А потом обнявшись мы пошли погулять по утренней Пятой авеню, и возле дансинга увидели компанию негров, точнее, там были не только негры, они курили, может, и наркотики, и от компании отделился какой-то тип, я даже не хочу называть его по имени, да, может, и не помню уже. Тип - и все. С этим Типом я была знакома шапочно, через подругу, которая познакомила нас при случайной встрече. Своеобразный, надо сказать, был Тип. Между прочим, с высшим, как говорят в СССР, образованием. Он работал в какой-то рекламной фирме. Кажется, фотографировал девушек... И он сам предложил сделать мне фотопортрет... И я была у него в ателье не то два раза, не то три... И вот, значит, направляется этот препротивный Тип к нам - и что бы вы думали? - и берет, вернее, хватает меня за локоть!
- Как девушку, отбившуюся на время от рук. - Гей решил поддержать разговор.
- Как свою чувиху! Так тогда говорили... Господи, это было ужасно, до сих пор не могу забыть!
- Но и ваш муж, разумеется первый, тоже до сих пор, наверно, не может забыть этого, - сказал Гей просто так, точнее, для того, чтобы она не думала, что се исповедь неинтересна ему.
- Да, представьте себе! Он так и говорил мне все эти годы, что началось именно с этого.
- Выходит, вы определенно знаете, с чего все началось, - заметил Гей без ехидства, а как бы даже с завистью. - Это утешение какое-никакое.
- Но мне показалось, что и вы тоже знаете.
- Вероятно, да...
- И мне показалось, что вы знаете также, чем же все заканчивается.
- О, здесь возможны варианты!
Она обернулась, как бы пытаясь увидеть тех, которые остались в ресторане.
- Да, но вы не дослушали... - Она прижалась к локтю Гея, словно продолжение истории требовало от нее такого мужества, какого сейчас у нее не было. Гей послушно повел ее дальше. - Хватает, значит, меня за локоть этот препротивный Тип и отводит в сторонку, к своей компании. И что-то такое мне говорит, не помню что... Я понимаю, это было возмутительно! Что мог подумать мой муж? Но, представьте себе, он меня и спрашивать не стал, мой муж, как только я вернулась к нему - а вернулась я тотчас, почти в ту же минуту! - он спрашивать не стал, о чем это говорил мне Тип, ни о чем не спросил! И я думала, что все хорошо. А позже я поняла, что лучше бы он сразу спросил, о чем это говорил мне Тип и что это был за Тип вообще. Но когда, гораздо позже, он спросил меня об этом - когда снова увидел меня в обществе этого Типа и раз, и другой... - то я уже и не помнила, естественно, о чем это сказал мне тогда тот препротивный Тип в самый первый раз, когда бесцеремонно взял меня за локоть...
- ...как свою чувиху, - мягко подсказал Гей.
- Да, как свою чувиху... - повторила она, будто эхо. - Господи, но если бы я знала!
- Ну-у... - сказал Гей. - Тогда бы мы заранее ведали не только то, с чего все начинается, но и то, чем все закапчивается.
Кстати заметить, сметная стоимость строительства Новой Гавани, как сказал Бээн, инициатор этой стройки, была примерно равна стоимости стабилизатора бомбы или какой-то другой второстепенной детали. Возможно, он преувеличивал. Или, наоборот, преуменьшал.
А возле двери в ее номер произошла заминка.
Алина долго возилась с ключом, замок почему-то не открывался.
Может быть, она вдруг заколебалась?
И Гей молча ждал, чувствуя себя на редкость неловко, будто на пороге чужой спальни.
Из-за двери было слышно, как в ее номере опять начиналась вкрадчивая артподготовка.
Адам и Ева...
- Я забыла выключить телевизор, когда пошла в церковь, - сказала она.
Этому фильму, казалось, не будет конца.
Длинная запутанная история, про которую Бээн сказал бы коротко и ясно:
- Диалектика жизни.
Впрочем, он мог бы сказать еще короче и яснее:
- Бардак.
Он уже стоял у порога чужого номера.
Но вышла ли она теперь из своего номера?
Нет, пока еще нет.
Звук телевизора был все назойливее, и Алина, помня про Гея, который сжег себя на площади, старалась глядеть в окно.
Она бы дорого дала за то, чтобы теперь же быть рядом со своими детьми.
Может быть, при виде Юрика и Гошки она бы снова заплакала.
Но уже не так безутешно.
Слезы, особенно если небезутешные, облегчают душу.
Как говорят и пишут.
Разумеется, те, кто никогда не плачет.
Во всяком случае, сейчас у Алины слез не было.
Никаких.
Она будто усохла.
