил внимание на отца Гея, что на нем была офицерская форма.
Хотя и без погон.
Кстати, при этом присутствовал и Гей!
Следовательно, Гей познакомился с Бээном не в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году, когда в Лунинске проходило Всесоюзное совещание, а в тысяча девятьсот сорок пятом году, сразу после войны, то есть более сорока лет назад...
Нет!
Это было через два года после окончания войны, когда отец уже успел помотаться по приискам, где он не столько минералы искал, сколько снадобья для лечения фронтовых ран.
Ни минералов, ни снадобья он так и не нашел.
И чуть не умер от голода.
И умер бы, если бы не Гей.
Впрочем, тут нужно быть объективным.
Одному Гею, девяти лет от роду, спасти отца не удалось бы.
Мачеха!
Вот кто спас отца и самого Гея.
И тут Гей подсчитал, наверно впервые в жизни, что в ту пору мачехе было всего-навсего двадцать три года...
Чуть старше Гошки.
Собственно, в дочери Гею годилась.
Боже мой!
Гею хотелось быть объективным, ему хотелось опровергнуть некий стереотип, который сложился не только у нас в отечестве, но и за рубежом.
Достаточно вспомнить хотя бы сказку Шарля Перро "Золушка".
Мачеха везде мачеха.
Что ни мачеха - то баба лютая.
Гей подумал, что мачеху делают мачехой не характер, не нрав, а житейские обстоятельства.
В двадцать два года Фаина стала женой фронтовика, человека трудной судьбы, крученного-верченного жизнью, войной отмеченного.
Девчонка стала матерью, мачехой для сорванца, неслуха, как называла Гея бабушка Анисья, у которой в деревне, на Гонной Дороге, он и жил, пока отец воевал на фронте.
И ни крыши над головой, ни угла своего у Фаины не было.
Как и у отца Гея, который, придя с войны, подался куда глаза глядят, захватив с собой восьмилетнего сына.
Ютились у чужих людей. Да и позднее, когда появилась комнатка в деревянном бараке Новой Гавани, жилось не лучше.
Фаине следовало выдать за это орден, считал Гей.
Впрочем, как и многим другим женщинам.
Хотя бы и мачехам.
Итак, мачеху звали Фаиной.
То есть Фаину или попросту Фаю, Файку звали мачехой.
Неужели это в самом деле так и было, что именно из-за Фаины у Гея с отцом не ладились отношения?
Фаина считала, что Гей - трудный ребенок.
Точнее, такие слова она не употребляла, заменяя их другими, кои считала, наверно, более точными: паразит, идиот, негодяй, ну и так далее.
Этому паразиту, идиоту, негодяю, когда он впервые услышал такие слова из уст Фаины, было восемь лет.
То есть паразит, идиот, негодяй он был еще совсем маленький.
К сожалению, Гей не помнил ни одного своего проступка - по той поре.
Но слова Фаины - помнил.
Увы, таков человек.
Даже маленький.
Но он помнил и многое другое.
Например, как они собирали колоски пшеницы.
Фаина и он.
Те самые колоски, которые спасли отцу Гея жизнь.
Конечно, Гей звал мачеху мамой.
Пока она почему-либо не начинала сердиться на него и выговаривать, что никакая она ему не мама, его мама сгинула, ну и так далее.
Во всяком случае, когда они собирали колоски пшеницы на стерне и оба смертельно боялись объездчика, он звал Фаину мамой, а она охотно откликалась, и не называла его паразитом, идиотом и негодяем, и не выговаривала, что никакая она ему не мама.
А колосков было мало.
Еще осенью их собирали пионеры.
Отыскать колосок весной на стерне - это все равно что найти иголку в стоге сена.
А тут ищи да посматривай, как бы не нагрянул объездчик!
По данным ЮНЕСКО, на земном шаре погибает от голода ежегодно более пяти миллионов людей.
А сколько голодает не погибая?
Господин президент, вы ели когда-нибудь солоделые, из сопревшего зерна, лепешки?
Вместо пончиков с черникой...
Гею хотелось бы знать, сколько людей можно прокормить, если использовать для этого средства, которые идут на создание всего лишь одной самой слабенькой атомной бомбы.
Может быть, не менее двухсот тысяч.
Ровно столько, сколько погибло во время атомного взрыва в Хиросиме.
Ничего не скажешь, удобный способ решения Продовольственной программы.
Эти колоски спасли им жизнь.
Отцу, Фаине и Гею.
Колосков надо было набрать как можно больше, целую сумку. Потом принести домой, точнее, в аул, где жили старатели, искавшие за Иртышом оловянный камень касситерит, и отец Гея тоже считался старателем, хотя старание его в то лето, когда у отца открылись фронтовые раны, сводилось к одному - любой ценой встать на ноги, которые отнимались после ранения, во что бы то ни стало подняться с постели, не быть обузой Фаине и Гею.
Отца спасли эти колоски.
Фаина и Гей сушили их на плоской крыше глинобитной мазанки.
Потом шелушили.