Обезводилась, как съязвил бы Адам, которого порой выводило из себя подобное отчуждение Евы, наступавшее подчас отнюдь не по его вине.
Алина понимала, что, даже если ей помогут достать билет на самолет, она все равно не увидит своих детей раньше завтрашнего вечера.
Следовательно, не имело смысла хотеть того, что было невозможно.
Эта мысль, как ни странно, укрепила ее дух и тело, как мог бы сказать Гей.
Глядя на Алину, Гей подумал, что все началось с элементарного случая.
Ведь если бы двадцать с лишним лет назад Гей не увидел Алину в дэка того сибирского города, в забытом богом, как он считал, месте, в Тмутаракани, откуда он собирался бежать при первой возможности, - что было бы тогда с ним, как бы сложилась его жизнь?
Может статься, что он бы уже себя сжег, подобно тому Гею, который сгорел сегодня, но сжег не в знак протеста против ядерной войны, а в знак протеста против как бы неявственной внутривидовой борьбы, то есть войны самой настоящей, войны не на жизнь, а на смерть, которая, в отличие от ядерной, полыхает в иных семьях уже не один год.
Впрочем, разве он, Гей, не смог бы сжечь себя именно в знак протеста против ядерной войны? У нас это не принято, да, потому что протестовать можно лишь там, где есть против чего протестовать... но в принципе, в принципе?
Однако вместо ответа на этот свой вопрос Гей подумал, что сжечь себя имеет, возможно, смысл, если ты уже знаешь не только то, с чего все началось, но и то, чем же все закончится, а это, кстати, и есть, сказал себе Гей, узловые вопросы внутривидовой борьбы.
Дверь, как нарочно, не открывалась.
Звук телевизора не то чтобы раздражал Алину... просто мешал ей сосредоточенно смотреть в окно, туда, где был Дунай.
Этот странный звук телевизора просто мешал ей думать о Гее.
Она вспомнила вдруг рассказ переводчицы о том, что когда-то между Братиславой и Веной ходил трамвай. Еще после сорок пятого года. Да и сейчас, говорила переводчица, венцы ездят к словакам недорого и вкусно поесть в ресторанах Братиславы, купить дешевые, в сравнении с австрийскими, книги и посмотреть за небольшую плату, куда меньшую, чем в Вене, кубинский балет или послушать Моцарта в исполнении Венского симфонического оркестра в помещении Братиславской филармонии.
А что, если Гей каким-то образом, без трамвая, оказался не в Татрах, а в Австрии?
Откуда рукой подать куда хочешь.
А к вечеру, стало быть, он вышел на площадь в городе уже и вовсе недружественной страны и сжег себя, не долго думая.
Это вполне на него похоже, в последнее время он только и говорил об угрозе ядерной войны, даже бытовые проблемы, как считала Алина, перестали его волновать, хотя семья задыхалась в тесных двух комнатках, самому Гею работать негде было, да и частенько жить не на что было.
Но нет, Гей не смог бы уехать куда-то и сжечь себя на чужбине!
Как бы там ни было, идеологический выигрыш от этой акции будет немалый, как сказал бы Георгий.
Империалисты осрамились на весь мир.
Ведь Гей был представлен телезрителям как житель их замечательной страны.
Пилюля эффектная.
Но самому-то Гею, не говоря уже о его семье, какой прок от самосожжения?
Правда, теперь его не будут мучить вопросы, с чего же все началось и чем все закончится.
И тут, как бы незаметно для себя, Алина оказалась лицом к экрану телевизора, на котором показывали... на котором показывали... Алина решила, что это опять бред, хотя и не столь ужасный, и она, встав с кресла, быстренько покрутила туда-сюда ручки телевизора, как бы прогоняя наваждение, но еще четче, еще рельефнее стало изображение голых тел Адамы и Евы.
Наконец Алина открыла замок.
И широко распахнула двери.
Сама же была неподвижна.
Она стояла в коридоре, не переступая порога.
И смотрела на Гея с мягкой улыбкой.
То ли она приглашала его войти первым, то ли все еще колебалась, а стоит ли приглашать вообще.
Наконец она молча вошла в номер, оставив его в коридоре.
Но дверь не закрыла.
Сделать это, очевидно, должен был он.
Однако закрыть - с какой стороны?
- Оставьте церемонии, - устало сказала она. - Я ведь не затем подошла к вам, чтобы упражняться теперь в правилах светского тона.
Этот чертов телевизор!
Алина тотчас прикипела взглядом к экрану.
Надо заметить, что совершенно неожиданно для телезрителя раскрывался образ Евочки, жены Эндэа и, разумеется, ближайшей приятельницы Евы.
Так вот Евочка, эта тихоня, однажды возьми и скажи:
- Мужчина и женщина, то есть муж и жена, время от времени должны изменять друг другу. Это освежает ощущения.
Тщедушная, конопатая, курносая... какая там еще! Смотреть не на что. А вот поди ж ты! Вдруг показала себя не то крупным теоретиком, не то крупным практиком.
- Она просто крупная стерва, - буркнул Адам.
С чем Ева решительно не согласилась.
Она была без ума от Евочки.
Эта приятельница была для Евы своего рода катализатором, который, как говорят химики, ускоряет реакции. Не исключено, что Ева тоже воссоздавала из атомов и молекул кристаллическую решетку своей будущей жизни, и ей был нужен, как говорят не только химики, своеобразный допинг.
Этим допингом и были теоретические высказывания ее лучшей приятельницы.
Кристаллическая решетка будущей жизни?
Оглядевшись в ее номере, Гей заметил тот самый журнал.
Глянцево-роскошный журнал с портретом Президента на обложке.
Он лежал на тумбочке возле постели.
Кстати, постель была разобрана.
То есть вовсе некстати, сказал себе Гей, это мешало ему подойти к тумбочке и взять журнал.
Что, собственно, только и хотелось ему сделать.
- Господи! - сказала Алина, выключая телевизор. - Неужели все это и есть любовь?!
Она знала, конечно, и без подсказки, что это еще не любовь, а может, и вовсе не любовь, хотя иные называют это как раз любовью.
Как ни странно, отметил Гей, в его номере и в номере Алины кто-то оставил два одинаковых журнала, в которых были материалы о разработке в США лазерно-ядерного оружия.
Уж один-то из них он должен взять!
Как бы реквизировать.
Для Красной Папки, разумеется.
И Гей почему-то решил взять именно этот, который был в номере Алины.
Прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик.
Не обращая на Алину внимания, он развязал тесемки на папке, сунул в нее журнал и тесемки завязал красивым узелком с двойным бантиком.
После чего снова взял Красную Папку под мышку.
Алина молча смотрела на него, а он подошел к окну и увидел крест церкви.
И услышал звон колокола...
Тут и телефон затрезвонил.
У Гея под ложечкой, как всегда, екнуло...
Он потянулся, чтобы первым схватить ненавистную трубку, что было верхом неприличия.
Однако Алина спасла от конфуза, умудрившись опередить его руку.
- Алло?.. - Она посмотрела на Гея. - Молчат... Наверно, не сработал.
Она уже хотела было положить трубку на рычаги, но Гей лихорадочно схватил ее, прижал к уху.
И услышал голос Мээна:
- Привет вам!
- Это мне... - зажав трубку, сказал Гей.
Она деликатно вышла в ванную, прикрыв за собой дверь.
- Ты почему удрал из ресторана? - строго спросил Мээн. И тут же хохотнул: - Така-ая занятная компашка подобралась!..
- У нее своя машина, - брякнул Гей. - "Вольво" последней модели.
- Не понимаю...
- В том-то и дело! У меня возникла мысль выехать в сторону Рысы ночью. Чтобы на рассвете быть на вершине.
- Это еще зачем? Темнишь ты что-то... Слушай, а может, и меня возьмешь, а?
- Привет вам! - и Гей бросил трубку на рычаги.
И Гей вдруг остро пожелал невозможного - чтобы то время, когда Ленин поднимался на вершину Рысы, вернулось вспять, вот будто именно сегодня, утром, это и должно было случиться, и Гею довелось бы встретить Ильича там, высоко в горах, с глазу на глаз, и Гей спросил бы вождя, чем же все может закончиться, только об этом и спросил бы его, ибо спрашивать о том, с чего же все началось, было, по сути дела, бессмысленно.
Да, важно было теперь знать одно: ЧЕМ ЖЕ ВСЕ ЗАКОНЧИТСЯ, чтобы какие-то меры предпринять, пока еще не поздно.
Разумеется, речь бы шла о всеобщем, глобальном, о судьбе человечества, и Гей не стал бы тратить время вождя на расспросы о грядущей судьбе того или иного индивидуума, homo sapiens, хотя бы и себя в виду имея. Гей хорошо представлял себе, что никто не в силах угадать судьбу того или иного конкретного человека, никакой гений, никакой экстрасенс, и в задачу Ленина это не входило, ему важно было дать общий ход исторических событий, в котором уже закономерно определялась судьба как бы усредненного человека - советского, как говорят и пишут.
Вот в каком смысле, сказал себе Гей, Ленин был ответчиком за судьбу того или иного конкретного человека.
Поэтому-то Гей уже не мог не думать о Ленине.
А не только потому, что писал о нем очерк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60