Потом просили у старой казашки маленькие ручные жернова.
Чудо-мельница такая.
Прямо как в сказке!
Только лепешки получались из этой муки солоделые. Они были точно из сырого теста, сколько их ни пропекай. Колоски пролежали под снегом всю зиму, и что-то случилось с клейковиной зерна, это уже позднее, когда Гей стал творческим работником, он узнал такие научные подробности у какого-то ученого, магистра, или как там его назвать, который, кстати заметить, солоделые лепешки не ел никогда.
Жаль, что эти лепешки нельзя было в свое время сфотографировать.
Чтобы не воссоздавать их из атомов и молекул.
Именно в это время, когда Фаина и Гей собирали на стерне прошлогодние колоски пшеницы, американская атомная бомба, торжество науки и чудо техники, была уже изготовлена.
Точнее, две бомбы.
Одну из них назвали Толстяком.
Манхэттенский проект стоил два миллиарда долларов.
А может, гораздо больше.
Этих денег хватило бы на то, чтобы много лет кормить лепешками всех голодающих детей мира.
Лепешками из хорошей муки.
Но ведь вслед за Толстяком и Малышом появилось множество других бомб...
ИНИЦИАТИВЫ В СОЗДАНИИ НОВЫХ СИСТЕМ ОРУЖИЯ
США СССР
Ядерное оружие Середина 40-х годов Конец 40-х годов
(Применено в августе 1945 г.)
Да, но Гей отвлекся.
Еще раз убедившись в том, что процесс воссоздания будущего из прошлого должен быть строго управляемым.
Ведь он вспоминал о том, как Бээн дал отцу Гея жилье на Новой Гавани, дал потому, что отец Гея был фронтовиком.
- Все началось с войны... - сказал Юрик.
Бээн и война.
Война и Бээн.
Бээн появился в Лунинске во время войны.
Новая Гавань, как пошутил однажды Бээн, была его первой неплановой стройкой. Надо было куда-то селить людей, огромный палаточный городок вырос на пустыре за Лунинском, у подножия Ивановской горы. Здесь временно жили вербованные. Строители будущего Комбината. И Бээн принял единственно правильное решение - до наступления зимы переселил всех вербованных в дощатые бараки, назвав поселок Новой Гаванью.
В глубине души Бээн был еще и поэтом.
Может, романтиком.
Но Бээн любил и геометрию.
Он знал, что такое перспектива.
Слева - стройные ряды бараков, а справа - не менее стройные ряды сараев, которые теперь, по моде времени, называют подсобными помещениями.
Тут же, справа, были и дощатые туалеты с буквами М и Ж, а также помойные ямы, без которых, увы, наша жизнь невозможна, и это лучше всех понимал Бээн, предусмотревший огромные помойные ямы возле каждого барака.
Помойные ямы по велению Бээна закрыли дощатыми коробами, для изящества покрашенными в белый цвет, который, к сожалению, моментально себя утратил.
В глубине души Бээн, возможно, был еще и художником.
Во всяком случае, когда Гей заводил разговор о чем-то таком, Бээн всегда говорил одно и то же:
- Искусство Запада - это искусство разложения. Признаю только соцреализм!
Из современных, кстати, художников ему больше всего нравились двое Глазунов и Шилов.
Тут Гей пасовал.
Ни на одну из выставок этих известных мастеров он так и не попал.
Да и как было попасть на них рядовому социологу?
Но Гей опять отвлекся.
Ведь он вспоминал о том, как Бээн дал отцу Гея жилье на Новой Гавани.
В одном из бараков для вербованных отец Гея и получил комнатку. Хотя вербованным отец не был.
Он был хуже вербованного - ему и палатка не причиталась.
После прииска, когда у него поджили раны, отец с Фаиной и Геем приехал в Лунинск и сразу направился в контору строительства Комбината.
Гей помнит этот момент, ему велели сидеть на узле, в котором уместился семейный скарб, а отец и Фаина подошли к большому и толстому начальнику, подъехавшему на машине прямо к крыльцу конторы.
Тогда Гей, конечно, не знал, что это и есть Бээн.
Впрочем, тогда Бээн и сам не знал, что он будет Бээном.
Стройка только-только начиналась, на месте будущего Комбината был пустырь да палаточный городок.
Бээн тогда начинал с нуля.
И Гею позднее хотелось при случае сказать Бээну - когда Гей стал уже научным работником и встречался с Бээном как бы запросто, - что судьба свела их в тот момент, когда, по сути дела, оба находились на нулевом цикле.
Но Гей так и не сказал этого.
Скорее всего, Бээн не понял бы его и ответил бы, что лично он еще никогда не находился на нулевом цикле.
В этой жизни, сказал бы он, его цикл всегда был выше нулевого.
Однако отца Гея он понял сразу.
Может, потому, что отец обратился к нему по-военному.
Командир, сказал отец, приложив руку к козырьку вылинявшей фуражки, на которой, впрочем, еще оставалась звездочка, помоги выйти из окружения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60